«Вот он вернулся, можно уходить!» Она тихо встала и осторожно пошла вниз по ступенькам.


– Вы можете мне одолжить телефон – я свой дома забыла, а мне надо срочно позвонить! – Лиза уже минут десять металась у метро. Она впопыхах забыла не только деньги и документы, но и мобильник.

– Пожалуйста. – Пожилой человек протянул ей телефон.

– Спасибо, я – одну минуту! – обрадовалась Лиза и набрала телефон брата.

Борис ответил сразу:

– Алло!

– Борь, это ты?

– Лиза?

– Да, Борь, это чужой телефон! Я свой дома забыла. Я сейчас к тебе приеду – у меня большие проблемы дома! Очень большие. Я буду минут через сорок…

Борис кашлем перебил сестру, а потом произнес:

– Нет, ты знаешь, сегодня не получится, извини…

Брат повесил трубку, а Лиза растерянно посмотрела на прохожего, который дал ей свой телефон.

– Ну что? Все нормально? – Тот уставился на Лизу.

– Да, спасибо, нормально! Это брат мой… Все нормально… – Лиза сделала над собой усилие и пошла по переходу. Выйдя на улицу, она добралась до ближайшей скамейки, упала на нее и заплакала. Она плакала не потому, что муж избил ее, а она, Лиза Чердынцева, выросшая в семье, где никто никого и пальцем не трогал, вынуждена была сейчас прятать лицо от прохожих, чтобы не пугать их наливающимся синяком и кровоточащими царапинами, она плакала, потому что в этот самый тяжелый момент ее жизни рядом с ней никого не было. Она плакала от одиночества и от осознания того, что она вернется в этот самый дом, к этому человеку. Ибо решимости и смелости рассказать кому-либо о своей жизни у нее нет и не будет.


Стемнело и стало прохладно. Лиза огляделась и увидела в гуще боярышника еще одну маленькую скамейку. Скамейка выглядела уютной – только одна сторона ее выходила во двор жилого дома. Лиза подумала, потом подхватила сумку и пошла к ней. «Здесь я не на виду, прохожих мало, но и не так пустынно – светятся окна домов. Если что – можно будет закричать, и меня услышат. Хорошее место». Она достала из сумки плотную толстовку с капюшоном, оделась и сунула озябшие руки в карманы. Что-то маленькое попалось ей под пальцы, и она вытащила конфетку. Маленький барбарисовый леденец в мятой бумажке. «И от голода не умру!» Лиза засунула за щеку карамельку, ощутила кисленький вкус и опять заплакала. Здесь, в окружении пахучих кустов, в тени наступающего вечера, она на секунду почувствовала себя защищенной, словно в маленьком уютном шалаше, на секунду вдруг ей стало совсем не страшно, словно ночь не наступит, словно не сидит она, избитая молодая женщина, в опасных сумерках. Эта радость обманчивого спокойствия длилась мгновение, потом на смену этому чувству пришли растерянность и горе брошенного человека. Лиза плакала, и вкус слез смешивался с кислинкой барбарисовой конфетки. «Он же брат. Он должен был… И Тихон! Как он мог, какой он страшный…» – рыдала она. В воздухе пахло летним вечером, едой, за окнами суетились люди или уютно голубел телевизор – этот контраст с ее положением добавил горя, и она заплакала почти в голос. В этом плаче слышались и боль, и обида, и стыд, и страх потери.

– Это ты? Лиза, я тебя искал! Я обегал все дворы, я был у соседей… Я понимал, что ты не могла далеко уйти! – Откуда-то из темноты появилась большая фигура, и Лиза узнала Тихона. Он кинулся к ней. – Лиза прости меня, пожалуйста, я очень тебя прошу, прости! На меня нашло что-то! Такое отчаяние, такая безысходность, понимаешь, я даже не могу тебе объяснить! Мне так плохо в последнее время! Все эта работа! Деньги, постоянный напряг, что не справимся, не вырулим, что люди уйдут… Лиза, прости меня, я сволочь, я понимаю это! Прости только! Я обещаю тебе, что никогда…

Лиза от испуга громко вскрикнула, тут же в доме напротив стукнуло окно, и мужской голос прокричал:

– Отстань от девки, сейчас выйду и отвешаю оплеух!

– Господи, Тихон, оставь меня, ты просто ужасный, я ненавижу тебя! И за что?! – Лиза старалась говорить тихо, но из-за слез голос звучал надрывно.

Тот же мужской голос из окна прокричал:

– Мужик, не понял? Уйди, она же тебе сказала!

– Лиза, я клянусь! Никогда больше, никогда, ты не представляешь, что со мной было, когда я понял, что ты ушла! Лиза, прости! Господи, что я должен сказать и сделать?! – Тихон протянул руку к ней, и Лиза увидела, что суставы его пальцев стали огромных размеров.

– Не трогай меня, – сначала отшатнулась она, но, увидев распухшие руки, воскликнула: – Что это с твоими руками?!

Тихон отдернул руки.

– Что это?! – Лиза с силой сжала его кисть.

– Это…

– Это ты так меня бил, что твои руки распухли. От ушиба! Ты представляешь силу твоих ударов?! И ты предлагаешь мне простить тебя?!

– Я все понимаю, все, но… Но прости меня! Я не смогу без тебя, я не могу без тебя жить. – Тихон попробовал обнять ее, но руки его не слушались, пальцы не гнулись.

– Я ненавижу тебя, ненавижу.

– Я знаю, я понимаю…

– Нет, ты не понимаешь. – Лиза встала и хотела подхватить сумку, но Тихон неловко уцепился за нее, потянул и застонал.

– Что с тобой?

– Руки, – поморщился Тихон. – Руки болят…

Лиза в нерешительности опять опустилась на скамейку:

– Ну-ка покажи!

Тихон покорно вытянул ладони. Лиза, не обращая внимания на гримасу Тихона, ощупала их.

– Это перелом. И не один. Сломал фаланги пальцев. Господи, какой ужас.

Она закрыла руками лицо. Тихон присел рядом с ней и замолчал. Лиза вдыхала знакомый запах одеколона, и этот вечер в кустах боярышника показался ей совсем нереальным.

– Пойдем. – Она встала. – Пойдем домой. Я отвезу тебя в травмопункт. Долг платежом красен.

Она подхватила сумку и, не оглядываясь, пошла вперед. Она даже не сомневалась в том, что Тихон сейчас бредет за ней. Они поменялись местами – теперь она, вечно не поспевавшая за ним, за «барином», шла быстро, почти не обращая на него внимания. Единственное, о чем подумалось ей в этот короткий путь до подъезда, что самое страшное в совместной жизни – помнить все оскорбительные мелочи, эта память опасна ненавистью.

В травмопункт они приехали около трех ночи. Всю дорогу говорил Тихон. Лиза, ведущая машину, его почти не слушала. Она и так знала все его слова. Она видела и страх его, и стыд, и даже неверие в то, что он мог так поступить. Она молчала, стараясь не давать себе волю, потому что ничем, кроме слез, ответить не могла. А плакать было нельзя – стыдно было войти заплаканной в освещенное помещение больницы, где в очереди сидели люди, стыдно было признаться, что их семья опускается до мордобоя, и стыдно было признаться, что, несмотря на головную боль и царапины на лице, она, избитая жена, привезла мужа-садиста к врачу. Лиза припарковала машину и вздохнула: «Я же давала клятву Гиппократа. Поэтому и привезла его…» Эта мысль хоть немного успокоила ее самолюбие.

Врач был бодрый, словно за окном был разгар дня.

– Так, а кто из вас травмирован? – Он с интересом оглядел Лизу и Тихона. В кабинет они вошли оба – пальцы Тихона к этому времени распухли так, что руки стали похожи на лиловые ласты моржа.

– Он. – Лиза кивнула в сторону мужа. – Я поприсутствую, с вашего позволения.

– Да, не жалко, – улыбнулся врач и тут заметил царапины на лице Лизы.

– А у вас что? Кот?

– Да, он у нас непредсказуем.

– Осторожно, иногда таких котов надо веником из дома гнать. – Врач посмотрел на Лизу, и ей показалось, что опыт работы в этом заведении подсказал врачу правильный ответ.

– Пальцы сломаны, сейчас будем гипс накладывать, – рассмотрев рентген, резюмировал врач.

Из травмопункта они вышли уже под утро. Пахло сиренью, зеленью, водой – всем, чем обычно пахнет счастливое лето. Лиза подождала, пока Тихон сядет в машину, захлопнула за ним дверь, села на водительское сиденье и выехала на проспект. Она редко когда водила – они решили не покупать ей машину, все равно везде ездили вместе. Но права она получила, добросовестно «откатавшись» положенный минимум. Долетев до Кольцевой, она свернула в сторону Архангельского и въехала на Ильинское шоссе. Дорога стала очень узкой, обрамленной вековыми липами, за ними в чаще были сосны, а земля была желтая, сухая, чистая. Лиза мчалась на высокой скорости, совсем позабыв о муже, – сейчас ей было необходимо это движение. Тихон вопросов не задавал, бережно поддерживая загипсованные руки. «Я мало отличаюсь от него, – вдруг подумала Лиза. – Я смелая и решительная, потому что он сейчас беспомощный. Он нуждается во мне. Будешь нуждаться, если пальцы обеих рук переломаны. И даже зубную щетку взять не можешь. Он зависит сейчас от меня, как я от него зависела еще вчера. Я могу сейчас отыграться за все это время, но я же сама отлично знаю, что никогда этого не сделаю. Но как мне тогда было плохо…» Лиза вдруг вспомнила недавнее прошлое, которое состояло из мелкого унижения и страха, что Ксения станет свидетельницей оскорбительной сцены. Лиза вспомнила один ужин, когда Тихон запустил полную тарелку в стену, и Лиза, со страхом ожидающая, что дочь выскочит из своей комнаты, побежала к ней и услышала совсем взрослое:

– Когда вы ссоритесь, я никогда не выхожу. Я знаю, что этого нельзя делать!

Лиза оторопела от услышанного и в ближайший вечер поехала к родителям. Там она застала Элалию Павловну, которая готовилась к выступлению.

– Ты что? Не работаешь? – встретила она дочь.

– Работаю, я – на минуту.

– Хорошо, что на минуту – у меня много дел. В холодильнике очень вкусные котлеты из индейки, разогрей себе. И пирог есть.

– Нет, спасибо, мам, я вот думаю, может, мне развестись с Тихоном? Поверь, я не просто от скуки задалась этим вопросом, есть основания…

Элалия Павловна подняла очки на лоб:

– А куда ты пойдешь? У тебя же ничего нет!

Лиза на секунду оторопела. Она посмотрела на мать, но та уже углубилась в бумаги. «Получается, что возвращаться из этого замужества мне некуда. Только если в съемную квартиру, но для этого надо сменить работу, поскольку при текущем доходе я себе этого позволить не могу. А заводить разговор с Тихоном о повышении зарплаты бессмысленно. Он экономит на мне, как это ни смешно звучит. Но сегодня я попробую об этом поговорить. – Лиза уехала от матери, так и не рассказав, в чем же причина их с мужем разногласий. – Ну, а с другой стороны, почему она должна в это вникать?! Это же мои проблемы! Как и то, где я буду жить, если разойдусь с Тихоном». Весь вечер Лиза старалась не думать о словах матери и готовилась к разговору с мужем. Лиза понимала, что беседа о вещах материальных не добавляет в их отношения романтики, но что она могла поделать, если подрастающая дочь требовала средств, а почти вся ее зарплата уходила на общие хозяйственные нужды.

– Тихон, слушай, я бы хотела поговорить о дивидендах и зарплате.

– Повысить тебе зарплату я не могу, поскольку ты жена директора. Все отлично понимают, что мы живем неплохо, пойдут разговоры.

– Тихон, щепетильность – это хорошо, но не за счет близких.

– Ты живешь на всем готовом. Я покупаю все, даже бумажные салфетки.

– Да, ты покупаешь, но только то, что нужно тебе. То, что ты любишь, и то, что считаешь нужным купить. Ты никогда не спрашиваешь меня, что необходимо, ведь хозяйство веду все-таки я. Поэтому я, в свою очередь, тоже трачу деньги. Не проще ли договориться и действовать слаженно?

– Мы можем договориться, но учти, деньги, которые получаю я от деятельности фирмы, ни тебя, ни твоей дочери не касаются.

Лиза улыбнулась. Она уже это слышала.

– Я согласна. Я помню все твои рассказы про запас финансовой прочности, который ты создаешь. Итак, мы подошли ко второму вопросу – к моему соучредительству в твоей фирме. Я не претендую на твои деньги, хотя мне казалось, что все материальные планы осуществлять проще вдвоем. Но я внесла в уставной капитал деньги. Я оплатила свое учредительство, как положено. И я могу претендовать на дивиденды.

– Сколько ты внесла там? – Тихон усмехнулся.

– Может, и не так много. Но для меня это была достаточно крупная сумма. И эта была сумма, которая принадлежала моей дочери. Эти деньги переводил Андрей. Я, внося их в уставной капитал и, таким образом, становясь учредителем, думала прежде всего о ней. А теперь получается, что деньги я внесла, соучредителем стала, но дивиденды не получаю, а зарплату ты мне сократил так, что даже неприлично в бухгалтерии людям в глаза смотреть. Если бы я знала, что так будет, я бы деньги Ксении не трогала.

– Твои проблемы. Надо было не трогать.

– То есть твоим обещаниям не надо было верить?

– Думай как хочешь. Меня твоя дочь не интересует. Мне бы о своей позаботиться. – Тихон хлопнул дверью и скрылся в другой комнате.

Лиза помнила, как она с трудом погасила в себе гнев. Громкая ссора ничего бы не решила. Она уже давно поняла, что деньги, которые она внесла на счет фирмы, пропали. От крупной суммы, которая скопилась, ничего не осталось. И все из-за ее доверчивости. Она не имела права трогать эти деньги и только зря купилась на обещания. В этом ее вина. Помедлив, Лиза решительно направилась к мужу и, открыв дверь, спросила: