Лайза Джуэлл - Третья жена

– Ты по-прежнему нас винишь? – спросил Отис, все так же глядя Люку прямо в глаза.

– Нет, – сказал Люк. – Вернее, так: стараюсь не винить. Вас не надо винить. Очевидно ведь, что вы не виноваты. Но у меня до сих пор есть чувство… – Люк осекся, одернув себя. – Нет, – сказал он, помолчав. – Я больше вас не осуждаю. Нет.

Отис кивнул и опять занялся едой.

– Что с тобой тогда стряслось? – спросил его Люк, немного выждав. – Пару дней назад. Когда ты школу прогулял? Когда сидел на скамейке? Это связано с той девочкой? – Он хотел придать своему тону игривость, но получилось как на допросе.

– С какой девочкой? – изумился Отис, громко стуча ложкой по тарелке.

– Ну, с той, с которой ты беседовал после школы.

– Что?.. – Отис явно смешался.

– Шатенка, волосы узлом, стройные ножки.

Отис наморщил лоб.

– Сиенна?

Люк рассмеялся.

– Не знаю ее имени, но вид у нее был такой, как будто она к тебе очень неравнодушна.

Отис махнул рукой.

– Нет, она ни при чем.

– Тогда в чем было дело?

– Когда?

– Я о прогуле. Если дело не в той девчонке, то в чем?

Отис, вылавливая вилкой кусочки ветчины из соуса, грубо буркнул:

– Ни в чем. Просто… Не хотелось в школу, и все.

– Отец говорит, что ты неплохо учишься.

– Да, неплохо. Но это не значит, что я хочу находиться там все время.

– У тебя есть хорошие друзья?

Отис, стиснув зубы, продолжил охоту на ветчину, и Люк понял, что разговор не клеится.

– Наверное.

Люк со вздохом отложил приборы.

– Послушай, Отис, я знаю, брат из меня был никудышный, особенно после смерти Майи. Мы с тобой стали друг другу чужими. Но больше так не будет. Теперь я рядом. Знай, ты всегда можешь со мной поговорить, если захочешь. Мы всегда можем это повторить. – Он указал на стол, обвел рукой ресторан. – Когда захочешь.

Отис приподнял плечи и издал неотчетливый звук, выражавший некоторую заинтересованность.

– Ладно. – Он собрал остатки спагетти на дальней стороне тарелки и откинулся на спинку стула. – Люк, кто, по-твоему, писал Майе эти письма?

Люк вздрогнул. Он не знал, что Отис знает про письма.

– Не знаю. Какой-то больной.

– Ты думаешь… – Отис помялся. – Ты думаешь, это кто-то из наших?

– Нет, – сказал Люк. – Ни в коем случае. – Он уставился в пол, чтобы Отис не увидел в его глазах сомнение. – Этого не может быть.

Эдриан проводил выходные в Айлингтоне. Он пришел накануне, чтобы посмотреть вместе со всеми церемонию открытия Олимпиады.

Вся семья завороженно сидела перед плоским телеэкраном. Эдриан, Перл, Отис и Бью устроились на большом диване, Кэт – в одном кресле, Кэролайн с собакой на коленях – в другом, Люк – по-турецки на полу, с джином-тоником в руке.

Эдриан подумал, что, будь Майя жива, он был бы сейчас с ней вдвоем в маленькой квартирке. Люк и Кэт остались бы в Хоу. Кэролайн сидела бы здесь одна с тремя детьми. Эдриану было больно думать, что смерть Майи улучшила его положение, но, сидя здесь этим серым летним вечером и наблюдая по телевизору за потрясающим зрелищем в обществе родных, он не мог не задать себе вопрос, почему когда-то решил, что жизнь способна даровать радость больше этой. По мере того как реальная, объемная Майя покидала со временем его сознание, он все чаще ловил себя на неприятном чувстве, что последние несколько лет отворачивался от подлинной жизни. Что Майя была сном, которому теперь наступил конец.

– Почему они все одеты как медсестры? – спросил Бью у Эдриана. – И что это за большой белый малыш?

Эдриан с улыбкой погладил его по голове.

– Это символ Национального здравоохранения.

– Зачем?

– Затем, что это очень по-британски. Мы все платим налоги, чтобы, заболев, обратиться к врачу и вылечиться. Ничего не платя. Есть страны, где за лечение в больнице приходится платить.

– С ума сойти! – сказал Отис, не отрываясь от экрана. – Вот это да! Не понимаю!

– Да, впору спятить, – согласился Эдриан.

– Как это «спятить»? – встрял Бью.

– Это значит… – начал Эдриан.

– Это значит «балдеж», – помог отцу Отис.

– Вряд ли это понятно остальному миру. Они примут нас за психов, – сказала Кэролайн.

– Мы и есть психи, – сказала Кэт.

– Говори за себя, – буркнул Люк. – Я считаю это самым невероятным зрелищем, какое мне доводилось видеть.

Эдриан улыбнулся своему старшему отпрыску, получив редкое удовольствие от совпадения с собственным мнением.

– Я схожу в туалет, – объявил Эдриан, вставая. – Кому что принести из кухни?

Люк, не оборачиваясь, показал пустой стакан, и Эдриан с кряхтением забрал его.

– Мне тоже надо в туалет, – сообщил Бью. – Можно с тобой?

– Конечно. – Эдриан протянул сыну руку и повел его в туалет на первом этаже.

– Не в этот, – запротестовал Бью, увлекая его в коридор. – Наверх. В мамин.

– Почему?

– Потому что там нет пауков. В том, – он указал в угол, – ползают пауки.

– Брось, сынок, – простонал Эдриан, которому не хотелось подниматься по лестнице. – С пауками я справлюсь. Пойдем в этот, нижний.

– Нет! – крикнул Бью.

Эдриан, которого легко было уговорить, особенно младшему сынишке, вздохнул:

– Как хочешь. Показывай дорогу.

Смежная со спальней ванная Кэролайн была делом рук Эдриана. Когда они купили этот дом, здесь была маленькая спальня. Кэролайн хотела сделать из нее детскую, но Эдриан настоял на том, чтобы соединить ее дверью со спальней, и превратил в роскошную ванную комнату с двумя умывальниками, двумя душами, ванной на двоих. Все это задумывалось и осуществлялось для них с Кэролайн. А теперь этим пользовалась одна она. Сидя на бельевом ящике, Эдриан смотрел, как сынишка делает пи-пи, как сжимает белую попку, как выгибает спинку, как не сводит глаз с унитаза.

Его сынок.

Эдриан уронил голову на грудь, поддавшись нахлынувшей волне чувств.

Если бы Майя забеременела в те месяцы, когда они прилагали к этому усилия, 19 апреля ничего не произошло бы. 19 апреля 2011 года Майя сидела бы дома, поглаживая свой раздувшийся живот, или лежала бы в постели, кормя грудью новорожденного. Ей не пришлось бы бродить по Вест-Энду, напившись водки, в поисках забвения. Но, если бы Майя родила, Бью уже не был бы его малышом: у Эдриана был бы другой малыш. Другая семья. Это все узаконило бы. Потому что без малыша, без новой семьи Эдриан был попросту мерзким эгоистом, бросившим дом, полный детей, ради постельных удовольствий и сладострастного секса с женщиной без растяжек на животе. Все было бы так, если бы Майя не погибла? Вдруг она так и не забеременела бы? Они так и остались бы вдвоем, старея (особенно он) и погрязая в своих привычках, а Кэролайн и Сьюзи воспитывали бы вместо него детей…

Эдриан вздохнул и улыбнулся оглянувшемуся на него Бью.

– Мой руки, сынок, – сказал Эдриан, и Бью, послушный милый Бью, с улыбкой закивал и вымыл руки. Получился бы у них с Майей ребенок лучше этого? Сомнительно.

Эдриан тяжело подошел к унитазу и уселся, чтобы помочиться. Бью аккуратно вытер руки полотенцем и уставился на отца.

– Думаешь, мы выиграем? – спросил он.

– Что?.. – Эдриан непонимающе заморгал.

– Олимпийские игры. Думаешь, мы победим?

– Там много соревнований. В каких-то обязательно победим.

– А фигурное катание будет?

– Нет, это на зимней, а не на летней Олимпиаде.

– Там должна кататься Перл. Она лучшая на свете фигуристка.

Эдриан кивнул.

– Это верно, лучше ее нет. Но она еще маловата. Может, когда-нибудь потом.

– Все, я пошел! – заявил Бью, вдруг запрыгав на месте. – Не хочу пропустить фигуристов.

– Вряд ли там будут… – начал было Эдриан, но Бью уже убежал, его ножки уже стучали вниз по ступенькам.

Эдриан опять уронил голову и уставился на полосы раствора между плитками.

Он не мог больше этого выносить. Ему необходимо было знать. Знать, кто слал те письма. Что значили все эти мрачные намеки. Что творилось у Майи в голове 19 апреля. И какое отношение имела ко всему этому загадочная женщина с разными глазами. Потому что без этих ответов он был потерян, подвешен между горем и надеждой на будущее, между виной и отпущением грехов, между началом и концом.

Он встал и вымыл руки – по укоренившейся привычке в «своей» раковине. Глядя на себя в зеркало, он вспоминал, как суетился в марте, когда ждал прихода Джейн, как перебирал кремы и шампуни, как надевал свежую зеленую рубашку. С тех пор он ни разу толком себя не разглядывал. Утратил интерес. Он открыл дверцу шкафчика, чтобы найти тюбик чего-нибудь жирного для освежения кожи и придания ей хотя бы подобия того золотого свечения, которое в эти дни исходило от Кэролайн. Раз он не может добиться этого сексом с партнершей лет на пять моложе себя, то, может, достаточно воспользоваться чем-то из шкафчика в ванной Кэролайн?

Но вместо волшебного эликсира он наткнулся там на полный артиллерийский комплект женщины, старающейся забеременеть: тест-полоски на овуляцию и беременность, фолиевая кислота, всевозможная гомеопатия.

Эдриан бесшумно закрыл дверцу шкафчика и покинул ванную, ощущая легкое головокружение. В спальне Кэролайн он уставился на скомканное пуховое одеяло, на гору декоративных и спальных подушек. Он представил себе Кэролайн – высокую, сильную, голую – с Полом Уилсоном, в разгар попыток зачать ребенка. Хотя знает ли Пол Уилсон, что Кэролайн старается от него забеременеть? И знает ли он вообще ее возраст?

Эдриану было больно сознавать, что он много раз стоял здесь в прошлом, когда Кэролайн была его женой, и наблюдал, как она кормила грудью детей – сначала Перл, потом Бью – на этой самой кровати. Его кровати. ИХ кровати. А теперь она, возможно, станет кормить на этих подушках другого ребенка. НЕ ЕГО ребенка. Ребенка, который не будет состоять в полном родстве с его детьми. Чужого ребенка. Эдриан был совершенно не в состоянии такое вообразить. Это казалось ему нарушением закона природы.

А ведь он сам создал в их семье этот вакуум, распахнул это окно возможностей. Во всем случившемся некого было винить, кроме него.

Он плотно затворил дверь, налил в кухне джин-тоник для Люка и вернулся в гостиную как раз тогда, когда вертолет высаживал на Олимпийском стадионе королеву.

Майя старалась не вдумываться в то обстоятельство, что Люк примчался в Лондон в первый же вечер после отъезда Эдриана в Литву. Эта деловая поездка живо обсуждалась в октябре в Корнуолле. Эдриан был чрезвычайно воодушевлен: его пригласили на семинар по жилищному строительству как одного из главных выступающих. Он несколько часов репетировал в коттедже свою речь, а потом показывал семье на телефоне фотографии умопомрачительного пятизвездочного отеля, где его поселят. Он всем твердил о том, как огорчен, что Майя занята на работе и не сможет его сопровождать. О факте его отъезда были осведомлены все, от мала до велика.

«Могу встретить тебя после школы, – написал Майе Люк. – Посидим во «Фласк»?

Она согласилась. Как было не согласиться? Они друзья. Он ее пасынок. Они родственники. Для отказа не было причин. Она не спросила, почему он в Лондоне, надолго ли, где намерен ночевать.

Он ждал ее, как они условились, на скамейке перед школой в Хайгейт-Хилл. На нем был очередной джемпер Sarah Lund, блестящий пиджак, узкие красные брючки, очки в черной оправе, на лоб свисала челка. Если бы они были незнакомы – она позволила себе такую мысль, – то ей стало бы любопытно, кто этот красавчик на скамейке.

Когда Майя подошла, он оглядел ее, по своей привычке, с головы до ног. Когда человек так тебя разглядывает, хочется, чтобы он одобрил то, что видит. Она постаралась: предстала перед ним в юбке-«карандаше» из темно-зеленого вареного хлопка, в шерстяном свитере горчичного цвета с кремовым кружевным воротником, в твидовых туфельках на каблучке «киттен-хил», волосы собраны в пучок, на носу очки для чтения. Именно так должна была выглядеть учительница, и именно такой вид должен был прийтись ему по вкусу. Она уговаривала себя, что совершенно неосознанно оделась сегодня именно так.

– Привет! – Она постаралась поздороваться тоном незлой мачехи, но получилось довольно визгливо.

Люк крепко расцеловал ее в обе щеки, подолгу не отрывая губ.

– Отлично выглядишь. – Он опять оглядел ее. – Настоящая училка. В хорошем смысле слова.

Уже стемнело, янтарный свет горбатых викторианских фонарей расплывался в легком тумане. Люк последовал за Майей до Хай-стрит, мимо скромных лавочек, стильных бутиков, сияющих кондитерских, через маленький сквер.

– Я бывал здесь пару раз, еще мальчишкой, – сказал Люк на подходе к старинному пабу.

– Неужели?

– У меня была подружка из Хайгейта. Давным-давно, я был еще подростком. Она была сестрой моего одноклассника. Я ее встречал, и она водила меня сюда. Мы сидели рядком, вместе с ее богатенькими дружками. Делали вид, что на нас свет клином сошелся. – Люк придержал для нее дверь, оба пригнули головы, чтобы не удариться о низкую притолоку. – Если честно, – продолжил он, – то, наверное, я завидовал и ей, и всем им. Самую малость.