Сейчас Лиза порадовалась тому, что утром уделила столько внимания своей внешности. Она вдруг решила, что сегодня она не будет задаваться вопросами, искать подвохи, копаться в многослойности смыслов – все, что сегодня вечером будет говориться, она будет понимать буквально. Ничего нет такого необычного или неловкого, что ее приглашают поужинать. Она женщина симпатичная, приятная в общении, умная – она все это знает о себе. И она так устала быть одна. Так почему же этот человек, пусть и прошедший другой, более успешный путь, не может быть ее спутником?

– Поедем? – Денис Александрович улыбнулся Лизе.

– С удовольствием, – ответила она и с давно забытым кокетством подняла на него глаза.


Все рестораны похожи друга на друга, равно как вокзалы и магазины. Там, где собирается много людей, не ищи оригинальности – в своих эмоциях мы схожи, поведение тщательно копируем, лелея надежду о собственной исключительности, стараемся не выбиваться из общего плана.

Ресторан был большой и модный – один телеведущий, две актрисы, известный адвокат и еще пара знакомых лиц, но Лиза так и не вспомнила, кто эти люди. Денис Александрович вел себя скромно, хотя и вошли они в зал в сопровождении охраны.

Впрочем, телохранителей отпустили, как только устроились за столом. И начался спектакль, который разыгрывают сотни и тысячи людей – вежливые улыбки, продуманные жесты, осторожные взгляды по сторонам, затем внимание к собеседнику. Внимание особенное, то самое – глаза в глаза. Лиза и Денис Александрович что-то быстро заказали, и в этой скорости было некоторое пренебрежение к пафосу, с которыми метрдотель с сомелье рекомендовали блюда и вина.

– О чем вы задумались? И в машине все больше молчали. – Денис Александрович посмотрел на Лизу.

– Не скажу – вы будете смеяться.

– Не буду, обещаю.

– Я думаю о том, что в культурных традициях, а точнее, в традициях человеческого общения, еда играет важнейшее значение.

– Неожиданно.

– Ну, как сказать. Трапезы, пиры, банкеты – все это не что иное, как способ договориться, открыться, довериться, пообещать. В наше время, как верно заметила ваша бабушка, без этого никуда. А в машине я вспомнила, что все решающие разговоры в моей жизни происходили за накрытым обеденным столом. А у вас?

Денис Александрович задумался, а потом рассмеялся:

– Ну, в общем, да. Правда, надо сказать, что в моем случае была прямо пропорциональная зависимость от количества угощения и серьезности обсуждаемого вопроса.

Наступила Лизина очередь смеяться:

– У нас сегодня, видимо, будет очень серьезный разговор – заказали все быстро, но много.

– Так получилось… – развел руками Денис Александрович.

Они замолчали – появился официант с вином. После того как были наполнены бокалы и молодой человек удалился, Денис Александрович вздохнул и неожиданно спросил:

– Как вы думаете, Елизавета Петровна, можно ли научиться прощать?

Лиза даже вздрогнула. Этот вопрос, такой простой и такой сложный одновременно, мучил ее давно. Как у всякого нормального человека, в ее жизни были люди, с которыми связывали непростые отношения и о которых она не могла не думать – слишком глубоки были эти связи и слишком болезненны были расставания, слишком сильна была обида, а память о ней порой обжигала, мешая жить. Как просто было бы забыть, не прощая. Или – простить, забыть, вычеркнуть из прошлого и настоящего. Закрыть память и душу для тех воспоминаний. Но так не получалось – люди, о которых Лиза думала, были близки ей и не заслуживали такого забвения.

– Можно. Только для этого надо разделить обиду и прощение. Так, чтобы не сопоставлять, не сравнивать, не ставить в зависимость одно от другого. – Она так быстро ответила, что стало ясно, как важен и для нее этот вопрос. – Это не просто. Но если не отделить – то простить не получится. Мне кажется, акт прощения – это не настроение, не жест, не порыв. Это нечто иное. Это бремя. Добровольное. Это степень жертвенности, высокая. Да, бывают случайности, эпизоды, так, ерунда – было и прошло. Но сложно прощать, когда ты знаешь, что обида нанесена не случайно и что, несмотря на это, ты будешь рядом с ним, будешь его поддерживать, любить, при этом понимая, что все может повториться.

– Мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите. О людях близких, скорее – родственниках. Которых положено любить. Причем положено не по уставу – по душе, по сердцу. Это действительно тяжело – пережить обиду, любить и прощать, жалея. Это действительно жертва.

– Да. – Лиза улыбнулась. Ей было приятно, что Денис Александрович избавил ее от пояснений.

– Но ведь иногда прощать нельзя?

– Иногда не стоит. Даже если человек тебе был дорог, – ответила Лиза, думая о Тихоне Бойко. Этого человека она не могла извинить, простить, про этого человека даже забыть было сложно.

– Вот и я думаю. Я же сказал вам… Лиза, можно я вас так буду называть? А вы меня – Денисом. А то такие у нас длинные имена, да и разговор по душам. Не хочется быть официальным.

– Согласна, Денис.

– Вот сегодня утром ко мне приезжал человек, который когда-то был другом. А потом поддержал тех, кто решил меня разорить. Надо сказать, если бы не он, у них бы ничего не получилось. Но он был в курсе очень многих деталей, а потому…

– Потому вы несколько лет назад начали все сначала. С апельсинов.

– Вы знаете?

– У меня есть Интернет. И я иногда бываю любознательной.

– Сегодня этот бывший друг пришел ко мне. Просить о помощи. Как ни в чем не бывало. Как будто он меня не предавал.

– И что вы ему ответили?

– Ничего. Я смалодушничал. Мне не хватило решимости отказать. Мне не хватило жертвенности, чтобы простить.

– У вас еще есть время. Вы можете это сделать завтра.

– Я не хочу, но, видимо, должен. Вы правы, прощать – тяжело. Для того чтобы это сделать, надо отделить обиду от прощения и вспомнить, кем был тот человек для меня раньше.

– Знаю. Как никто другой. Мне пришлось прощать моих самых близких людей. Тех самых, о которых говорят – они тебя родили, будь счастлив. Очень было тяжело. – Лиза отпила из бокала вино. – Вот ваш друг, он так поступил из-за денег?

– Думаю, да.

– Это хоть понятно. А если бы мне кто-нибудь объяснил решение моей мамы. Почему оно было именно таким?

– Лиза, я уже вам говорил, что мне неудобно комментировать эту ситуацию. Но, не скрою, когда вы сквозь слезы все это рассказали, я сначала был шокирован. Мне казалось, что в такой ситуации именно ваш брат, как мужчина, должен был вам уступить жилье, а вы, как женщина с ребенком, после тяжелейшего развода должны были вернуться в свой дом. Ну, или как-то иначе в кругу семьи можно было решить эту проблему. Даже принимая во внимание ценность этой вашей знаменитой квартиры, вы не должны были уходить в никуда. – Денис помолчал, а потом продолжил: – Но поразмыслив, я вдруг понял, что не стоит искать ответ на этот вопрос. Совершенно неважно почему, отчего, под влиянием какой минуты было принято это решение. Важно, что вы победили. Выстояли. Справились. Даже если бы в ваши руки не попала эта тарелка, все равно вы бы нашли решение. Я вас не знал раньше, да и теперь мы совсем мало знакомы, но готов поспорить, что Елизавета Чердынцева, которая уходила от мужа, и теперешняя – эта два разных человека.

Лиза улыбнулась:

– Да, и рада, что это так.

– Значит, близких можно простить и поблагодарить за такую школу.

– Ну уж… – растерялась Лиза. Простить она простила, благодарить – не хотела. – Денис, давайте о чем-нибудь другом.

– Согласен. Главное мы выяснили – прощать все-таки надо.

– Но не всех. – Лиза воинственно ткнула вилкой салат.

Денис рассмеялся. Эта женщина ему понравилась сразу. Она не была красавицей, но показалась прелестной. Она не была молода, но сохранила свежесть – в ее лице не было ярких красок, а потому поблекнуть от тягот и невзгод они не могли. В ее лице были полутона, приглушенные оттенки, нежные мазки – белая кожа, намеком нежно-розовый румянец на высоких скулах, серо-голубые глаза, обрамленные темными ресницами. Но больше всего поражали тонкость профиля и овал лица – все было совершенно, словно выточено из алебастра. «Она просто ангел! – Денису Александровичу вдруг показалось, что главной находкой последних дней была вовсе не тарелка с Коломбиной. – Я, кажется, много выпил. Хватит!» Он мысленно себя предостерег. Но его взгляд упал на высокий хрустальный графин, в котором вина почти не убавилось. Денис запутался, а потому принялся беззастенчиво разглядывать Лизу.

– Со мной что-то не так, – последовала незамедлительная реакция.

– С вами все просто прекрасно. И вы тоже прекрасны. И я это говорю совершенно серьезно. – Денис Александрович сделал важное лицо. – И я – трезвый.

– Спасибо. Я вам верю. – Лиза улыбнулась. – Я верю, что вы – трезвый. Поэтому давайте выпьем за мою квартиру. Я вам даже не могу передать, что испытываю, произнося эти слова – «моя квартира»!

– Выпьем, – согласился Денис Александрович.

Стараниями официанта, который суетился у стола, они, наконец, приступили к еде. Вино, которое подали на стол, имело янтарный цвет и сладковато-горький вкус – Лиза сначала пригубила, потом сделала глоток побольше.

– Действительно нектар! А мы с вами за таким столом о таких серьезных вещах! – воскликнула она.

Денис поднял свой бокал. Они пустились в легкий разговор, который вился узорно, прихотливо, и оба непринужденно его поддерживали, чувствуя, что за словами уже стоит интерес, симпатия. Они вели этот разговор, превращающийся во флирт, который мог стать предвестником романа, долгих и серьезных отношений, и Лиза вдруг стала легкомысленна. Она наслаждалась игрой – она кокетничала, но ни словом, ни жестом не выдала этих обычных женских намерений – увлечь мужчину, влюбить в себя. Не выдала, потому что и в мыслях у нее ничего подобного не было. «Я не влюблюсь в тебя, уважаемый и благородный Денис Александрович! Ты хорош, но пусть это достанется другим! Хотя, если ты предложишь мне свидание наедине, – я не знаю, как я поступлю. Скорее всего, отвечу «да». Это будет совсем другое «да», нежели я отвечала раньше. Это «да» – будет просто «да». Оно не будет означать клятв, обязательств, обид и претензий. Оно только будет означать радость, удовольствие и скорое расставание», – думала Лиза.

Откуда взялись эта свобода, уверенность, этот кураж?! Не из этого ли высокого графина с янтарным вином? Нет, вино здесь было ни при чем. Они появилась благодаря этому взгляду. Глазам – красивым, спокойным, излучавшим лукавство и доброту. Благодаря рукам, вернее, руке, которую Денис протянул через стол и которой прикрыл ее ладонь. Откуда вдруг появилась эта любовь к себе?! Не жалость, не сострадание, не угрюмое упрямство и убеждение, что жизнь когда-нибудь ее вознаградит, но сейчас надо терпеть, а любовь к самой себе – такой сильной, стойкой. И откуда появилась она, та прежняя, двадцатилетняя, с пятерками в зачетке и дипломе? Та совсем юная, способная, упрямая? Неужели это он все сделал?! Скорее всего, да. Его взгляд был взглядом постороннего – он посмотрел на нее другими глазами, иначе, и разглядел, и оценил. Увидел ее без предубежденности, предвзятости, без истории и предыстории. Так троечник, переведенный в другую школу, вдруг становится отличником – исчезает давящая предвзятость. Так актер, перешедший в другую труппу, перестает играть зайчиков в детских утренниках и выходит на сцену в амплуа героя-любовника. Так влюбленный в дурнушку превращает ее в красавицу своим отношением, своей любовью…

– …Там очень красиво! Ели высоченные, огромные… Там такие леса! И река…

Теперь уже Денис говорил почти безостановочно, словно боясь, что она сейчас посмотрит на часы, извинится, встанет и уедет. Он говорил обо всем подряд, чтобы увлечь ее, заинтриговать, опутать сетями, – нельзя не дослушать, неловко не ответить… Он вдруг стал бояться, что она просто деликатна, а потому и сидит с ним весь этот вечер.

– Я не разрешил вырубать деревья, я их сохранил, и теперь вокруг большого дома полукругом стоят огромные ели…

– Конечно, поехали, – перебила она его на полуслове. Ей стали смешны эти обязательные природоведческие отступления. – Денис, поехали, я с удовольствием посмотрю, как ты живешь, какие ели в твоем лесу и какая там река. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, так ведь говорят?

Она замолчала – этой паузой она дала ему возможность произнести что-нибудь о жене, подруге, мужской несвободе… Но он молча замер, как охотник, напавший на след.

Денис не верил своим ушам – эта женщина, такая необычная, такая неприступная… и вдруг… Вот так просто, избавляя его от противных ужимок и экивоков, она дала понять, что он ей нравится, что она готова продолжить эти внезапные отношения. И ведь ему она нравится, нравится с того самого рыдания и «хлюпанья носом» в его кабинете. Или нет, с того момента, как он увидел ее в халате и мохнатых смешных носках в ее аккуратной съемной квартирке. Он сам себе врал все эти дни, не веря, что такое возможно – что возможно просто влюбиться в одну секунду, в одно мгновение, от одного только взгляда, от одного только ощущения правильности, порядочности, чистоты.