А с другой стороны… если вдруг Андре так подумает – Иван просто никуда не поедет с ним. Ни на какой показ. Лучше упустить такую возможность, чем допустить, чтобы о нем думали, как о Жиголо.

Наверное, для Андре эти две минуты Ивановых раздумий (ведь парень не знал, о чем именно думает его спутник!) были еще более мучительны, чем терзания самого Ивана. Но на то Андре и был моделью – он умел «держать лицо». В любой ситуации. В любых обстоятельствах. На подиуме, окруженном факелами, лижущими кожу и вот-вот  готовыми воспламенить одежду и волосы; в студии перед объективом, с питоном или тарантулом на голом, не защищенном плече; в кадре, где на заднем плане в трех шагах застыл раздраженный суетой саваннский лев – везде и всегда Андре умел сохранять очаровательную улыбку и безмятежность взгляда.

И пусть он смертельно боялся змей, и пусть его высокая прическа начинала пахнуть паленым, и пусть его не держали ноги от присутствия за спиной льва – этого никто и никогда не увидел бы, не прочел бы по глазам.

Андре был моделью высокого уровня – не только потому, что природа наградила его уникальной внешностью и талантом, нет. Он просто в совершенстве владел искусством владеть собой, как бы тавтологично это не звучало. То, что происходило сейчас в душе Андре, было надежно упрятано за легкой улыбкой и теплым поблескиванием глаз. Он смотрел в окна, поворачивал голову вслед за мелькающими зданиями, и руки его мягко лежали на клатче, не выдавая никаких признаков нервозности.

– А если ты выпьешь вина, ты перестанешь быть такой неприступной? – Иван, словно бы и не прерывая разговора, снова приблизил губы к уху парня. Он нарочно употребил обращение в женском роде – он подчеркнул его, выделил, и Андре это заметил. Он скосил глаза в сторону Ивана, немножко улыбнулся и покачал головой:

– Ваня, мы ведь еще не на вечеринке, у тебя пока нет необходимости начинать играть роль влюбленного идальго… к тому же, кабальеро, ваша сегодняшняя донна, увы, не пьет ничего крепче кофе.

– А кто тебе сказал, что я играю? Может быть, я просто принял для себя решение, которое теперь воплощаю в жизнь?

– В таком случае тебе не повезло, – пожал плечами парень, скользя взглядом по проезжающим машинам, – потому что Я для себя никакого решения не принимал. Не принимала, – поправился тут же он и обаятельно улыбнулся, словно рядом сидел не Иван, а папарацци.

Мужчине на секунду показалось, будто парень упивается мстительным удовольствием от власти над Иваном. Будто он до этого не был уверен в Ивановой симпатии, а теперь осознал – и не упускает возможности поиздеваться, потомить, помучить. Ну, что ж, раз он так хочет – Иван ему подыграет. Хотя бы просто потому, что это как раз и есть то, чего ему хотелось – добиваться, завоевывать, очаровывать…

Они сидели рядом молча, вжавшись друг в друга – Иван держал руку на плече парня, Андре привалился к нему спиной… и каждый думал о своем. О разном. И почему-то так получалось, что, если бы они узнали о мыслях друг друга – были бы глубоко и горько разочарованы…

4.

Звуки вечеринки разносились по всей округе. Вадик, который мнил себя великим артистом и – по совместительству – гениальным стилистом, проживал со своей супругой в элитном коттеджном поселке.

Вадик все любил делать «крассссиво». Он готов был платить неподъемную сумму за жилье, снимая непонятно зачем целый двухэтажный дом с гаражным домиком на две машины; он одевался исключительно в брендовые марки одежды – никак не ниже «Гуччи», «Армани» и «Прада»; он ездил отдыхать на самые дорогие острова в отели не ниже пяти звезд, а если выбирался «прошвырнуться» в Европу, то обязательно брал напрокат кабриолет и «крассссиво» разъезжал по улицам городов от бутика к бутику. Клубы для ночных развлечений он выбирал исключительно пафосные, и если заказывал выпивку – то предпочитал шампанское «Кристалл», либо коньяк такой выдержки, что тот в силу своего преклонного возраста снисходительно посматривал из бокала на самого Вадика.

Вадик был профессиональный понтярщик, он все делал на публику. Сам он своими актерскими трудами и стилистическим творчеством зарабатывал ровно на одну бутылку «Кристалла». Все остальное он приобретал благодаря своей супруге.

Супругу звали Мура. Однако это кошачье имя гораздо больше подошло бы какой-нибудь куколке с длинными ногами и волосами блонд, искусственным загаром и метровыми шпильками, чем плечистой и крупной налысо обритой девице с вытатуированным на шее кинжалом.

Мура носила безразмерные штаны цвета хаки все от тех же известных модельеров, что и Вадик, и вместе они составляли на редкость гармоничную картину: манерный карамельный красавчик, с выщипанными бровями, силиконовыми губами, картинно-накаченным торсом – и мрачная, квадратная, говорящая с хрипотцой и постоянно сплевывающая себе под кеды брутальная баба.

Мура имела богатого папу, который и спонсировал все процессы жизнедеятельности своего единственного чада, включая содержание чадиной игрушки – Вадика.

Вадик и Мура были официально женаты лет шесть, но назвать их мужем и женой никогда и никому не приходило в голову. Думать о Муре, как о женщине, казалось так же неправильно, как называть Вадика главой семьи и настоящим мужиком.

Как уж эти ребятки устраивали свою личную интимную жизнь – не знал никто, да и не интересно это было. Это было одно из тех Табу, которые глубоко ценились и уважались Иваном в этой странно-пестрой компании: каждый имеет право на ту личную жизнь, которую он хочет. Хочешь жить с женой – пожалуйста. Захотел перейти в противоположный лагерь – да ради бога, не забудь только познакомить с нынешней пассией, чтобы не возникло неловких пауз в разговоре.

Иван «приблудился» к этой компании года три назад.

Вадик заменял в театре заболевшую гримершу – и, несмотря на все свои манерные штучки, быстро расположил мужчину к себе. Иван, конечно, не был рубаха-парнем, готовым влиться в любую компанию за считанные минуты, но общение с Вадиком как-то внезапно переросло из ни к чему не обязывающего трепа в гримерной в теплые и приятные дружеские посиделки на кухне коттеджа, и Иван впервые ощутил себя не один на один с городом, а – в окружении людей. Странных, специфических, но – не равнодушных.

Мура угрюмо курила и варила Ивану кофе, Вадик «забивал эфир» ничего не значащей болтовней о какой-то модной выставке, где-то под ногами крутилась и пискляво тявкала шпиц по имени Жучка, в соседней комнате одна Мурина подруга делала другой Муриной подруге массаж…

Ивану понравилась легкость и свобода их общения. От него никто и ничего не требовал, не ждал и не хотел. Он мог приехать в коттедж в три часа ночи и завалиться спать на диване в гостиной. И утром, как ни в чем ни бывало, как обычно хмурая Мура молча нажарила бы ему гору сырников, резко контрастирующих с ее общим брутальным обликом, а Вадик разразился бы пространной речью о том, что по утрам исключительно полезно отжиматься двадцать раз по три подхода и бегать не менее двух километров рысцой, и вообще попробуй, Жан, этот французский крем для бритья, он кожу не сушит. Иван мог и не появляться у них месяц, а потом приехать с корзинкой винограда из гастрольной Молдовы, и разговор бы начался с той же точки, на которой закончился.

Мура была фотографом, и это ей Иван был обязан своим увлечением – Мура, нетерпеливо стуча ногами, называя его тупизной и распи*дяем, рассказывала ему про свет и диафрагму; матерясь, учила обрабатывать фотографии и, совершенно не стесняясь, отвешивала Ивану затрещины, если он путал фильтры или портил фотографию своей обработкой.

Вадик Ивану помогал морально: он был уникальный в своем роде нарцисс и эгоист при таком минимуме данных, что Иван не раз после разговоров с ним с удивлением понимал, насколько больше он начинает ценить себя, верить в свои силы и вообще, относиться к себе не так критично, как раньше.

Да и вообще, Ивану было просто уютно и хорошо среди этих людей. У них не требовалось соблюдать политесс, не требовалось откушивать исключительно ножом и вилкой, можно было отхлебнуть остывшего чаю из любой чашки, и надеть Вадикову футболку, случайно запачкав соусом свою собственную – Вадик так же легко расставался с вещами, как и приобретал их, и именно эта его простота во всем Ваню и покоряла. Они поддевали друг друга, незло смеялись, издевались – но никогда и никто из них не занимался сплетнями и интригами. И это тоже покоряло Ивана – он прекрасно знал цену гламурным компаниям и тем гадостям, которые устраивались за спинами друг друга…

Иван платил Вадику и Муре за душевное тепло щедрыми приглашениями на спектакли – оба любили театр, и Иван был рад сделать им приятное.

Вообще, наверное, было странно видеть их всех вместе, настолько непохожих друг на друга, что, казалось, это чья-то шутка или где-то работает скрытая камера.

Казалось бы, что могло быть общего у манерного гея Вадика с замашками голливудской звезды – и Ивана, который кривил рот от любых проявлений такой вот… гламурности? Что могло быть общего у вечного Дон Жуана Ивана – и активной лесбиянки Муры? Однако ж Ивану было интересно с ними общаться, и он вот уже три года удивлял окружающих, которые перебрали все возможные варианты их внезапного альянса: Ивану приписывали роман с Вадиком, Ивановым пассиям приписывали страсть к Муре, и так далее, в совершенно немыслимых комбинациях… а Иван просто считал абсолютно нормальным приходить со своими часто меняющимися подругами в эту компанию.

Впрочем, постоянной компанией там были только Иван, Вадик, Мура и еще пара их друзей, а все остальные заменялись и перетасовывались, как в калейдоскопе – богатые, бедные, простые, непростые – они все вращались вокруг коттеджного поселка, как спутники вокруг планеты.

В доме всегда кто-то находился – спал ли, просто ли отдыхал или общался – Вадик и Мура не знали, что такое «одиночество».

Вадик обожал готовить, пек разнообразные торты и придумывал феерические гарниры, поэтому, конечно, не только душевное тепло привлекало друзей в этот дом.  Клиенты Муры, заказывающие у нее фотосессию, зачастую прикипали к дому надолго. Ивановы пассии, придя один раз и поудивлявшись разношерстной и странной компании, оставались надолго, становясь самостоятельными единицами.

Сейчас, направляясь в коттеджный поселок, Иван был уверен, что не только Танечка увидит его новую возлюбленную, а весь сонм его бывших – если, конечно, они тоже захотели в этот вечер присоединиться к вечеринке.

А вечеринки Вадик устраивать любил. Он устраивал их по любому поводу: годовщина их встречи с Мурой; день рождения Жучки; день первого своего выхода перед камерой; день окончания Мурой курсов фотографа – и прочая, прочая… сегодня отмечался день «начала карьеры»: Вадик «крассссиво» говорил название собачьего корма в телерекламе, и его идеально вьющиеся волосы и античный профиль целых семь секунд сияли на экране.

Когда подъехало такси, коттедж горел огнями, как рождественская открытка. В окнах мелькали фигурки людей, доносилась музыка и упоительный аромат запеченного с чесноком мяса.

– Не удивляйся ничему, – успел сказать Иван Андреа, и тут входная дверь выплюнула из себя Муру, которая, с зажатой в зубах сигаретой, проворчала, шествуя мимо в своих широченных штанах цвета хаки:

– А ну, пошли, поможете мне из гаража принести пакеты. Я Мура, привет.

Последнее адресовалось Андре, который слегка опешил от такого приветствия.

– Привет, Мура, я Андреа, – в спину ей ответил парень.

– Где ты ухитряешься такие экземпляры находить? – ворчливо пробормотала женщина, тыкая кулаком Ивана под ребра. – Уникальное лицо, уникальное. И знакомое, кстати.

Иван с Андре переглянулись и промолчали, втянувшись за Мурой в гараж. Мура нагрузила их пакетами – Ивану целых пять, Андре два, себе – три, и они вернулись на кухню.

– Кисуля моя пришла! – манерно заверещал Вадик, выбегая навстречу и расцеловываясь с Иваном по-французски, дважды, едва касаясь щекой щеки, – познакомь, познакомь меня скорее с этой прелестью!

– Это моя прекрасная Андреа, – представил Иван своего спутника, и Вадик манерно взял того за руки:

– Кисочка, я – Вадик. Не стесняйся, вливайся в компанию. Вот там, в углу, сидит Алик. Видишь, который с кальяном? Да, вот тот. Это – Алик. Мура вас уже нагрузила сумками, значит, познакомились. Рядом с Аликом сидит Олесечка, с белыми кудрями и грудью пятого размера. Представляешь, она опять себе вколола силикон в губы, и теперь боится откусывать большие куски, – тут же насплетничал Вадик, – а на кухне возится Эллочка, вон тот, в майке. Он мне помогал мясо запекать. Чувствуешь, какой запах, чувствуешь?

– Так, Вадик, не наседай на Андреа сразу, у нее голова распухнет от информации, – Иван отмахнулся от Вадика и обнял Андре за плечи, – там помощь не нужна больше на кухне? Сто лет не возился с продуктами!

– Приходи чаще – повозишься, – фыркнул Вадик, – а то приезжаешь к концу всегда. Нет, кисуль, ну где я мог тебя видеть? – вдруг обратился он к Андре, – я совершенно точно помню твое лицо! Такие лица я не забываю даже под наркозом!