– Спасибо, – откашлялся, наконец, мужчина, – все нормально.

– Угу. Ты забыл, что я сидел, уперевшись в тебя плечом, и прекрасно ощутил, как ты дернулся. Кстати, почему тебе так не понравились мои манеры?

– Это было так заметно? – смутился Иван.

– Мне – да. Ты весь как будто закаменел и стал испускать негативные волны. Не удивляйся, это мой «специальный» голос. Для журналистов. Я же андрогин. Это часть имиджа, я должен шокировать, я должен быть эпатажным, у меня не может быть обычного голоса и мужских манер, понимаешь?

– Понимаю, – облегченно улыбнулся ему Иван и покосился через плечо, – слушай… почти все уже рассосались. Я хочу тебя немножко пофотографировать здесь, в зеркалах. Мне нравится, как отражается свет, и …

– Хорошо, только не сейчас. Твой визажист уже полчаса стоит неподалеку и умоляюще смотрит на тебя щенячьими глазами. Ему нужно попробовать визаж и прическу, а ты рассиживаешься со мной и даешь всякие интервью… Давай мы отпустим мальчика домой, закончим репетицию, а потом я буду полностью в твоем распоряжении, ладно? Пока ты будешь на гриме, я тоже покажу лицо визажисту…

– Прости, я такой дурак! Надо было мне сразу сказать, что еще куча дел. Я почему-то думал, что все уже закончено.

Андре так искренне удивился, словно Иван сказал, что земля плоская и лежит на трех китах.

– Закончено??? Дорогой, мы только дважды прорепетировали, в первом приближении! У нас еще как минимум две репетиции под музыку – если Джона все удовлетворит, а если нет – то и три, и четыре… в обуви, в макияже, в головных уборах, в костюмах и без, подгонка моделей – мне, например, мое платье жутко велико в талии… И еще фотографии для портфолио коллекции – в костюмах!

Иван огорченно покачал головой:

– И ты мне сразу не сказал… я же не знал! Все, тогда не будем никого задерживать.

– И ты убежишь, не чмокнув меня на прощанье? – «специальным голосом» промурлыкал Андре, и Иван понял: где-то появился фотограф или журналист, и Андре его заметил. Мужчина непринужденно прикоснулся губами к губам Андре (тот немножко растерялся) и помахал ему рукой, отходя в сторону.

Сидя у зеркала под руками визажиста, Иван набрал сообщение:

«Надеюсь, ты не против, что я изобразил роман, а не дружеский поцелуй?»

Ответ пришел тут же – Андре, видимо, держал телефон в руках, точно так же, как Иван, подставляя лицо визажисту:

«Я не думал, что для тебя это приемлемо. Для моего имиджа это будет нелишне, а вот твой может и  испортить»

«Почему?»

«Ты не похож на гея. Модель-Настоящий-Мужчина–не такое уж частое явление. И ты пока это самое явление. Роман со мной опустит тебя в разряд моделей-геев, которых и так полно. Разве ты не хочешь стать единственным и неповторимым?»

«Я хочу стать единственным. Но для одного тебя, а не для кучки журналистов. Что они подумают и куда меня запишут – мне все равно».

Ответа не было долго – Ивану закончили делать макияж и принялись за прическу, покрывая волосы каким-то воском. Наконец, когда мужчина уже отчаялся ждать и решил во что бы то ни стало после завершения образа пойти и лично удостовериться, что его поняли правильно, телефон пиликнул.

«Прости, не люблю патетику».

Руки визажиста перестали прикасаться к прическе, и Иван, наконец, поднял голову к зеркалу: на него смотрел мужчина с гладко зачесанными темными волосами, собранными позади в тугой хвост; подчеркнутые макияжем брови, скулы и губы на фоне уже проявляющейся легкой щетины  сделали его лицо каким-то решительным и еще более мужественным. Сейчас бы Иван обозвал себя «брутальным самцом» – тем самым тигром, который должен гулять вокруг антилопы. Перед тем, как он сел в кресло к визажисту, он был просто красивым мужчиной, сейчас же он стал – и он это явственно увидел – настоящей моделью Джерматти. Необычным и бросающимся в глаза.

«Неужели он меня таким увидит – и не передумает?… Почему он не сдается, почему…»

– Мне очень нравится, спасибо! – искренне сказал Иван визажисту, и тот умилился. Вероятно, дружеские отношения со стилистом не входили в число обязательных явлений в Нью-Йоркском мире моды.

Тут же к Ивану подбежала его девочка-администратор Кристи, которая притащила  первый костюм – брюки на тугом поясе и невнятный пиджак. Иван послушно облачился во все это, покрутился под ловкими пальцами Кристи, расправлявшей складки, обулся – и снова оказалось, что парни уже гуськом стоят перед выходом и готовятся к очередной репетиции.  Мужчина беспомощно обернулся, ища глазами Андре – но тот куда-то пропал, в кресле, где оставил его Иван, сидела темноволосая девица с восточным разрезом глаз и лениво жевала жвачку, ожидая, пока стилист закончит укладывать ей волосы. Андре нигде не было. Пожав плечами, Иван встал на свое место – вторым от начала – и снова, теперь уже более спокойно и без паники, сконцентрировался. В новом образе, который он увидел в зеркале, это было сделать гораздо легче. Даже времени меньше потребовалось.

В уши ударила громкая музыка с пульсирующим ритмом, и Иван понял: нужно будет примерить шаги к этой музыке. Уловить ритм. Тоже невнятная какая-то, как и его пиджак…

– Пошли! – скомандовала «выпускающая», и первый парень вышел на подиум. Иван, повинуясь команде «выпускающей», выждал секунд двадцать – и тоже вышел на освещенную площадку. Сейчас народу было гораздо больше, больше фотографов, больше видеокамер, в первом ряду сидели какие-то смутно узнаваемые лица, а сам Джерматти стоял в конце подиума и оценивающе наблюдал за идущими.

Иван, стараясь попадать в такт музыке, дошел до Маэстро, на секунду замер, уставившись тому в глаза, и неторопливо развернулся, удаляясь. Спиной он ощутил на себе взгляд модельера –  тяжелый и изучающий. Иван чуть с ноги не сбился, но устоял, дошел до конца и скрылся за кулисами. Короткое переодевание, буквально на ходу на него нацепили какую-то шляпу под цвет костюма – и он снова оказался в ярком свете прожекторов.

Джерматти все так же стоял в точке «камер», и Иван пошел к нему, придав взгляду гипнотизирующую пристальность.

 Он шел лениво, легко, слегка покачивая корпусом, словно бы осознавая свою неотразимость. Дойдя до Маэстро, Иван вскинул руку к шляпе, коротко прикоснулся к полям – и повернулся спиной. Конечно, он знал, что этот жест – этакое приветствие Аль Капоне – достаточно банален, но не отказал себе в удовольствии насладиться зрелищем удивления немигающе смотрящего на него Маэстро.  Скрывшись за кулисами, мужчина выдохнул, но тут же снова встал в ряд парней: общий выход, все хлопают, маэстро смотрит.

Иван в этот раз был так увлечен дуэлью с Джерматти, что даже не окинул взглядом зал: видел ли его Андре? Но это даже и хорошо: после того, что он написал в сообщении, ему было немножко неловко.

Переписка с Андре обернулась тем, что Иван снова практически признался парню в любви. И выболтал все свои тайные желания, которые совсем не подходили к образу жгучего и рокового мачо: в глубине души Иван был жутким романтиком, и именно сейчас, в самый неподходящий момент, это вылезло из него наружу в сообщении. Он даже сам не знал, был ли он готов признаваться в любви и желать романтики – но пальцы убежали вперед его мыслей, сообщение было отправлено, и после репетиции ему придется отдуваться за свое легкомыслие.

Погруженный в свои размышления, он уже почти автоматически прошел вторую репетицию, и когда девочка-администратор Кристи дернула его за руку, он оглянулся.

– Мсье Ифан, можно снимать костюм…

Мужчина переоделся в родные джинсы и пристально посмотрел в зеркало: будет огромной ошибкой не запечатлеть свой образ, по обыкновению, в зеркалах. Иван очень любил экспериментировать с зеркалами – с их бликами, многократным повторением, искажениями и тенями.

Он примерился, сфотографировал себя раз, другой, и когда от входа прозвучало: «Девочки, пошли!» понял, что опоздал выйти в зал.

Теперь посмотреть на Андре будет невозможно. Хотя…

Иван метнулся к выходу и встал за спиной «выпускающей» с фотоаппаратом наизготовку. Когда Андре, открывающий показ, в своем лососевого цвета платье, сделал шаг из пространства со зрителями за кулисы, Иван немедленно щелкнул затвором. В этот момент на лице Андре было выражение такой усталости, что эту фотографию можно было бы продавать желтой прессе. Ни в какие официальные источники это пойти не должно: слишком уж радовался Андре тому, что вернулся с подиума, что снимает платье, что может минутку передохнуть…

Иван сделал целую серию кадров – от входа парня за кулисы до выхода на следующий проход, со всеми мелочами: как бежал Андре, на ходу расстегивая платье, к костюмеру, готовому надеть на него турнюр; как одновременно два костюмера надевали турнюр и полосу, через ноги стаскивая лососевое платье; как цепляли шляпку, практически на бегу к выходу, как тут же освежали помаду, как практически уже на подиуме поправляли складки…

Видел Андре Ивана или нет, мужчина не понял. Понял в очередной раз только то, что парень – уникальный профессионал. Как он был собран и сконцентрирован! Как он быстро, но без суеты, менял вещи! Как четко и точно рассчитал время, чтобы подбежать к «выпускающей» ровно перед своим выходом – невзирая на не прикрепленную еще шляпку он, словно внутри у него зазвенел будильник, побежал к выходу, на ходу цепляя заколками головной убор… и все это – молча, состредоточенно, без паники.

Другие девушки, которых краем глаза замечал Иван, безумно паниковали, суетились, срывались на костюмерах. Андре же хотелось поставить в пример всем им – учитесь, девочки. Учитесь у звезды.

А Андре вернулся со своего второго прохода, и теперь череда девиц во главе с ним снова вышла на подиум – на финал. Музыка стихла, и Иван понял: маэстро недоволен, что-то решил изменить или заставить девушек пройтись еще разок. Из-за кулис ему не было видно, что происходит на подиуме, и слышно тоже было плохо: кто-то что-то глухо бубнил, не более. Наконец, девицы гуськом втянулись внутрь и раздраженно заговорили, все одновременно. Иван поискал глазами Андре: тот невозмутимо подошел к костюмеру, давая снять турнюр, и отпил из бутылки глоток воды. Иван подобрался поближе и сделал пару кадров: усталый Андре, припавший к бутылочке, суетящийся костюмер – и все это через зеркало, в отражении, в изломе… все, как любил Иван – с выдумкой, не напрямую. Андре заметил вспышку и через зеркало встретился с Иваном глазами.

«Я тут», – словно бы подтвердил ему Иван, слегка кивая.

Андре улыбнулся уголком рта и ответил беззвучно, артикулируя губами, по-русски:

«Я искал тебя в зале. Думал, что ты ушел».

Иван молча помотал головой и снова поднял камеру: теперь Андре смотрел прямо на него, и кадр получался удивительно искренний и откровенный. Другое лицо Андре Митчелла – так бы могли назвать этот снимок таблоиды.

Андре Митчелл, манерный, говорящий вычурным голосом и принимающий нарочитые позы, стоял перед зеркалом, устало опустив руки и глядя в объектив через зеркало просто и прямо. Без кокетства и жеманства, без игры и притворства – и сейчас в нем проступало что-то мужское, сильное, не скрытое даже макияжем.

«Не надо», глазами попросил парень, и Иван моментально камеру убрал. Лососевое платье тем временем снова было на Андре, и выпускающая готовилась повторить все заново. Иван выскользнул в зал и устроился среди своих коллег-фотографов, которые переговаривались, опустив камеры и ожидая нового этапа.

– … да брось ты, он транссексуал! – уловил он обрывок разговора неподалеку и поежился: речь явно шла об Андре, – не может мужик быть таким!

– Нее, транссексуалам и сиськи тоже делают, а у него сисек нет.

– Может, у него денег на сиськи не хватило?

Фотографы заржали. Третий откуда-то сбоку влился в беседу:

– Может, у него и то, и другое хозяйство в наличии? А что, удобно!

– Зачем ему мужское-то оставлять, все равно с мужиками спит!

– У него вроде баба была. Эта, как ее… ну, которая на мужика похожа.

Фотографы снова заржали. Иван прислушался, напрягшись: про «бабу» в жизни Андре он пока еще не слышал.

– Прекрасная парочка: она на мужика похожа, а он – на бабу!

– Да это рекламный проект, – вклинился четвертый, – это ж утка,  только для подиума! А вы поверили, что ли? Вот лохи! По жизни он мужиков любит. Я слышал, мне один знакомый говорил: его знакомый с этим Андре спал. Ничего особенного, и хозяйство на месте.

– Я б с ним тоже не отказался, – заржал первый, – лицо-то у него вполне женское! А хозяйство можно и прикрыть чем-нибудь!

Ударила в уши музыка, прерывая разговор, и Иван вскинул камеру, пытаясь отделаться от мерзкого привкуса: у него возникло ощущение, что он отхлебнул из «помойного» ведра.

 В детстве маленький Ваня с бабушкой ездили на родину бабушки, к ее сестре Антонине, в деревню. Это была самая настоящая деревня: с «уборной» во дворе, с печью и рукомойником, в который вода наливалась из колодезного ведра. Там не было никакой канализации. Отходы, грязная вода, картофельные очистки, грязные тряпки – все это выбрасывалось в «помои»: в ведро, которое, по мере наполнения,  выносилось в «помойную яму». Вот сейчас у Ивана возникла стойкая ассоциация с помоями: грязная вода, с плавающими в ней огрызками от яблок, яичной скорлупой, бумажками и прокисшим молоком… все это во время перерыва смаковали фотографы, а на Ивана, оказавшегося рядом, случайно брызнуло. Да так брызнуло, что привкус теперь ничем не забьешь…