Влюбленная Вика поначалу тоже рвалась в школьный хор, однако учитель музыки, неизменно игравший на баяне, хвалил ее лишь за хорошую память и несвойственную современной молодежи скромность. Вика быстро учила тексты песен, но природа не наградила ее ни слухом, ни голосом. Так что в участии в хоре Вике было отказано.

Но она не сдавалась.

Дима не проявлял к ней особой симпатии, они почти не разговаривали, хоть и сидели все время за одной партой – их скромное общение сводилось к тихому списыванию математики. Иногда Вика набиралась смелости и смущенно спрашивала у Димы, сколько времени. На большее фантазии и смелости не хватало.

Тем не менее на протяжении трех с лишним лет Дима дарил Вике подарки. Два раза в год: на день рождения и на Восьмое марта. Вика отвечала тем же. Еще был День всех влюбленных. До этого года Вика совсем не обращала внимания на огромную коробку, обклеенную блестящей упаковочной бумагой розовых оттенков – стоявшую на первом этаже у входа в школу. Школьники пихали туда самодельные и не только валентинки с указанием класса и фамилии возлюбленного. В этом году Вика самая первая рвалась к дурацкому ящику. Не успев отдышаться, она стояла у стола и торопливо писала свое признание на обгрызенной половинке альбомного листа тупым простым карандашом. Простые слова: «Дима, я тебя очень люблю! Вика» – возможно, и удивили бы его, если бы он читал их впервые.

Вика признавалась ему в любви около пяти-шести раз – она сама толком не помнила. Запоминались лишь особо неловкие моменты. Пару недель назад Дима грустно ходил около школьного крыльца, а Вике, гулявшей в то время с подругой, очень хотелось поговорить с ним, и она просто не смогла придумать ничего умнее, как просто сказать: «Дима, а я тебя люблю…» Это было бы не так ужасно, если бы с крыльца в тот момент не спускалась их молодая класснуха Лариса Викторовна, которая, услышав недетское признание Вики, добавила: «Я тоже…»

Бедная Вика потом долго еще просыпалась ночью и поражалась своим необдуманным поступкам. Она искренне удивлялась и не понимала: что же мешает им быть вместе? Не понимала: «Я ведь столько раз сказала ему, что люблю его! Почему он не говорит мне того же? В чем проблема, а?» И в глубине души начинала потихоньку разочаровываться и понимать, что слово «люблю» – совсем не волшебное: сказал кому-то и в тебя тут же влюбились, взаимно и с той же силой.

Нет, уяснила Вика. Все не так просто.

Но сегодня, за два дня до Нового года все стало на свои места: смазливый Дима стал активно ухаживать за хорошенькой Ирочкой. Весь вечер Дима не сводил с нее восхищенных глаз, приглашал на все медленные танцы, постоянно улыбался ей, шептал что-то на ушко, крепко прижимал к себе и даже пытался поцеловать. Правда, Ира не далась – громко рассмеялась и, довольная, убежала к подружкам, которые жаждали подробностей.

На этом моменте Вика не выдержала и ушла плакать вниз.


– Тяжелый случай, – вздохнула Нинка. – Парни дебилы, даже десятилетние. Я его видела, кажется.

– Правда, красивый? – улыбнулась Вика.

– Ничего, – пожала плечами Нинка. – Мелкий только. И жирный.

Вика резко перестала улыбаться и задумалась.

– Серьезно, – сказала Нина. – Он не стоит тебя. Может быть, сейчас ты его не устраиваешь, но он увидит тебя лет через… десять и офигеет. Я тебе гарантирую.

– Правда? – не могла поверить Вика. – Но десять лет – это так долго.

– Ты что, будешь ждать его? – спросила я.

– Придется, – вздохнула Вика.

– Вика, – обратилась к ней Нина. – Послушай меня. Сейчас тебе кажется, что мир рухнул, что Дима единственный и все такое, но поверь, это не так. Тебе же десять лет. Плюнь на него и полюби себя, будь наглой, будь вредной – и тебе будет принадлежать мир, а такие, как Дима, будут носить тебя на руках и сдувать пылинки. Ты любишь себя?

– Наверное, нет. Что же мне делать?

– Просто верь, что ты лучшая, – ответила я. – Можешь даже не говорить об этом вслух, просто верь.

– Просто не бегай за ним больше, – советовала Нина. – Не гуляй с ними, не признавайся в любви. Будет сложно, но я справилась. И Наташка справилась, – подмигнула мне. – Мы все через это проходили.

* * *

Мы проводили Вику до дома и через час уже сидели втроем в «Макдоналдсе» у метро.


С Настей мы знакомы еще с детского сада. Мы шептались во время тихого часа, таскали с обеда еду для щенков и котят, живших в подвале. Потом пошли в одну школу. Летом – гоняли в футбол и на велосипедах, зимой – лыжи, снежки и ледяная горка.

Мне вспоминалась всякая ерунда: как на продленке пили горячее молоко с гренками или как ездили в бассейн и, греясь, орали песни в сауне. Настя и Нинка на верхней полке, я и Коля – рядом. И вдруг он запел: «А не спеть ли мне песню о любви да не выдумать ли?» Я продолжала: «Новый жанр, попопсовей мотив… и стихи, и всю жизнь получать гонорар…»

– Поедем в Питер? – спросила Нинка.

– Эх, я так в Неве и не искупалась… – сказала Настя. – А так хотела.

– Насть, в Неве даже рыба не купается… – добавила я.

– Помните, в прошлом году, когда мы ночевали в гостинице, нам заклеивали двери номеров скотчем, чтобы мы не бегали ночью друг к другу?

– А мы с Наташкой все равно бегали, да и остальным скотч с дверей сдирали, чтобы думали, будто и они выходили!

Мы смеялись на весь «Макдак».

– А я помню, как Анна в седьмом классе засекла Наташку с Колей… – начала Нинка. – Как они целовались под лестницей во время физры.

– А вы не знали, что делать… – вспоминала Настя. – Но ты уже тогда умела отжигать. Это же надо было сказать, что вы репетировали «Снежную королеву»!

– Да, – соглашалась я. – Это под Новый год было, мы спектакль готовили для родителей. Я играла маленькую разбойницу, а Коля – севернего оленя.

– Я помню, у него даже шапка была с рогами, зеленая такая.

– Мне тогда не до смеха было… – отвечала я. – Боялась, Анна матери скажет.

– Где Новый год встречать будем? – спросила Настя. – Предложения есть?

– На дачу к Мишке. Он давно уже зовет всех. Чем больше народу, тем лучше! Кстати, вчера он научил меня петь не в ноты. Это та-а-ак весело!

– Это как?

– Это когда специально перевираешь мотив и стараешься петь так, будто у тебя совершенно нет слуха. Чем хуже, тем лучше. Это ведь не так просто, как кажется. Но это безумно смешно и жутко весело. Мы весь вечер угорали. У нас даже любимая песня есть уже…

– Это какая, интересно?

– Я знаю точно, невозможное возможна-а-а! – пропела дебильным голосом, стараясь переврать мотив как можно сильнее.

– Ребят, мы здесь все ненормальные, – серьезно сказала Нинка, допивая молочный коктейль. – Особенно я.

– Что ты опять наделала?

Нина достала телефон, нашла фотографию и протянула нам. Загорелый яркий блондин с бирюзовыми глазами и белозубой улыбкой.

– Симпатичный, – оценила Настя. – Кто это?

– Это Дитер из Мюнхена, – гордо ответила Нина. – Ему двадцать. Позавчера на фейсбуке познакомились. А что? Английский я уже подтянула. Теперь подтяну и немецкий.

* * *

В ночь с двадцать девятого на тридцатое декабря я сидела «Вконтакте» и мысленно подводила наши итоги за прошедший год.

Больше всех повезло Насте и Мишке.

Нинке везло с иностранными языками.

Я же была свободна и почти спокойна.

Так я думала, слушая музыку со страниц девчонок. Так же я думала спустя десять минут, намыливая голову лимонным шампунем, а музыка все играла, играла. Сквозь строчки, которые я знала наизусть, доносились уведомления о новых сообщениях.

Потом я сушила волосы и мазала руки кремом, пила кефир и думала, в чем встречать Новый год на даче.

В три часа ночи глаза слипались. «Вконтакте» пришло два сообщения. Одно от Насти, а второе… от парня в черной шапке с прилипшими снежинками.

К. прислал одно-единственное слово, о котором я мечтала почти целый год.


Привет)


Он ушел офлайн еще час назад, а я сидела, смотрела на это слово и плакала.

Ваня

Странно: нас представили друг друг два часа назад, а мне кажется, будто уже давно знаю эту девушку. Мне знакомо ее лицо, я уже где-то слышал этот голос, ощущал запах туалетной воды, улыбался в ответ на улыбку и ловил где-то ее взгляд.

– Мне кажется, я уже где-то тебя видел, – сказал я Наташе, когда она держала мою руку над раковиной и лила перекись водорода на ссадину.

– Мы уже познакомились, – улыбнулась она. – Можешь не стараться.

– Нет, я серьезно, – настаивал я.

Наташа осторожно дула на мою ладонь, мазала ее зеленкой, а после клеила пластырь к моей ладони. Сначала один, потом второй. Это надо же было так навернуться с ледяной горки за полчаса до Нового года.

– Не грусти, – улыбнулась Наташа. – К майским праздникам заживет. Я в сентябре на велике каталась, так же навернулась. Больше месяца заживало.

– Больно было?

– Нет, скорее обидно, – смеялась она. – Проехала три дома и упала в крапиву. Я просто не умею тормозить. Ехать могу, а тормозить нет.

– Я могу научить тебя, когда снег растает.

– У тебя есть велосипед?

– Да, я в школу на нем езжу, – ответил я. – Живу недалеко, на Королева, а все равно опаздываю. Встаю в восемь, даже позавтракать не успеваю.

– Хочешь, я буду писать тебе эсэмэс в семь тридцать, чтобы ты успевал поесть перед школой?

– Хочу. Запиши мой номер и позвони мне, – сказал я.

Наташа достала смартфон, провела пальцем по экрану, на миг появилась фотография вампира Эдварда. Моя сестра без ума от него. Девчонки такие девчонки.

Я продиктовал свой номер и узнал номер Наташи.

– Ты любишь «Сумерки»?

– Нет, – ответила Наташа. – Я не смотрела ни одного фильма. Пыталась посмотреть самый первый, но заснула через пятнадцать минут.

– Но у тебя на экране…

– Это не он, просто похож.

По коридору мимо кухни, где мы сидели, пробежал Миха в сером меховом жилете, который стащил у одной из подружек Наташи. То ли Настя, то ли Нина. Я запомнил имена, но не запомнил девчонок. Я видел только ее, Наташу.

– А мне идет, – говорил Миха, вертясь у зеркала в меховой жилетке. Девчонка крутилась рядом и смеялась. – Можно носить зимой с кожаной курткой. Будет не так холодно. Наверное, себе оставлю, хорошая вещь.

– Миш, перестань! – хохотала девчонка. – Снимай давай, растянешь ведь.

– Подожди, – сказал он и полез в карман. – Сфоткай меня сначала.

– И «Вконтакте» выложу сразу.

– Поздравление для друзей написать не забудь.

– Готово, – улыбнулась девочка, сфотографировав Миху. Он молча привлек ее к себе, укутал меховой жилеткой, поцеловал в нос, а потом в губы.

– А где Наташка и Ванька? – задумался Миха. – Пойдем во дворе поищем. Может, заблудились.

Мы промолчали по обоюдному согласию. Наташа снова провела пальцем по экрану, потом еще раз по лицу вампира.

– Твой парень?

– Друг, – вздохнула Наташа. – Лучший друг.

Я заметил татуировку на ее правом предплечье. Всего три слова на языке, который я не учил. Наверное, немецкий.

До Нового года оставалось десять минут. Из гостиной доносились радостные крики, музыка и оживленные диалоги.

– Как это переводится? – спросил я.

– Jedem das seine, – сказала Наташа. – Каждому свое.

– Кажется, я уже когда-то слышал это.

Наташа улыбнулась и пожала плечами, а я вспомнил Элю. Это она мне рассказывала еще осенью, когда мы стояли на балконе и обсуждали девчонок во дворе. С тех пор прошло два с лишним месяца. Эля ни с кем не встречалась, а «Вконтакте» у меня была обозначена как «лучший друг». В этой группе была только она одна.

За окном сухими хлопьями, будто в замедленной съемке, падал снег.