У меня невероятный талант — бояться всего и сразу. Того, что Макс потребует от меня слишком многого, и того, что не захочет ничего вообще.　

Закинув морковку в рот, Макс повернулся ко мне и улыбнулся. Легко, мягко, почти весело, но улыбка контрастировала с тяжестью его взгляда.　

— Лимонад будешь? Или сразу в душ?　

— Лимонад. Пожалуйста.　

Делаю жадный глоток и задерживаю дыхание, готовясь сказать то, к чему не готова. Увы, слова не складываются. Я не способна на щедрость, с которой Макс предложил мне себя. Я бы отдала ему всё, но у меня пока что ничего нет. Только новообретённая свобода, потерявшая вкус после нашего с Максом расставания.　

— Макс, извини, что я нагрянула без предупреждения.　

Он удивлённо моргнул, потом кивнул и протянул мне морковку.　

— Людмила Михайловна рада твоему приезду. Дима ей все уши прожужжал рассказами о ваших приключениях.　

Жар защипал лицо, предвещая слёзы. Дима ошибся, Макс меня не ждал. Узнал о моём прошлом, одумался, и теперь нас не связывает ничего, кроме неловкости. Нужно срочно сказать ему, что я здесь проездом, что собираюсь в родной город, и тогда это удушающее напряжение между нами рассеется.　

Хлопаю губами, как рыба, но слова не приходят. Показываю пальцем на дверь, чтобы хоть как-то оповестить Макса о моём уходе, и иду в ванную.　

— Если хочешь, можешь принять душ у нас дома.　

Слова нагоняют меня в дверях, и я останавливаюсь, пытаясь расшифровать их смысл. «У нас дома».　

— У нас?　

— У нас. У нас с тобой.　

На меня смотрит совсем другой Макс — слишком серьёзный, со скрещенными руками и давящим взглядом. Но я узнаю тьму его глаз, родную, любимую. Она не пугает, не угрожает. В ней — страх, знакомое, чёрное месиво. Макс боится услышать мой ответ.　

А я боюсь, что захлебнусь радостью. Макс всё упростил, догадался, что слова парализуют меня хуже паники. Перескочил через объяснения и обещания — и взял меня к себе. Принял мою тьму, как и я — его, и распустил страх, нить за нитью. Не колеблясь, я протягиваю руку, и его лицо расслабляется.　

— Ты вернулась, Лара. Сама. Больше я тебя не отпущу.　

— Обещай! — требую я. Если Макс поможет, я научусь не бояться слов.　

— Обещаю.　

Часть забора снята, кусты срезаны, поэтому мы проходим прямо к дому номер 63. Поднимаясь на крыльцо, я ловлю себя на совершенно дикой мысли: «На Новый год поставим здесь маленькие ёлочки в горшках и украсим их игрушками. Фиолетовая и серебряная гамма. Да, точно, именно эти цвета».　

Останавливаюсь, изумляясь такому повороту мыслей, но Макс тянет меня вперёд. Волнуется, что я передумаю. И тогда я озвучиваю свои фантазии, чтобы он не сомневался в моей решимости следовать за ним. Всегда.　

— На Новый год можно поставить на крыльцо ёлку.　

Макс оборачивается и разглядывает ступени. На них всё ещё стоят горшки с растениями, оставшиеся от прошлых жильцов.　

— Украсим её серебряными игрушками и огоньками. — Он улыбается.　

— И фиолетовыми шарами.　

— Обязательно.　

Я сама подтолкнула его в дом. Внутри пахло свежей краской и деревянными стружками. Дом казался новым, необжитым, и внутри не осталось и следа прошлых жильцов.　

Проведя меня через спальню, Макс не сказал ни слова. Не объяснил огромную кровать, нетронутую, как будто заправленную гостиничной горничной.　

Открыл двойные двери, и запах дерева усилился.　

— Справа — гардеробная, слева — ванная комната, — сообщил он, останавливаясь в дверях. — В шкафчике найдёшь полотенца и всё остальное.　

Лёгкое головокружение придавало нереальность происходящему. Толкнув дверь в гардеробную, я обнаружила перед собой ряды полок и открытых шкафов, перемежаемых зеркальными стенами. Ванная комната походила на картинку из журнала о миллионерах: ванна джакузи, душевая кабинка с массажными струями и две раковины. По размеру она почти превосходила мою квартиру в Хельсинки.　

Две раковины. Две.　

— Чья это спальня? — спросила, оборачиваясь на Макса. Знала ответ, но хотела снова услышать от него, что это — наш дом. Забыла, что Макс не любит повторяться.　

— Я не знал, что ты любишь больше, душ или ванну, поэтому сделал и то, и другое.　

— Здесь две раковины. — Я видела такую роскошь только в фильмах.　

Макс повёл плечами и наморщил лоб.　

— Я не стану тебя торопить, Лара.　

— Ты знал, что я вернусь.　

— Скорее, надеялся.　

— Ты выселил жильцов и переделал дом. Такая надежда больше напоминает уверенность.　

Макс покопался в бумажнике и протянул мне билет. На его имя, в Хельсинки, вылет через два дня.　

Он собирался меня вернуть.　

Сладкая мысль с небольшой горчинкой: значит, он не верил, что я решусь.　

Как всегда, Макс читал мои мысли.　

— Я не собирался на тебя давить, просто хотел напомнить, что мы тебя ждём.　

Они меня ждали. А я… я струсила, уехала. Знала же, что психолог неправ, что моя жизнь — тут, в Анапе, с Максом и Димкой. А всё равно струсила.　

— Ты меня осуждаешь, да? Думаешь, что я уехала, потому что сомневалась? Это не так, Макс. Я не сомневалась в тебе, в нас. Не осуждай меня, пожалуйста!　

Обняв, я прижалась к его груди, с каждым словом впечатывая в него веру. Макс подался ближе и провёл ладонью по моей спине. Мир замкнулся вокруг нас, восстанавливая спокойствие и равновесие, которые я обрела рядом с Максом.　

— Я не собираюсь тебя осуждать, Лара. Только любить. Можно?

Кивнуть намного проще, чем ответить словами.　

А ещё можно провести руками под его рубашкой, расстегнуть её и приникнуть к тёплой груди. Кожа к коже. Слушать сердце Макса и ничего не бояться.　

— Я уехала, потому что…　

— Потому что я — идиот. Потребовал всего и сразу, а для тебя это — слишком много. Просто позволь мне тебя любить. Больше я ни о чём не прошу.　

— Почему же, проси. Я хочу большего. Всего.　

Макс любил меня нежно, медленно. В нашем доме, в спальне, которую он придумал для нас. С двумя раковинами и гардеробной. Он заново изучал моё тело, теперь уже наверняка зная, что впереди — годы. Новая история, наша с Максом.　

— Я не буду тебя торопить, — снова пообещал он. — Никогда.　

Потом мы ели на нашей кухне и обсуждали новости. Впервые говорили о работе Макса, о городе, о нормальной жизни.　

— Если вкладывать деньги во всякую ерунду, то придётся работать каждый день. А если поступать умно, то можно жить, как хочешь. А эти кретины всерьёз думают, что смогут меня обмануть…　

Макс рассказывает о рабочей встрече, потом вдруг замолкает посередине предложения.　

— Лара? — его голос меняется, как будто высыхает.　

— Ммм, — трусь щекой о его грудь, наслаждаясь домашней обстановкой.　

— Ты ведь знаешь, что я тебя люблю?　

— Знаю. И я тебя тоже. Очень люблю.　

— Знаю, — уверенно отвечает Макс, но я чувствую, как расслабляются его плечи. — Так вот, эти недоумки всерьёз пытаются толкнуть идею северного туризма среди приезжих. Кто, скажите мне, едет на юг, чтобы узнать о севере…　

Я слушаю вполуха, разомлев на его груди. Вибрация любимого голоса перестраивает мои биоритмы. Я хочу жить в такт с Максом, дыхание в дыхание, улыбка в улыбку.　

Макс забавный. Порывистый. Мой.　

После ужина к нам заходит Дима, держа в руках огромный пакет чипсов. Явно контрабандный товар, Людмила Михайловна такое не покупает. Дима запрыгивает в кресло и задаёт прямые вопросы.　

— Максик, ты переедешь в этот дом?　

— Да.　

— С Ларой?　

Осторожное «да» Макса и уверенное — моё.　

— Гмм… Мы теперь соседи, — хрустит Димка.　

— Тоже мне, соседи, — фыркает Макс. — Мы же даже забор сломали. Считай, что живём все вместе. Если хочешь… — Макс косится на меня и получает в ответ улыбку. — Выбери себе комнату и оставайся с нами.　

Оба смотрят на меня, улыбаясь, и от этого мне так хорошо, как не было никогда. Тоже фыркаю, громче Макса.　

— Что за разговоры! — смеюсь. — Какое слово придумал — соседи. Ты — наш.　

Дима кивает, всерьёз обдумывает ответ.　

— У вас нет игровой приставки.　

— Придётся купить, — притворно вздыхает Макс.　

Димка качает головой и морщится, приняв решение.　

— He-а, я с бабушкой останусь. Комнату мне сделайте, буду там иногда спать, но не перееду. У вас дети будут, а от них визга немеряно. Сенина сестра так орёт по ночам, что он таблицу умножения забыл. На фиг мне это.　

Смеясь, иду на кухню ставить чайник, по пути замечая встревоженное лицо Макса. Останавливаюсь в коридоре и без стеснения подслушиваю мужской разговор.　

— Выбирай выражения, приятель. Напугаешь Пару — тебе конец, — ворчит Макс.　

— Чем я её напугаю? Она что, не знает, откуда дети берутся? — возмущается Дима, высыпая в рот крошки из пакета.　

— Дело не в этом. Я предупреждал, что стараюсь её не торопить, а ты заговорил о детях.　

— Чего ты так дёргаешься? Ничего с ней больше не случится. Она же теперь наша, да?　

— Наша. Поэтому мы должны её беречь.　

Беречь меня надо, видишь ли. В вату заворачивать.　

Улыбаясь, подхожу к кухонному окну. Южная темень принципиально отличается от северной. Она и пахнет по-другому, и кажется подвижной, вибрирующей. Ничуть не страшной. В нашем доме рядом с Максом я ничего не боюсь. Кто бы знал, что жизнь повернётся именно так. А ведь повернулась, нарочно свела нас вместе. Я точно знаю, что это — не случайность. Судьба подстроила столько всего, что и не вспомнишь. А всё ради того, чтобы научить меня не сомневаться в счастье. Не бояться его.　

Не надо меня беречь. Я хочу всего, и детей тоже. Музыку обычных дней, сыгранную в четыре руки. Ошибки, ссоры. Улыбки, светящиеся секретами, которые мы накопим вместе. Пойманные взгляды, как крупицы сахара, слизанные с губ.　

Хочу всего, о чем я не успела или не дерзнула мечтать.　

Живу так жадно, что захлёбываюсь мечтой.　

  

Эпилог

Женщинам нужны слова. Такова женская натура, и в этом наша слабость. На слова нас и ловят, соблазняя обещаниями, свитыми из тумана и лжи. Однажды… нет, это в прошлом.　

На самом деле только поступки имеют значение, и я живу этой старой истиной каждый день. Макс не тратит себя на слова, он держит меня за руку. Любит меня. Живёт так, как будто ему всю жизнь хотелось именно этого. Со мной.　

Даже во сне Макс не отпускает меня. Ладонь на спине, бедро к бедру. Прикосновение, длиною в наши сплетённые тела. Поворачиваясь во сне, Макс целует меня в плечо. Когда мне не спится, он тоже бодрствует. Я стараюсь его не будить, но он всё равно просыпается, как будто настроен на меня всем телом. Мы выходим на веранду, и он усаживает меня к себе на колени в кресло-качалку. Иногда мы занимаемся любовью, иногда просто наблюдаем за тайнами ночи, которые открывает для нас бессонница.　

Сегодня мне не спится. Тьма остывшим студнем лежит на подоконнике под белыми складками занавески. Стараюсь дышать ровно, чтобы не разбудить Макса. Мне нужно совсем недолго, ещё день или два наедине с моей тайной, а потом я расскажу ему. Осторожно кладу ладонь на низ живота, каждым нервом настраиваясь на растущую во мне жизнь. Это — подтверждение того, что я живу по- настоящему, что я счастлива. Что я способна подарить Максу его мечты. А большего мне и не нужно.　

Поглаживаю живот кончиками пальцев, улыбаясь в темноту. Шорох простыней — и Макс опускает ладонь поверх моей. Значит, догадался. Я уже давно не удивляюсь его сверхъестественной способности чувствовать каждую мою мысль, каждый страх.　

— Я этого хотел. Очень.　

С улыбкой принимаю это полу-объяснение его догадливости. Раз он хотел — значит, это случится. Он такой во всём. Мечтает сильно, яростно — и добивается своего.　

— Я тоже этого хотела.　

— Боишься? — на всякий случай проверяет Макс, и кончики его пальцев чуть подрагивают. — Мы всё сделаем вместе, обещаю…　

Фыркаю в ответ.　

— Прям таки всё? С интересом на это посмотрю.　

Он тихо смеётся, но я всё ещё чувствую его напряжение.　

— Я не боюсь, Макс. Я счастлива.　

Он выдыхает и поглаживает мой живот шершавой ладонью. Теперь, когда Макс убедился, что всё хорошо, что я счастлива, он задумывается о новости. Молчит. Двигается в темноте — поправляет подушку, садится, потом снова укладывается рядом. Не находит покоя, взбудораженный волной восторга.　

— Я стану отцом. — Делится со мной открытием, запинаясь от волнения.　

— Да.　

Приподнявшись на локтях, Макс целует меня. Беспорядочно — в лицо, в шею, в плечо. Прижимает мою ладонь к приоткрытым губам.