– Нет, просто наслаждаюсь общим видом, – искренне ответил Иван. Андре нахмурился.

– Ваня, мы же договаривались…

– Не обращай внимания. Я просто люблю на тебя смотреть.

Андре укоризненно покачал головой и вернулся к салату и объяснениям.

2.

Они подошли к отелю, где проводился показ, снова держась за руки. Так настоял Андре – будем последовательными, сказал он. Кто-то уже заметил нас вместе – какой смысл теперь ходить порознь?

Иван тоже надел солнечные очки, и если бы он только догадывался, что встречные девчонки сворачивают головы не из-за Андре, а из-за него, он бы очень удивился, и не поверил, может быть.

Но он честно думал, что все смотрят на его спутника – Андре перемещался в пространстве с такой врожденной грацией и изяществом, что, даже не видя его лица, можно было любоваться каждым его шагом, жестом, общим абрисом фигуры. А уж его лицо… Нет, кто-то там, наверху, пребывал в момент создания Андре в исключительно вдохновленном состоянии, и вложил в него всю имеющуюся в запасе красоту и гармонию. Возможно даже, десятку-двум следующим созданным этой самой красоты катастрофически не хватило, вся она досталась Андре.

Конечно, если бы Иван мог смотреть со стороны на себя, он бы, наверное, примерно то же самое подумал и о себе – но у него была другая красота.

Мужская, твердая, хищная, смелая. Не женская, не  тонкая, не хрупкая – а грубоватая. Вероятно, тот  же самый шутник там, наверху – тот, кто через пару лет вложил все свое женское вдохновение в Андре – сначала израсходовал на Ивана все свое вдохновение мужское. Плывший рядом Андре настолько дополнял эту мужскую красоту своей женской, что люди действительно оглядывались на них – эти двое словно бы сошли с экрана. Со страниц журнала. Безумно красивые и какие-то… небудничные, они будто шли сквозь всех, будто где-то работала камера, и они шли в нее… а они держались себе за руки, и каждый про себя удивлялся: почему все оглядываются? Почему мягко улыбаются люди постарше, почему раскрывают рты люди помоложе? Андре даже немножко ревновал Ивана к взглядам девочек, которые откровенно останавливались и провожали их взглядами. А Иван шел и мечтал прикрыть Андре от взглядов мужчин – чтобы не пялились так жадно, не раздевали глазами! Они шли, и каждый думал друг про друга: это на него все так смотрят! Это из-за него вокруг наэлектризовалось поле! Воздух вибрирует от этих взглядов, от этих оборачиваний вслед, от этих невольно приоткрытых ртов. Это из-за него, это он притягивает к себе взгляды и мысли!

А на самом деле взгляды притягивали они оба. Поровну. Точнее, в тандеме – один Андре был бы просто красивой девушкой-моделью. Один Иван выглядел бы на улице просто красивым мужчиной.  Но вместе они составили настолько гармоничный паззл, что трудно было поверить в их реальность.  Люди оборачивались, ища глазами телекамеры и не веря, что вот эти двое просто идут по улице, вовсе не снимаясь в кино.

Они вошли в холл отеля, где проводился показ, и сразу же были окружены суетой и нервозностью. Иван не привык, чтобы вокруг все бегали, орали, размахивали руками, просили перейти с места на место и вообще, дергали со всех сторон, не обращаясь при этом лично. Андре спокойно влился в суматоху, тут же с кем-то начав разговаривать, здороваться, ему сразу же начали показывать какие-то графики, планы, бумаги, фотографии… Иван переходил туда, куда просили, пока его не оттеснили в самый угол. Разозлившись на свою растерянность, мужчина неторопливо вернулся обратно туда, где стоял в самом центре Андре, и встал рядом, невозмутимо посматривая на бегающих вокруг.

– А вот и Джонни, – донеслось до него, и к ним подошел какой-то слишком уж модельной походкой приземистый мужчина в длинном пиджаке, усыпанном крупными жемчужинами, с косичками и в футболке с британским флагом. Иван точно видел это лицо на обложках журналов и в интернете. Это факт. Лицо было достаточно знаменито, хотя если бы Иван встретил его на улице – даже не задумался бы, кто этот чувак с косами.

– Джонни, это тот самый русский фотограф, о котором я писал тебе, – тем временем щебетал Андре, двукратно облобызавшись с подошедшим, – он будет фотографировать показ с моей аккредитацией. У него право на все мои фотографии.

Иван едва ли ножкой не шаркнул, здороваясь. Дизайнер окинул его профессиональным взглядом, задержался подольше и вдруг щелкнул пальцами:

– Андре, дорогой… может быть, ты немножко пересмотришь свои планы на этого молодого человека? Я бы хотел его выпустить на подиум завтра. Он будет потрясающе смотреться в моей мужской коллекции.

Андре вскинул брови и перевел глаза на Ивана. Тот стоял, потеряв дар речи, и не зная, нужно ли ему что-то говорить – выходило так, что Джерматти спрашивал Андре, словно бы сам Иван давно уже дал свое согласие.

– Ну что, Ваня? – тихо переспросил Андре на русском, – ты хочешь попробовать себя в качестве модели? Подумай как следует: это сам Джерматти. Такого шанса никогда больше не будет.

– А как же твои фотографии? – откашлялся Иван.

– Господи, Ваня, ты всегда успеешь стать фотографом! Мои фотографии ты можешь делать каждый день, в любой студии. А показы бывают не так уж часто… не заставляй Джона ждать, он может передумать.

– Я… у меня опыта нет.

– Он согласен, – решительно по-английски ответил дизайнеру Андре и добавил специально для Ивана, – разумеется, мне придется дать ему сегодня пару уроков подиума, но, я думаю, он быстро научится. Он ведь театральный актер, и я видел на сцене его пластику.

Великий модельер похлопал Ивана по плечу, радостно хохотнул, снова поцеловал Андре в щеку – и пошел в сопровождении группы администраторов и организаторов, отдавая им по пути какие-то указания, кивая на Ивана, на Андре, тыкая пальцем в бумаги…

У Ивана голова пошла кругом.

 Четыре дня назад он был второсортным театральным актером, которому выпало счастье пройти кастинг в американо-русский боевик. И уже это казалось высотой, победой, удачей. А потом вдруг появился Андре, и все закрутилось в таком карусельном темпе, с такой ураганной силой, что мужчина не успевал привыкать к новым обстоятельствам, не успел примеривать на себя образы: из актера вдруг – фотограф показа самого Джерматти! Но не успел он все это осмыслить, как вдруг сам оказался моделью Джерматти. И все это – в четыре дня. Новая страна, совсем новое амплуа, новые эмоции личного характера… все изменилось СРАЗУ. Не постепенно, давая привыкнуть и разобраться, а – одномоментно. По щелчку пальцев.

Одно Иван понимал: такая карта выпадает человеку один раз в жизни. Да и то, далеко не каждому выпадает! И он был бы дураком, если бы не поехал из Петербурга с Андре. И был бы вдвойне дураком, если бы сейчас отказался.

– Ну что, дорогой, придется учить тебя ходить, – серьезно сказал Андре, поворачиваясь к нему, – я, если честно, не ожидал. Я думал, Джон упадет к твоим ногам, да, будет тебя вожделеть, но чтобы он… вот так, внезапно, за день до показа, пригласил ходить незнакомого ему человека – это сенсация. Такого не было никогда. Я поражен. Видишь, как ты недооцениваешь себя? Сам Джерматти, считай, предложил тебе руку и сердце. Не напрягайся, я шучу, но он действительно совершил нечто ему не свойственное. Ты ведь не модель. Он не видел, как ты ходишь. И вдруг… да, Ваня. Вот это поворот… не зря, не зря я придумал всю эту поездку!

Андре довольно улыбался, и Иван тоже начал постепенно расслабляться. Первый шок прошел, и теперь он судорожно думал: а вдруг он ошибется? Он ведь и правда не умеет ходить, не знает, где вставать, куда поворачивать, с какой скоростью идти и вообще, вдруг на него наденут какое-нибудь нелепое платье?

– На меня наденут платье? – вслух сказал он опасливо.

– Нет, тебе же предложили мужскую коллекцию… не переживай, ты сегодня увидишь то, что на тебя наденут. Пора уже, наконец, увидеть нашу с тобой теперь совместную кухню. Пойдем, я покажу тебе изнанку подиума.

Они пересекли холл, вышли в огромное помещение с белыми стенами и стульями вдоль взлетно-посадочной полосы, как показалось Ивану. И прямо по этой взлетно-посадочной полосе и пошел Андре к проему в стене, который сначала Иван не заметил.

– Вот, собственно, подиум, где мы будем ходить. Выходить мы будем вот оттуда, вдоль зрителей, вот до этой точки – видишь, там камера? – и обратно. Ну, это тебе еще администратор покажет. Кстати, мужские коллекции нужно показывать так. Смотри.

Андре остановился, нацепил очки, небрежно завернул волосы в узел, развернул плечи – и вдруг пошел совершенно мужской, свободной мужской походкой. Юбка смотрелась на нем теперь так же, как если бы она была надета на Иване. Корпус слегка покачивался, лицо лишилось мягких женских черт, руки были задвинуты в карманы куртки…

Иван смотрел на метаморфозу и понимал: все это время, выходит, Андре все-таки играл для него, Ивана, девочку? Ходил, как девочка, носил юбочки, красил глаза, и вот только сейчас он – тот самый Андре Митчелл, который – мужчина?

Сейчас бы Иван не назвал его женственным и воздушным. Перед ним шел уверенный в себе, настоящий мужчина. Тонкий, но сильный, как стальной прут. Плечи стали широкими, движения по-мужски угловатыми, даже ноги – те самые ноги, которые вызывали у Ивана постоянный дыхательный коллапс – сейчас стали мужскими! Мужскими, мускулистыми ногами…

– Понятно? Попробуй теперь ты, – остановился у камеры Андре, поднял руку, раскрутил волосы, встряхнул головой – и снова на подиуме появилась прелестная хрупкая девушка, с пухлыми мягкими губами и нежной линией шеи.

Иван откашлялся, сконцентрировался… встал спиной к Андре – лишь бы не отвлекаться! – и попробовал точно так же развернуть плечи, расслабиться и пойти вперед свободной мужской походкой.

Он использовал всю свою силу воли, чтобы отключить мозг и оставить только одну мысль: он идет. По подиуму.

Надо дойти до конца и повернуть.

Не напрягаться.

Не опускать голову.

Не кривиться.

Не сбиваться с внутреннего ритма и темпа.

Руки в карманы.

Не отвлекаться.

Дошел.

Остановился, шаг в сторону – как показывал Андре – поворот, немножко запаздывает голова, словно он продолжает смотреть на публику через плечо.

Пошел обратно. Теперь – к Андре.

Он стоит у камеры, пристукивает в такт Ивановым шагам ногой в сапоге, кивает головой.

Идем, идем, не сбиваемся.

Какой он длинный, черт возьми, этот подиум!

 Так и заносит куда-нибудь влево или вправо, того и гляди шаги станут неровными… но нет. Выучка ГИТИСа и шесть лет в театре, где каждый день на сцене надо было думать о плавности движений, где иногда приходилось танцевать, где иногда он с удовольствием занимался в классе у станка – тело все это помнило. Помнило и выдало.

– Отлично, Ваня! – Андре даже в ладоши захлопал, когда Иван дошел до него, – ты прирожденная модель! Ты сразу уловил все, что я тебе показал! У тебя получается этак лениво, небрежно и при этом повелительно. Как тигр, обманчиво безразлично гуляющий вокруг антилопы. Просто здорово! Непринужденно, без напряженности! Если ты точно так же пройдешься на репетиции перед Джерматти, тебе обеспечена работа у него и в следующем показе!  Ты просто молодец!

Парень чмокнул Ивана в щеку, а тот смотрел на него, все еще не в силах сбросить впечатление от увиденного мужчины – как там сказал сам Андре? Как тигр, безразлично гуляющий вокруг антилопы? Сам Андре тоже был тем самым обманчиво ленивым тигром, и теперь у Ивана раздваивалось сознание: он снова видел перед собой Андре воздушного, красивого, женственного, но в памяти тавром отпечатались эти уходящие по подиуму плечи уверенного в себе мужчины.

– Что с тобой? – наконец, Андре перестал нахваливать Ивановы заслуги и обратил внимание, что Иван молча смотрит на него.

– Можно я спрошу… вот то, что ты показал на подиуме… это и есть – настоящий ты?

Андре посерьезнел.

– Ах, вот оно в чем дело… Да, это мужчина Андре Митчелл. Он появляется на подиуме, для мужских костюмов. Послушай… я не играю с тобой, Ваня. На подиуме я могу быть женщиной, могу быть мужчиной. Могу быть брутальным самцом, могу быть воздушной балериной. Но это – на подиуме. А в жизни я такой, какого ты видел все эти дни. Мне бы не пришло в голову спрашивать у тебя, не носишь ли ты в обычной жизни тот ошейник из спектакля, где ты играешь римского легионера, понимаешь? Это – роль. Настоящего меня ты видел все эти четыре дня. Все остальное – утрированно, и для подиума. Я ответил на твой вопрос?

– Ответил, – Иван кивнул, но внутри что-то грызло, грызло, ныло, как зуб, мешало облегченно выдохнуть. Андре посмотрел на него повнимательнее и вдруг сказал обреченно:

– Я понял. Это как раз то, о чем я говорил тебе, и чего боялся. Ты наконец-то увидел во мне мужчину, Ваня. Ты больше не захочешь брать меня за руку и укрывать пледом.

– Глупость какая, – передернул плечами Иван, где-то внутри себя с ужасом понимая, что это может оказаться правдой, – я отвечу тебе теми же словами: я не играю с тобой. Я такой, какой есть. И перестань уже ждать от меня чего-то подлого.