Тихон Бойко задумался, потом еще раз взглянул на себя в зеркало и кивнул.

Через полчаса из салона вышел высокий мужчина, в облике которого обращали на себя внимание голубые глаз и волевой подбородок. Мужчина был интересен – в нем чувствовалась сила. Неожиданно новая прическа, то есть бритая голова, совершенно изменила его манеру одеваться. Вместо темных костюмов и скучных сорочек появились дорогие джинсы, рубашки поло, подчеркивающие широту плеч. В деловых и торжественных ситуация Тихон надевал исключительно темно-синие костюмы. Этот цвет придавал особую элегантность облику. Тихон Бойко превратился в очень импозантного мужчину, вокруг него вилось множество интересных женщин. Впрочем, женская половина не учла, что с новой прической изменился стиль, но не характер.

А характер был таким, как и описал Тихон, – настороженный, недоверчивый, желающий схватить сразу двух зайцев, стремящийся каждый раз методично следовать принятому решению и каждый раз об этом жалеющий, – таким был Бойко. При этом его деловые качества оставались на высоте – у него была хватка и чутье. Лиза, человек тихий и наблюдательный, отметила это странное сочетание сразу же. «Я представляю, как тяжело его подчиненным, но только они не понимают, что ему самому живется нелегко», – подумала она.

– Вы постарайтесь особенно не задумываться. Поступайте спонтанно. Посмотрите, как получится. Может, вы уделяете много внимания деталям. Слишком много раздумываете, прежде чем сделать шаг?

– В работе это необходимо.

– Но мы сейчас говорим о другом.

– Ну да. – Бойко отпил кофе и откусил булочку. – Вкусно! Попробуйте. Тут такой крем…

– Поесть любите?

– Ну, в общем… Спасает плавание, если честно. Я два раза в неделю плаваю.

– Какой вы молодец. Я же такая ленивая.

– Ну, вы ребенком занимаетесь…

– Ребенку это тоже бы не помешало, но я никак не успеваю.

Лиза с удовольствием пила чай, съела салат и принялась за десерт.

– Вы еще к кому-то из участников подходить будете?

– Да нет. Вроде мы со всеми поговорили. И самый главный разговор состоялся благодаря вашему французскому.

– Да бросьте, ерунда.

– Не скажите, это очень перспективные связи.

Они еще немного посидели – усталость от ходьбы подогрелась сытостью.

– Ну, пора ехать. Мне еще дочь забирать из сада. – Лиза под столом нащупала туфли и попыталась влезть в них. Туфли, вернее ноги, не поддавались.

– Что там случилось? – Бойко обратил внимание на возню под столом.

– Да нет, ничего. – Лиза о всех сил сжала стопу, подогнула пальцы и рывком надела туфли. Вставала она, опустив голову, – слезы выступили из глаз. Бойко галантно отодвинул кресло, и они пошли к выходу. Лиза косолапила, оберегая измученную ступню. Она не слышала, что ей говорил Тихон. Поглощенная болью в ногах, она не заметила его предостерегающего жеста и неуверенно прошла дальше, потом нога подвернулась на неожиданно оказавшемся приступочке, и Лиза рухнула на пол.

– Лиза, что с вами?! – Тихон бросился ее поднимать, но это оказалось делом не простым – Лиза на ногах не стояла. Вернее, она могла стоять на одной ноге, вторая же разрывалась от боли.

– Я, кажется, ногу сломала. – Красная от смущения, она пыталась держаться непринужденно, но это было сложно – приходилось опираться на Тихона, удерживать сумочку и злополучную туфлю, которую кто-то поднял и вручил ей.

– Как сломали?!

– Мне кажется, очень больно. И ступить на нее не могу. Извините, – зачем-то прибавила она.

– Так, дойти до машины вы не можете?

– Нет, не могу.

– А как же нам быть?

– Не знаю.

– А что тут спрашивать?! Девушку на руках отнести надо до машины, – подал голос кто-то из окруживших их людей.

– Господи! – испугалась Лиза.

– Какой же я дурак, – застыдился Тихон.

– А туфли, сумку давайте мне, я помогу вам, – предложил подоспевший охранник.

Выставочный комплекс Лиза покидала в крепких объятиях Тихона Бойко.


В травмопункте их выслушали, сделали рентген и вынесли приговор:

– Вывих. Сейчас вправим, но полный покой неделю. Не очень хорошая картина со связками.

– Как покой?! – ужаснулась Лиза. – У меня работа, дочка.

– Так – покой, – отрезал врач. – У меня тут дамочка была – на ламинате поскользнулась, а теперь инвалид-хромоножка. Так что не шутим, а лежим, делаем компрессы и массаж.

Лизе сделали обезболивающее и предоставили кресло-каталку, чтобы добраться до машины.

– Надо звонить маме, хотя и не хочется.

– Так не звоните. – Тихон усадил ее и теперь устраивался сам за рулем. – Завтра я вам продуктов навезу, даже могу готовой еды заказать. Буду вас навещать каждый день. На работу позвоните. И проведете в покое несколько дней.

– Спасибо вам огромное за хлопоты и предложение, но некому дочь в сад водить. Так что маме звонить придется… – Лиза вздохнула и полезла за телефоном.

– Мама, ты можешь говорить?

– Я занята.

– Ты занята в данный момент или вообще? – не удержалась Лиза.

– Говори быстрее и не упражняйся в остроумии, если бы у тебя была такая же нагрузка, ты бы тоже так отвечала! В этой семье работаю только я!

– Мам, я сейчас положу трубку.

– Не устраивай скандала! Ты очень вздорная, – услышала Лиза в ответ и привычно задохнулась от возмущения. Она просто спросила, занята ли мама, а в ответ получила отповедь и упрек в том, что все мало работают.

– Мам, я вывихнула ногу. Сейчас нахожусь в травмопункте. У меня просьба – можно папа после лекций заберет Ксению.

– Господи! А как это произошло?

– Мам, на выставке, я оступилась.

– Ты что, не видишь вокруг себя ничего?

– Мам, такие вещи происходят случайно…

– Ну, не скажи… Так, поезжай сюда, к нам, вечером папа заберет Ксению, побудете несколько дней у нас…

– Мам, не надо… Я завтра уже буду дееспособна!

– Не отнимай у меня время – мне надо вам комнату подготовить, белье и срочно обед для Ксении. Хоть по-человечески ребенок поест.

– Мам, ну почему нельзя сделать так, как я хочу!

– Потому что это – глупость – оставаться на одной ноге с ребенком, которому нужно внимание.

– Хорошо, я поняла, сейчас приеду.

– А как ты до такси доберешься? – Мамин голос еще звучал в трубке, но Лиза отвечать на вопрос не стала.

– Тихон Михайлович… – Она обратилась к Бойко, который деликатно гулял вокруг машины.

– Да? – Тот перестал наворачивать круги.

– Отвезите меня, пожалуйста, к маме. Она так велела.

– Я никак не могу привыкнуть к этому вашему «мама велела»! Как будто речь идет о подростке.

– Да, я тоже, но именно так обстоят дела у нас – принцип демократического централизма, если вы знаете, что это такое… Мы все подчиняемся маме. И равняемся на нее. И спешим заслужить ее одобрение. Я это говорю абсолютно серьезно. Так отвезете?

– Конечно. А куда?

– В Большой Гнездниковский переулок, я покажу.

– Вы там будете?

– Да. – Лиза вздохнула.

Почти всю дорогу они ехали молча, пока вдруг Бойко не произнес:

– И все-таки «мама велела» – что это?

– Это неразрешимый конфликт поколений нашей семьи. Пока я подчиняюсь. Хотя и не всегда согласна.

– Да вы же уже большая.

– Очень, Тихон Михайлович, мне, представьте, тридцать первый год пошел.


Лицо Элалии Павловны выразило гамму эмоций, но голос звучал безмятежно.

– Добрый день, я – Тихон, – представился Бойко, поддерживая Лизу под локоть.

– Очень приятно, – отозвалась хозяйка.

– Мама, познакомься, пожалуйста, – это Тихон Михайлович Бойко, глава фирмы, которая занимается поставкой оборудования для нашей лаборатории. Мы сегодня были на выставке, и там я оступилась.

– Как же это ты?

– Это не она, это порожек сделали в очень неудачном месте. К тому же женщины имеют обыкновение ходить на каблуках.

– Лиза?! На каблуках?! – Элалия Павловна сделала большие глаза. – Я свою дочь на каблуках последний раз видела на ее свадьбе.

– Мам, сейчас это не так важно. Давай я устроюсь – мне немного передохнуть надо. Врач сказал, с сухожилиями надо бережнее.

– Тихон, ведите ее на диван в гостиную, там лучше всего будет. А я пока пойду чай приготовлю. За Ксенией поедет дедушка, он уже звонил. – По тому, как Элалия Павловна удалилась, Лиза поняла, что мать раздражена.

«Наверное, из-за Бойко. Но не могла же я отделаться от него у подъезда – и не поднялась бы одна, и неудобно перед человеком».

– Садитесь, отдохните. У вас сегодня был сложный день. – Лиза виновато улыбнулась, но Бойко ничего не ответил. Он с величайшим вниманием рассматривал фотопортреты семейства Чердынцевых.

– Это – кто?! Такие лица интересные! Что это за генералы?

– Это – не только генералы…

– Это наши предки. В основном по моей линии. Здесь – по линии Петра Васильевича. Ведь он тоже – из Чердынцевых, но только другой ветви. Разве вам Лиза не рассказывала? – зашла в комнату Элалия Павловна.

– Мама, я не успела, – проронила Лиза.

Элалия Павловна принесла на огромном подносе угощение. «Мама как-то парадно все накрыла, к чему бы это?» Лиза обратила внимание, что приборы на подносе были серебряными. По домашним правилам, серебро Элалия Павловна подавала очень важным гостям, в остальное время пользовались красивыми мельхиоровыми приборами. Чашки же вся семья любила тонкого фарфора. Наблюдая за тем, как ведет себя Бойко, Лиза впервые в жизни задумалась о том, как выглядит ее семья со стороны. Она, по-заслугам оценивающая известность матери и положение отца, впервые отстраненно посмотрела на свою семью. «Ну, честно говоря, есть от чего ошалеть. Дом Нирнзее, квартира – как стадион, известная мать, уважаемый отец – вон сколько поздравительных адресов от правительства висит, необычная обстановка. И этот поднос – изящество быта», – думала Лиза. Она окинула взглядом гостиную, которую знала до последней дощечки старого наборного паркета. Огромный, как кашалот, рояль не съедал пространства – комната все равно казалась большой. Картины, старые фотографии, множество фарфоровых статуэток и вся стена в редких фарфоровых тарелках – обстановка была совершенно необычная.

– Я вас видел по телевизору, по каналу «Культура», – вдруг выпалил Тихон, обращаясь к Элалии Павловне. – Честно говоря, я этот канал смотрю редко, все больше про спорт передачи люблю, но иногда по пятому показывают очень хорошее кино. И старое, и редкое.

Элалия Павловна внимательно посмотрела на гостя.

– Да, я иногда участвую в передачах, посвященных музыке. И даже вела один из конкурсов. Но это не основное мое занятие – я занимаюсь исследованиями в области музыки.

– А что же там можно исследовать?

– Многое. Во-первых, творчество старых композиторов. В архивах полно партитур, которые ждут своего часа. Потом теория музыки очень интересная область, там тоже есть чем заняться. А вы, как я поняла, любите кино.

– Ну, почему только кино?! – Бойко улыбнулся. – И кино тоже. Но, если серьезно, фильмы – это часть моего досуга. Знаете, есть свободное время, а есть досуг…

– И какая же между ними разница?

– Досуг – организованное свободное время. Так вот, это время я посвящаю просмотру фильмов. Но таких, которые не часто идут на наших экранах.

– На наших экранах вообще ничего приличного не идет. – Элалия Павловна поджала губы.

– Не согласен, но спорить сейчас не буду.

– А чему же предпочтение отдаете?

– Новой волне французской и нашему кино шестидесятых.

– Они перекликаются.

– Да, наверное, поэтому. Я, знаете ли, устраиваю себе киносеанс. По всем правилам. Не на ходу, между делом. Нет. Я намечаю день и время. Например, в семь вечера. Я приезжаю раньше с работы, ужинаю, потом достаю бутылочку хорошего вина, бокал, устраиваюсь перед телевизором, отключаю телефон и… смотрю фильм. Я ни при каких условиях не прерву это занятие, не отвлекусь, не пойду на кухню. Полтора-два часа – не такое большое время, чтобы еще и бегать по квартире. Потом, фильмы я выбираю интересные их надо смотреть внимательно.

– Какой вы молодец. Это серьезный подход, и, признаться, я не встречала еще такой. – В голосе Элалии Павловны послышалось уважение.

– Спасибо, но так просто интересней. – Бойко улыбнулся. – Расскажите мне о ваших предках. Я вот ни в одном доме не встречал таких фотографий. Может, они где-то и лежат в альбомах, но вот на стене…

– Да я специально так сделала. У нас была семья не простая, мне хотелось, чтобы дети, а потом и внуки хорошо знали ее историю. Вот, например, видите этот портрет старика в мундире и с орденом Андрея Первозванного? Это Николай Андреевич Чердынцев, известнейший в Петербурге юрист, он оставил великолепную частную практику, потому что был приглашен на государственную службу. Он возглавил комитет, который разрабатывал законы, касающиеся положения женщин…

Элалия Павловна говорила, Бойко с интересом слушал, а Лиза восхищалась матерью. «Господи, да какая же она молодец! Сохранить все это, изучить, а самое главное, так гордиться! Я ведь сама ни разу не вспомнила о предках, а на эти портреты смотрела с усмешкой: мол, кому кроме нас, Чердынцевых, интересны эти старички. А вот, оказывается, интересны. И если эти портреты не будут висеть, если не будешь знать всех поименно, то очень скоро все забудется!» – думала Лиза, и вдруг ее охватила гордость. Это чувство было смешанным. В нем было и хвастовство: «Смотрите, какие мы!» – и чувство благодарности, и, что самое удивительное и неожиданное, чувство единения с матерью. До этого Лиза как-то невольно занимала позицию перманентного оппонента, человека, который не согласен даже тогда, когда трудно не согласится. Мать это чувствовала и отвечала вечным и снисходительным: «Ты в тех Чердынцевых, отцовых. Среди них вечно были революционеры и диссиденты!»