– Думаю, мне следует проникнуть в тот малозаметный слой общества, где можно купить и продать всякие сведения и где о человеке судят по его уму, а не по тому, как высоко завязан узел его галстука и насколько далеко в глубь веков простирается его родословная. Конечно, я поеду в Лондон, где все имеет свою цену, даже женщины. Особенно женщины. Именно туда хорошенькие молодые особы приезжают, чтобы разбогатеть. Что еще? – Он пожал широкими плечами. – Кто знает?

– Надеюсь, Нелл не узнает о твоих планах. Она оторвет мне голову, если я не заставлю тебя сделать достойную карьеру и не дам тебе шанс познакомиться с достойными юными леди. Ты ведь понимаешь, из-за своих поступков ты можешь оказаться за пределами того, что называют высшим светом, пусть даже ты всего-навсего второй сын. Конечно, в Кард-Холле тебя всегда встретят с радостью, однако подумай хорошенько, прежде чем решишься захлопнуть перед собой все двери. Может статься, что тебя больше никогда не пригласят на балы и в джентльменские клубы, которые сейчас ты так презираешь.

Джек снова поднял бокал:

– И что с того?


Он решил, что будет лучше для Нелл и Алекса, если они останутся в неведении касательно его планов. Старший братец всегда был склонен к опасениям, а бедняжка Нелл не сразу оправилась после позорной истории с ее братом. Как бы то ни было, теперь, когда на подходе новый младенец, в Лондон они не приедут, так что, если Джеку будет угодно, он тоже сможет послать этот чопорный Лондон куда подальше.

Джек решил открыть самый блестящий, самый модный игорный дом в Лондоне. Как он сказал Алексу, у него действительно была склонность заключать пари, и он неплохо играл в карты. Он намеревался заманить в свой клуб богатых шишек, а еще он намеревался нанять самых хорошеньких женщин, каких можно найти, чтобы они прислуживали этим шишкам. Деньги, которые он заработает – а Джек полагал, что деньги будут немалые, – пойдут на помощь голодающим ветеранам и их семьям, а также на поиски Лотти.

Сейчас Шарлотте должно быть восемнадцать. Она так и не получила ни воспитания, ни образования, ни преимуществ, причитающихся ей по праву рождения, никогда не жила так, как полагается жить графской дочери. Она никогда не была представлена ко двору. Она, черт побери, никогда не могла быть представлена вообще никому, кроме фермеров-свинарей. Судя по всему, Лотти либо вышла за портного, либо жила с актером, либо вообще умерла.

Все было возможно. Если Лотти выросла и стала такой, какой обещала стать, то белокурый ангел с большими голубыми глазами превратился в очень привлекательную молодую женщину. Если она похожа на свою потрясающе красивую мать, о которой Джек вспоминал с нежностью, или на хорошенькую кузину, его новоявленную невестку, значит, это бриллиант чистейшей воды. Шарлотта не стала бы швеей, как та женщина, которая украла ее. Ни в коем случае! Уж в этом Джек был уверен.

Если Молли Годфри умерла – а у Джека имелись все основания допустить такое, ибо деньги, которые высылались ей на содержание девочки, давно лежали на счету нетронутыми, – Лотти живет сама по себе. Она, должно быть, не помнит о своем происхождении, иначе давно бы уже разыскала Алекса. И что же стала бы делать красивая молодая особа, оказавшись в таком положении, особа, не имеющая ни семьи, ни состояния и с весьма скромными стремлениями? Разумеется, приехала бы в Лондон. И не для того, чтобы работать в темной задней комнате какой-нибудь лавочки, торгующей готовым платьем. Если она настоящая Эндикотт, в ее жилах должна течь их гордая кровь, сознает она это или нет.

Ставки были неравны, однако Джек привык проигрывать. На войне он слишком часто оказывался в числе проигравших, даже когда англичан объявляли победителями. Он сам пролагал себе путь к победе и вел за собой своих подчиненных, как умел… а самого его вела та же гордость Эндикоттов.

Мысль о том, что его младшая сестра входит в темный, прокуренный игорный дом, полный мерзавцев и мошенников, была отвратительна. Поэтому Джек решил, что его заведение будет элегантным, утонченным и дорогим.

Женщины, сдающие карты, будут украшением его дома, а не позором. Он не собирается поощрять проституцию, ведь в таком случае его сестра, возможно, вынуждена будет продавать себя тому, кто даст больше. Никому из джентльменов, кроме него самого, не будет разрешено подниматься по лестнице в жилую часть дома, равно как и он сам не станет брать деньги, которые девушки заработают на стороне. Это не его дело. Доход он будет получать от проигравших, а не от женщин.

Джеку были нужны сведения о сестре, а не новые угрызения совести, которых ему и без того хватало. Поэтому он платил девушкам щедро, надеясь удержать их от необходимости зарабатывать проституцией. Вскоре у него появилось больше кандидатур, чем ему могло бы понадобиться. Понятное дело. Он ведь предлагал достойное жалованье и честные условия. Если же половина женщин больше интересовалась тем, чтобы поразвлечься с красивым и богатым мужчиной, чем сдавать карты, ну что же, это просто бесплатные привилегии.

Джек чудно проводил время, приводя в порядок дом, который нашел на краю Мейфэра. Он хотел наполнить его красивыми вещами, и произведения искусства, приобретенные им, были не из последних.

На каждой стене и в каждом холле висели портреты матери, на многих из них она была изображена в возрасте восемнадцати лет, в расцвете своей красоты. Художники писали ее по памяти; на них Лотти изображалась такой, какой она представлялась Джеку теперь. Под портретами были помещены объявления о том, что здесь собирают сведения о пропавшем ребенке, графской дочери, теперь уже взрослой женщине, и обещают за них существенное вознаграждение.

Результаты превзошли все ожидания. На пороге у Джека толпилось еще больше молодых и не очень молодых женщин; часть из них искала работу, часть хотела стать обладательницей давно утраченного наследства. Пришлось ему нанять помощников и ассистентов, чтобы отсеивать ложных претенденток, и устроить отдельный вход в клуб для кандидаток и осведомителей. По всему городу собирались потолковать женщины и алчные до наживы мужчины. Если кто-то имеет какие-либо сведения о леди Шарлотте Эндикотт, пропавшей пятнадцать лет назад, им нужно прийти в клуб к Джеку.

Этого можно было ожидать. Обещанная Джеком награда привлекла десятки претенденток – невероятных выдумщиц и сомнительных блондинок. Явился даже паренек в желтом парике и заявил, что он Шарлотта. Так что Джек с помощниками придумали несколько проверок, пройти которые могла только настоящая Лотти, и вопросы, ответить на которые могла только она, если у этой пропавшей девушки сохранились какие-либо воспоминания о ее раннем детстве.

Шарлатанки продолжали придумывать немыслимые истории, а лондонские спорщики получили новый повод для заключения пари.

Джек чувствовал – игорный дом будет иметь успех. И все же… и все же ему не давала покоя мысль, что он, сам того не ведая, может взять на работу родную, сестру или, что еще хуже, переспать с ней. Как ему этого избежать? Не спать с хорошенькими девушками? Или нанимать в игорный дом только тех, у кого волосы рыжие или черные?

В конце концов Джек решил переименовать клуб «Лотти» в клуб «Красное и черное», использовав французское название одного из видов рулетки. Блондинки и шатенки – на тот случай, если волосы Лотти с возрастом потемнели, – могли приходить в контору, но сдавать карты их не нанимали.

Новое название, таинственные поиски, принадлежность Джека к благородной семье, его статус героя войны, его репутация знатока женщин – все это, вместе взятое, сделало его клуб популярным заведением. Казино было переполнено, денег куры не клевали, осведомители множились. Джек имел успех. Правда, его попытки найти сестру были куда менее успешными, но ведь солдат и карточный игрок живет надеждами.

Глава 2

Сначала пожар, потом потоп, потом чума – дальше, кажется, некуда. Разве только лягушки.

Когда Элли в пятый раз постучала в дверь лондонского особняка лорда и леди Хилдебранд, ей открыла не лягушка, а настоящая жаба – приземистый, толстый человек, всем своим видом напоминавший существо, только что вылезшее из болота.

– Ну и чего вам надо? – осведомился он. – Не видите разве, что молоток сорван с двери? – Неопрятный мужлан в кожаном фартуке собрался захлопнуть дверь перед носом Элли.

Но Элли была выше его ростом и сильнее, а кроме того, она была в отчаянии. Она успела сунуть в дверь ногу, затем протолкнула внутрь один из своих чемоданов. Последние пять лет она занималась исключительно тем, что вдалбливала буквы и прочие познания в головы упрямых девчонок. И какому-то грубияну-лакею не удастся взять над ней верх. Господи, ведь она совершила недельную поездку в обществе мисс Харриет Хилдебранд – и выжила. И теперь она уже ничего не боится.

Элли, самой молодой наставнице в школе миссис Семпл, было дано незавидное поручение – доставить в Лондон внучку Хилдебрандов после случившегося в школе пожара. Ей, конечно же, выдали деньги на покрытие дорожных расходов, но этих денег решительно не хватило. Сначала они оказались в затруднительном положении на почтовой станции, где Харриет сбежала, пока Элис пребывала в кабинете уединения. Частная карета, которую они затем наняли, застряла на раскисшей от дождя дороге, и Харриет устроилась поиграть в луже, после чего, естественно, простудилась и свалилась с жаром и кашлем. Пришлось задержаться на одной из станций и ждать, пока девочка выздоровеет. Эти задержки поглотили деньги, выделенные миссис Семпл, и Элли пришлось взять из собственного кошелька больше, чем она могла себе позволить. Еще неизвестно, сколько времени ей придется пробыть без работы, ведь миссис Семпл решила эмигрировать в Канаду, а не отстраивать школу заново.

Элли устала, проголодалась и тревожилась о своем будущем. Настроение у нее было паршивое, дай чувствовала она себя неважно, так как у нее тоже начиналась простуда.

Она решительно была настроена передать родственникам источник всех своих проблем – худенькую восьмилетнюю девочку, Харриет Хилдебранд.

Элли оттолкнула лакея и протиснулась в дверь.

– Я мисс Эллисон Силвер, преподавала в школе для девочек миссис Семпл, и я везу мисс Харриет Хилдебранд к ее деду и бабке, что и сообщается в письме миссис Семпл. Пожалуйста, доложите лорду Хилдебранду о нашем прибытии.

Лакей почесал под мышкой и указал грязным пальцем на стол в холле. На нем стоял серебряный поднос, заваленный письмами, несколько визитных карточек упали даже на пол, и было видно, что по краям они обведены зловещими черными ободками. В горле у Элли пересохло.

– Виконта нет, он приказал долго жить.

– Он умер? – Элли посмотрела на Харриет, которая занялась тростями, стоявшими в бронзовой урне в углу у входа; достав одну из них, девочка принялась размахивать тростью, как мечом. Элли даже стало жалко бедную малышку, но тут Харриет начала отрубать головки выцветших шелковых цветов, стоявших в большой цветочной вазе.

– Прекрати, – приказала Элли, закашлявшись от пыли, которая облаком поднялась над букетом.

Слуга хотя бы перестал чесаться.

– Ну я об том и говорю.

– Тогда прошу вас передать леди Хилдебранд, что приехала ее внучка.

– Старую леди послали в Бат два месяца назад, когда его милость заболели. Сказали, что боятся за ее здоровье.

Элли прикинула, сколько может стоить проезд до Бата, но лакей продолжал:

– Сдается мне, она свихнулась, потому что они посадили эту чокнутую старуху в желтый дом. Ну то есть в больницу для умалишенных. Говорят, она уже не знает, как ее зовут. Ясно как божий день, что она не узнает эту девчонку – рыжую и невоспитанную.

Рыжая и невоспитанная девчонка покончила с цветами и теперь при помощи трости разбрасывала по холлу письма. Слуга не имел ничего против. Однако Элли имела.

– Я сказала – прекрати.

Харриет показала Элли язык.

– Вы не можете мне приказывать. Это мой дом, и больше я не стану вас слушаться.

– Нет, дом не ваш. Дом продан. Хотя наследник имеется. Виконт отправил своего старшего сына в Индию несколько лет назад, после того как этот тип кого-то укокошил. Титула старый Хилдебранд не мог его лишить, однако все остальное завещал на благотворительные дела.

– Но он, конечно, обеспечил как-то Харриет, то есть мисс Хилдебранд. Ее отец был его вторым сыном, почтенным воином.

Слуга пожал плечами.

– Понятия не имею. Я остался здесь, чтобы собрать вещи, прежде чем въедут новые хозяева. – Лакей повернулся и хотел было вернуться в свою среду обитания – в холодные темные внутренние помещения.

– Что же нам делать? – спросила Элли, обращаясь скорее к самой себе да еще к ангелам, которые опекают сирот и безработных школьных учительниц.

Слуга улыбнулся, но отнюдь не дружелюбно, показав гнилые зубы.

– Вы ученая. Вот и думайте.