Виктория Холт (Джин Плейди)

Третий Георг

РОКОВОЕ ПИСЬМО

В 1760 году шестнадцатилетняя принцесса герцогства Мекленбург-Стрелиц Шарлотта София написала письмо. По мнению многих, этот поступок молодой девушки привел в движение силы, которые возвели ее – незаметную принцессу маленького немецкого княжества, где она, несомненно, провела бы в забвении свои дни, – на трон Англии.

Однажды Шарлотта прогуливалась со своей старшей сестрой принцессой Кристиной. Раз в неделю, по воскресеньям, они в карете, запряженной шестеркой лошадей, объезжали окрестности с дозволенной им пышностью, означавшей лишь то, что их сопровождали стражники. На принцессах были их лучшие платья, которые им разрешалось носить только по воскресеньям. Их мать, вдовствующая великая герцогиня, и гувернантка, очаровательная мадам де Грабов, не упускали случая напоминать девушкам, что нужно быть очень аккуратными, чтобы, упаси Боже, не испачкать эти платья, так как для покупки новых у них нет денег.

Принцессам не давали забывать о том, что они бедны. Не проходило и дня, чтобы девушки не занимались починкой одежды и штопкой чулок, причем делалось это до тех пор, пока оставалась хоть малейшая возможность носить их; а поскольку великая герцогиня, как и мадам де Грабов, были убеждены в том, что руки должны быть постоянно чем-то заняты, принцессам не приходилось рассчитывать, что эту работу выполнят другие.

С начала войны, которая длилась уже около четырех лет, их герцогство стало еще беднее, и именно последствия этой войны, которые поразили Шарлотту до глубины души в тот воскресный день, подтолкнули ее совершить столь беспрецедентный поступок.

Карета внезапно остановилась, едва не сбив женщину, выбежавшую на середину дороги; Шарлотта разглядела ее очень хорошо, когда та пригрозила кучеру кулаком.

– Вы готовы передавить всех нас, – крикнула женщина. – Народ для вас ничего не значит. Угоняете на войну наших мужчин, забираете на налоги наши деньги… Конечно, вам ничего не стоит и задавить кого-нибудь своей каретой!

Шарлотта заметила, что у женщины глубоко запавшие глаза, а сквозь изодранную одежду, то там, то здесь проглядывает тело.

Женщина, увидев принцесс в праздничных платьях, подошла к окошку кареты.

– Это была наша ферма, – снова раздался ее пронзительный голос. – Кто теперь будет возделывать землю? Взяли моего мужа, а потом и моих сыновей. Теперь по нашей земле маршируют пруссаки.

Стражники собирались арестовать ее, но Шарлотта остановила их и приказала продолжить путь. Карета рванула вперед, и Шарлотта еще долго выглядывала из окна, наблюдая за женщиной.

– Это… просто ужасно, – промолвила она. – Ты видела ее лицо, Кристина?

Кристина отрицательно покачала головой.

– Оно было таким трагическим, – с горячностью продолжала Шарлотта. – Ты слышала, что говорила бедняжка. Это все война… эта страшная война! Что за польза от нее стране? Из-за нее мы все разорены. Но наши беды так незначительны. А вот у этой женщины забрали мужа и сыновей. Ты ведь слышала, что она сказала?

– Шарлотта, ты все принимаешь слишком близко к сердцу.

– А разве можно иначе?

Шарлотта с унылым видом уставилась в окно, а Кристина быстро забыла об инциденте, продолжая улыбаться своим собственным мыслям. Бесполезно было пытаться заинтересовать Кристину чем-либо, с тех пор как в Мекленбург приехал герцог Роксборо. Поэтому Шарлотта оставила все попытки. Возможно, если бы она поговорила со своей сестрой, то ей и в голову не пришло бы изливать свое негодование на бумаге. Она могла бы высказать все Кристине, обсудила бы с ней, что можно предпринять в этом отношении. Но Кристина была слишком далека от подобных проблем.

Последствия этой ужасной войны видны повсюду, думала Шарлотта. И все же для нее они никогда не были столь явными, как в этот полдень. На лице той женщины она увидела укор и мольбу, которые не забудет никогда. Нет, она непременно должна что-то предпринять. Но это не легко сделать, когда тебе только шестнадцать. Мать скажет ей, что война – это не женского ума дело; и мадам де Грабов, конечно же, согласится. А у брата Шарлотты, правителя Стрелица, никогда не находилось времени выслушать сестру, и потому, стоит ей попытаться заговорить с кем-нибудь из них, как девушку сразу же отправят в классную комнату. Ее подруга и компаньонка Ида фон Бюлов слишком легкомысленна. Она, как всегда, согласится с ней, но вздохнет и скажет: «Вы правы, принцесса, но что мы можем сделать?»

– Ведь, наверно, и я могла бы что-то предпринять, – произнесла она вслух.

– Что? – безучастно спросила Кристина.

Шарлотта не ответила, а Кристина даже не заметила этого. Поэтому Шарлотта прильнула к окну кареты, разглядывая окрестности. Во что же превратилась страна за годы войны! По дороге шли одетые во что попало полуголодные люди; мелькали разграбленные деревни, через которые прошли солдаты. Они оскверняли храмы, разворовывали священную церковную утварь. И все это делали немцы, их собственный народ – пруссаки, самые доблестные воители в мире.

Когда карета вернулась в замок, Шарлотта уже была настроена по-боевому.


Замок, как и деревни, через которые они проезжали, тоже выглядел бедно и убого. Крепостной вал еще сохранился, но от башни остались одни руины. Старый гренадер, который должен стоять на страже, охраняя подъемный мост, положил свой мушкет на землю и занимался вязанием чулка. Когда карета прогрохотала по мосту, въезжая во двор, он оторвался от своего занятия и кивнул принцессам в знак приветствия.

Шарлотта, для которой замок был родным домом, с тех пор как ее брат восемь лет назад унаследовал герцогскую корону, словно впервые заметила в каком он запустении. Только два стеклянных фонаря над воротами и два подъемника, установленные у ворот наподобие стражей, напоминали о том, что это резиденция герцога.

Кругом бедность и разруха, подумала Шарлотта, и все из-за этой страшной войны. До того дня девушка никогда и не задумывалась над ужасами войны. Шарлотта только следила за ее ходом по картам, которые рисовала мадам де Грабов. Ее гувернантка оказалась весьма искусна в этом занятии и питала пристрастие к географии, которое привила и своей подопечной. Шарлотта знала, что война была вызвана тем, что Фридрих Прусский возымел желание господствовать в Европе, а Мария Терезия Австрийская пожелала отобрать у Фридриха провинцию Селезия. На стороне Марии Терезии были Франция, Россия и Польша, а Англия пообещала свою помощь Фридриху. Между англичанами и немцами существовали тесные семейные связи, и мадам де Грабов нередко рассказывала об этом острове неподалеку от побережья Европы, который день ото дня становился могущественнее и теперь даже воевал с Францией из-за колоний.

Все эти честолюбивые правители, думала Шарлотта, добивались своих побед за счет народов таких бедных небольших княжеств как Мекленбург-Стрелиц.

Она взглянула на Кристину. Ее нельзя судить слишком строго, ведь ей уже двадцать шесть лет, и она, наконец-то, влюбилась. Любовь и война несовместимы, и Шарлотта догадывалась, что любовь гораздо более привлекательный предмет для размышлений, чем война.

У Шарлотты не было повода думать о любви, поэтому она предалась размышлениям о войне, продолжая мучить себя вопросом, что в ее силах предпринять.

Единственным человеком, решила она, который мог бы одним только росчерком пера и одним своим приказом запретить солдатам опустошать деревни, грабить храмы и дома, являлся Фридрих Прусский, которого называли Фридрих Великий.

Но ведь он никогда не послушает шестнадцатилетнюю девушку. Даже если она обратилась бы к нему с письмом, оно никогда не дошло бы до адресата. Его подданные вряд ли показали бы ему послание какой-то молоденькой глупышки. А если к тому же ее выходка станет известна брату? Ну, тогда быть беде.

И все же, подумала Шарлотта, если я ничего не предприму, то никогда не смогу забыть лица той женщины, которая наверное не напрасно оказалась на моем пути. Конечно, я никогда не прощу себе, если оставлю все как есть.

Но что же можно сделать?

Шарлотта нашла свою компаньонку Иду фон Бюлов и гувернантку мадам де Грабов у себя в апартаментах. Ида – легкомысленная девушка, а вот ее гувернантка – настоящая знатная дама, в свое время ее отец был послом Мекленбурга при венском дворе, а теперь она вдова. Мадам де Грабов хорошо образована, и в Мекленбурге ее называли не иначе как «немецкая Сафо». Идеальная воспитательница для принцесс, – так решили и их матушка – великая герцогиня и их брат – герцог, приглашая ее ко двору.

– Нам стало известно о последней победе короля Фридриха. Сейчас я покажу вам это место на карте, – сказала мадам де Грабов.

Карту расстелили на столе классной комнаты, но Шарлотта, любившая географию ничуть не меньше мадам де Грабов, сегодня не получила от этого занятия никакого удовольствия. Глядя на раскрашенные в нежные тона пространства на карте она видела разграбленные храмы, поверженные деревни, в которых остались только потерявшие всякую надежду старики и старухи, женщины и дети.

Шарлотта не стала рассказывать о своих переживаниях мадам де Грабов, поскольку была уверена, что эта дама вряд ли одобрит ее порыв. Оказавшись в своей спальне, Шарлотта позвала Иду и попросила ее принести перо и чернила, а затем принялась за письмо.

«Ваше Величество.

Я в полной растерянности, ибо не знаю, следует ли мне поздравить Вас или выразить Вам соболезнование по поводу Вашей последней победы, поскольку эта победа, увенчавшая Вас лаврами, принесла в мою страну, Мекленбург, опустошение. Я знаю, Ваше Величество, что в этот век порочной изысканности моему полу, по-видимому, не подобает испытывать какие-либо чувства к своей стране, сетовать на ужасы войны или желать возвращения мирной жизни. Я знаю, Вы вправе подумать, что мне более пристало бы изучать искусство угождать или обратить свое внимание на предметы более близкие женскому началу, но, несмотря на то, что мне это не приличествует, я не могу удержаться от желания вступиться за всех этих несчастных людей.

Всего несколько лет тому назад моя страна процветала. Крестьяне возделывали землю; деревни были довольны и веселы; города богаты и нарядны. Боже, как все переменилось! Я не слишком искусна в описаниях, и мое воображение вряд ли может что-то добавить к той страшной картине, которую моя измученная страна являет собой сейчас, но я уверена, что даже сами победители заплакали бы увидев, что с ней сталось. Эта дорогая моему сердцу земля в безобразном запустении и вызывает только ужас, жалость и отчаяние. Крестьяне и пастухи теперь стали солдатами и сами помогают опустошать ту землю, на которой прежде трудились. В городах остались одни старики, женщины и дети. Правда, иногда можно встретить воина, который из-за ранений, а порой даже из-за отсутствия руки или ноги, потерянных на поле брани, стал непригоден для службы. Бедняге ничего не остается, как только сидеть у порога родного дома. Ребятишки теснятся вокруг, внимая его рассказам о битвах и ранениях. Такие дети и сами становятся солдатами, еще до того, как они наберутся сил обрабатывать свое поле. Но наш многострадальный народ к тому же испытывает оскорбительное отношение армий, которые то наступают, то отступают по нашей земле. Поистине невозможно описать бесчинства, которые они, называющие себя нашими друзьями, устраивают, ибо даже те из них, от кого мы ждем помощи, приносят нам лишь новые бедствия.

Поэтому, Ваше Величество, мы надеемся, что только Вы можете восстановить справедливость; только к Вам, человеколюбие которого снисходит до малейших просьб и во власти которого исправить величайшую ошибку, могут обратиться со своими бедами женщины и дети.

Покорная слуга Вашего Величества,

Шарлотта София Мекленбур-Стрелиц»

Обычно бледные щеки Шарлотты порозовели. Осмелится ли она отправить это письмо? Если матушке или брату станет известно о ее выходке, то что они на это скажут? Наверняка придут в ужас. Как смеет она, ничего не представляющая собой шестнадцатилетняя девчонка, написать такое, полное упреков послание самому королю Пруссии Фридриху. Ведь в этом письме она, собственно говоря, указывала, как ему следует поступить.

– Все-таки я отошлю его, – решительно сказала себе Шарлотта, – иначе я всегда буду презирать себя.

Она запечатала письмо и положила его в потайной карман, и когда очередной курьер отбывал в Пруссию, девушка передала ему свое послание, велев вручить его только в руки короля Фридриха.

Некоторое время спустя у нее появились дурные предчувствия, она начала осознавать что совершила, и ждать неизбежных последствий содеянного.


Шарлотта сложила нижнюю юбку, которую чинила и осторожно положила на стол, затем с гримасой вытащила еще одно платье из огромной груды одежды.