– Эбби сегодня на месте?

– Да, но сейчас она отлучилась. Это кто?

– Просто знакомый. Проходил мимо, дай, думаю, позову ее на ланч. Когда, думаете, она вернется?

– Она поехала к клиенту в Сохо, вернется где-то через час. Что ей передать?

– Ничего, не беспокойтесь. Попробую в следующий раз, когда снова сюда попаду. Спасибо за помощь.

– Всегда пожалуйста.

Эдриан медленно отошел от дверей и посмотрел по сторонам. Увидев на противоположной стороне скамейку, он перебежал улицу, лавируя между машинами. Со скамейки позвонил в собственный офис, попросил перенести совещание, намеченное на три часа, нацепил темные очки и стал ждать.

34

Открыв в тот день дверь, Кэт с облегчением увидела Люка. Шла вторая неделя летних каникул, а она уже выдохлась. Достали дети, дождь, собачьи какашки, рыбные палочки на сковороде, Кэролайн, возвращавшаяся с работы все позже. Толком причесаться и то не хватало времени, поэтому Кэт уже три дня ходила, завязав волосы в хвост, и знала, что хвост останется, даже когда она снимет резинку.

– Тот еще вид, – не одобрил Люк, оглядев сестру с головы до ног.

– Зато ты – вылитый гей. – Она не впервые ему это говорила. У нее часто складывалось именно такое впечатление, да и отбрить брата хотелось все чаще. – Посмотрела бы я на тебя, если ты хотя бы денек повозился с тремя молокососами и двумя шавками. А я занята этим уже две недели! Куда девалась твоя бородка? – Брат сиял младенчески гладкими щеками.

– Сбрил. С ней я был недостаточно похож на гея.

– А мне нравилось. – Она впустила Люка в дом, где его приветствовал забытый звук – дружеский лай. Люк приласкал шавок и снял воображаемую собачью шерстинку со своей круглой, как водосточная труба, кремовой штанины.

– В тот день, когда я последую твоему, дорогая сестренка, совету по части одежды, мне придется вступить в полицию моды.

Он по привычке спустился в цокольный этаж, сопровождаемый по пятам, как лакеями, двумя собачонками.

– Боже правый! – воскликнул Люк, увидев разгром на кухне и в телевизионном уголке. – Тебе противопоказан уход за детьми. За домом – тоже.

Кэт видела это иначе: то были результаты ее незавершенных стараний навести порядок после приготовления обеда. Один вымазанный шоколадом ребенок смотрел Олимпиаду, свалив на полу собранные по всему дому подушки, другой, тоже полакомившийся шоколадом, валялся на оголенном диване и поедал йогурт из стаканчика, качавшегося у него на груди, третий, темноглазый, еще в пижаме, ожесточенно стучал теннисным мячиком по внешней стене.

– Согласна, это не мое призвание. Следующим летом меня уже не заставят этим заниматься. Я посвящу себя чему-то другому.

– Ставлю сто фунтов, что все останется по-прежнему. Здорово, малышня! – крикнул Люк через комнату детям, из которых только один повернул голову и соизволил вяло помахать рукой.

– Каким ветром тебя сюда занесло? – спросила Кэт Люка. – Почему ты не на работе?

– Отец пережидает вымышленные заторы в связи с Олимпиадой. Остальным тем более наплевать. Вчера днем отец опять ходил в самоволку, вот я и подумал: а какого хрена…

– Полегче!

Люк презрительно фыркнул.

– Вот я и подумал: какого черта? Потом вспомнил, что мы с тобой давно не виделись. – Он пожал плечами.

– Умница, – сухо бросила она. – Кофе?

Он покачал головой.

– Вина?

– Который сейчас час?

– Сейчас… – Она сделала вид, что смотрит на часы. – Самое винное время: десять минут одиннадцатого. – Она с улыбкой открыла холодильник Кэролайн, где хранилась выпивка (она обожала Кэролайн за этот специальный холодильник), и достала бутылку с винтовой крышкой. – Лично я заслужила. Никогда не заведу детей! А если заведу, то свалю на Гавайи или еще куда-нибудь, где не бывает дождей. Такая тоска! Охренеть! – Это Кэт произнесла одними губами. – Серьезно, стоит мне задумать какую-нибудь вылазку, как кто-нибудь обязательно устраивает обструкцию. Упрямца не переспорить, поэтому остается только утешать тех, кто со мной согласен, но это требует столько же усилий, сколько потребовало бы переубеждение упрямца. В общем, все сидят на задницах, за окном дождь, и настроение у всех гадкое. Остается в тысячный раз строить горы из подушек. – И Кэт закатила глаза.

Она подставила Люку тарелку с кривоватыми печеньями, украшенными глазурными символами британской олимпийской сборной.

– Не хочу, – предсказуемо отказался Люк. Вряд ли Кэт когда-нибудь вообще видела, чтобы он ел что-то, испеченное реальным человеком в реальной духовке. – Но все равно спасибо.

Кэт уставилась на брата поверх своего бокала с вином. Вид у него был задумчивый, напряженный.

– Признавайся, зачем ты на самом деле явился.

– Говорю, повидаться.

– Нет, – отрезала она с напускной суровостью, склонив набок голову. – Колись!

– Хорошо, – уступил Люк. – Я совершил глупость.

– Тоже мне, удивил! – всплеснула руками Кэт.

– Да пошла ты!

– Следи за своей речью.

Он поморщился.

– Одним словом… Помнишь Шарлотту?

– Конечно, я помню Шарлотту. В свое время мы очень даже дружили.

– А я с ней спал, – шепотом признался он.

Кэт вопросительно посмотрела на него, не уверенная, хорошо это или плохо.

– Мне потребовалось много времени, чтобы изгнать ее из своей жизни. А теперь она… она…

– Снова возомнила себя твоей девушкой?

– Именно!

– А ты этого не хочешь? – Спрашивая, Кэт косилась на блюдо со своим олимпийским печеньем. Она уже сгрызла две штуки; ей не очень понравилось, но она не могла перестать о них думать. Осторожно потянула еще одно, откусила совсем маленький кусочек, как будто печенье не имело к ней отношения, надо же чем-то занять руки – и зубы.

– Конечно, не хочу! Она психованная.

– Зачем тогда было с ней спать?

– Правильно, не надо было. Но я это сделал. А теперь она за меня принялась: болтает о переезде в Лондон, о том, чтобы вместе снять квартиру.

– Ну, ты полный кретин!

– Большое спасибо. Я знаю. Делать-то что?

– Почему ты меня спрашиваешь?

– Потому что ты женщина. Потому что вы с ней были подружками. Вдруг тебя осенит?

Она откусила еще кусочек печенья и стала перебирать оставшиеся на блюде крошки.

– Ты уж извини, но в башке пустота. Разве что подсказка: положись на честность. Скажи, что все это было ошибкой. Что не нужна тебе такая девушка, и все!

– Я пытался.

– Попытки не в счет, Люк. Надо делать. Возьми и скажи: «Шарлотта, ты такая горячая, что я не справился со своим маленьким пенисом, но теперь, при холодном свете дня, решил, что это не то, чего я хочу. Прости, я конченый дебил». Попроси у нее прощения.

– Давай обойдемся без упоминаний моего пениса, а то я чувствую себя грязным.

– А ты не суй его куда попало, тогда не придется спрашивать у сестры, как быть. – Забыв про осторожные манипуляции с печеньем, она сунула себе в рот оставшуюся треть.

Люк посмотрел на нее как-то странно. Сначала она приняла это за отвращение к ее обжорству, потом поняла, что он на взводе.

– Это еще не все, – сказал он. – Я про Шарлотту. Она сказала одну странную вещь…

– Неужели восхитилась размером твоего пениса?

Но ему было не до зубоскальства.

– Нет, про Майю. Можно подумать, что у Шарлотты был на нее зуб. У меня возникла мысль: вдруг это она писала письма?

– Кто писал письма?!

Кэт обернулась на голос Отиса.

– Никто, – бросила она как можно небрежнее. – Так, ерунда. Ты бы оделся.

– Что толку одеваться, если скоро опять ложиться? – Отис пожал плечами. – О ком вы говорили?

– Ни о ком. Об одной женщине у отца на работе, вот и все.

Она предостерегающе взглянула на Люка и произнесла одними губами: «Потом».

– Привет, Отис! – сказал Люк.

– Привет, Люк! – Отис, как всегда, отводил взгляд, но, по крайней мере, приветливо улыбался.

– Как проводишь каникулы?

Отис хмыкнул.

– Нормально. Скучно только.

Люк посмотрел на Кэт, на Отиса, на двоих детей, зарывшихся в подушки на другом конце комнаты, хлопнул в ладоши и крикнул:

– Может, сходим куда-нибудь вместе?

– Куда? – спросил Отис, глядя на него с подозрением.

– Не знаю. Сам скажи.

– «Нандос», – предложил Отис.

– Нет, суши! – крикнула Перл.

– Нет, пицца! – присоединился к крику Бью.

Кэт посмотрела на Люка и закатила глаза.

– Видишь? И так всегда. Каждый раз, когда я что-то предлагаю. Смертная скука!

– Согласен. – Люк вынул из блокнота листок и разорвал его на три части, написал на каждом клочке название ресторана, перемешал клочки и разбросал по кухонной стойке.

– Выбирает Кэт.

Дети попытались скандалить, тогда Люк притворился, что выкидывает бумажки в корзину, и скандал прекратился. Кэт взяла одну бумажку.

– «Нандос», – объявила она. – Всем одеваться!


Пятеро младших Вольфов, сидящие рядышком. Кэт было любопытно, привлекают ли они чье-то внимание, заметно ли их сходство. На самом деле сходства было кот наплакал, недаром в семье шутили, что за последние четверть века у них сменилось как раз пятеро разносчиков молока…

– Все довольны? – громко спросила она. Бью бурно закивал, Перл загадочно улыбнулась, Отис что-то пробурчал. Кэт с улыбкой посмотрела на сидевшего напротив Люка. – Ну, – начала она, беря из пакетика чипсы и примеряясь к половинке цыпленка. – Как тебе живется с отцом?

– В общем-то нормально, – ответил Люк, с сомнением глядя на свою еду. – Он неплохой человек.

– Знаю, – сказала Кэт. – Я годами тебе это внушала.

– Но, конечно, песок уже сыплется, что есть, то есть.

– Ему всего сорок восемь, он еще совсем не старый.

– Да, но уже совсем не молодой.

– В каком смысле?

– Таскает одну и ту же старую одежду, отоваривается в магазинах органических продуктов, не выключает радио. А ведь бывают папаши сорока восьми лет, слушающие современную музыку, разбирающиеся в модных тряпках. В это трудно поверить, но он был подростком во времена панков!

– Брось, зачем тебе такой отец? Модник? Старый панк? – Она налила немного кетчупа на край тарелки Бью. – Знаешь, в чем твоя проблема? Что бы отец ни сделал, тебе все плохо. Ты всегда так к нему относился, с самых малых лет. Можно подумать… – Она закрутила на бутылочке с кетчупом крышку. – Как будто ты ждал кого-то еще. Теперь этот кто-то появился, но тебе не угодишь.

При этих словах Отис с любопытством взглянул на Кэт и Люка.

– Вы разговариваете про папу? – спросил он.

– Нет, – сказала Кэт.

– Нет, – сказал Люк.

Отис недоверчиво посмотрел на обоих.

– Да, – со вздохом созналась Кэт.

– Что вы о нем сказали?

– Что мы все относимся к нему по-разному, только и всего.

– Я согласен с Люком, – заявил Отис.

– Вот как? – удивилась Кэт. – Что ж…

– Да. Я считаю, что он идиот.

– Я никогда не называл его идиотом, – возразил Люк.

– Не называл, но всегда так считал. Это же видно!

– То есть как – видно?

– Я слышу, как ты говоришь с ним и О НЕМ.

– Получай, Люк, – пробормотала Кэт себе под нос.

– Все эти его дела… Сначала он уходит от Сьюзи к маме, потом от мамы к Майе. Без всякой видимой причины. А потом делает Майю такой несчастной, что она бросается под автобус!

При этих словах брата Кэт передернуло.

– Ты это брось, Отис, неизвестно, намеренно она это сделала или случайно. Скорее вего, произошел несчастный случай. Обвинять в этом папу очень несправедливо.

– Почему несправедливо? Он на ней женился. Он был обязан заботиться о ее счастье.

– Да, но ведь теперь мы знаем, почему она была такой несчастной, правда?

– Вряд ли из-за мейлов, – загадочно молвил Отис. – Я думаю, это ложный след. Несчастной она была по какой-то другой причине. Такой несчастной, что больше не хотела жить с папой.

– Бью, милый, – испуганно обратилась Кэт к младшему брату, – тебе не надо в туалет? Перл, отведешь Бью в туалет?

В кои-то веки младшие дети послушались, не выдвинув возражений. Проводив их взглядом, Кэт сердито повернулась к Отису и прошипела:

– Что ты вытворяешь? Прекрати!

– Я просто говорю правду. Пора сказать все как есть. Майя жалела, что она папина жена, а потом влюбилась в кого-то другого. Влюбляться в того человека ей было нельзя. Поэтому Майя и покончила с собой.

– Перестань, что за фантазии?

– Это правда, чистая правда!

– Где же ты раздобыл эти жареные сведения? – спокойно, бесстрастно осведомился Люк.

– Услышал от одной женщины.

– Что за женщина? – насторожилась Кэт.

– Она знала человека, в которого Майя влюбилась! – брякнул Отис раздраженно, как очевиднейшую вещь, которую они, дурни, почему-то отвергают.

– Ладно, – сказала Кэт. – Кто эта женщина?

– Я не могу ее назвать, – ответил Отис. – Я обещал.