Еще после смерти Майи вокруг него жужжал рой женщин. Матери школьных друзей, те самые, которые смотрели на него с отвращением, когда услышали, что он ушел от Кэролайн, теперь окружали его, сочувственно округляли глаза, приносили еду в пластмассовой посуде, подлежавшей мытью и возврату со словами благодарности.

Но тогда он в них не нуждался. Ему хотелось забиться в свою раковину, рыдать и спрашивать себя: почему, почему, почему.

Теперь, по прошествии одиннадцати месяцев, он по-прежнему не знал, почему, но спрашивать перестал.


Девушка по имени Джейн пришла на следующий день. В этот раз ее медовые волосы были распущены, завитки на концах стукались о ключицы, а челка раздваивалась посередине, и Джейн как бы глядела в слегка раздвинутый театральный занавес. Перед самым ее приходом Эдриан предпринял кое-какие малообдуманные действия. Перенес зеркало Майи, пылившееся в дальнем углу квартиры, в освещенный угол и подробно изучил свое отражение перед выходящим на запад окном. Когда они познакомились, Майе было тридцать, ему – сорок четыре. Он воспринимал себя как молодого 44-летнего мужчину. Темный шатен, не думавший лысеть, блестящие карие глаза, задорная улыбка. Такое же лицо он ожидал увидеть в зеркале сейчас.

Время и горе безжалостны в любом возрасте, но особенно в среднем, когда лицо ведет себя как в кадре претенциозной видеоинсталляции: то оно в фокусе, то размыто, то молодое, то состарившееся, и так без конца. В какие-то моменты после смерти Майи мигание прекращалось, сменяясь статикой. Тогда из зеркала на него смотрел старик – такого он не ожидал. В последние месяцы он сторонился зеркал, но сейчас захотел выяснить, каким стал. Каким его увидит Джейн.

Подробности оказались безрадостными: обвисающая линия подбородка, морщины и складки на шее – почему-то напросилось сравнение с изборожденным волнами диким пляжем северного Норфолка. Под глазами желтые мешки. Кожа сухая, карие глаза померкли, волосы выцвели: прежний густой темно-каштановый оттенок сменился цветом мокрой мостовой.

После осмотра он отправился в душ, где занялся своим лицом, прибегнув к содержимому тюбиков и пузырьков, оставшихся там от Майи. Дважды вымыл голову, добившись от волос хрустящей чистоты. После чего чуть ли не первый раз в жизни воспользовался кондиционером. Эдриан не спрашивал себя, зачем это делает, а просто делал. Так же машинально он выгладил рубашку – зеленую, шедшую, как однажды сказала Майя, к его карим глазам. Наконец, он высушил Майиным феном волосы, даже взбил их пальцами, придав свежести и блеска.

Мысленно браня себя, он следил, как минутная стрелка переползает с 11.22 на 11.23. До обещанного времени ее прихода оставалось семь минут. «Вот осел! – обругал он себя. – Полный кретин!» Он набрал чайник, кое-как навел в кухне подобие порядка и гостеприимной обстановки. «Сорок восемь, – напомнил себе Эдриан. – Тебе сорок восемь. Ты вдовец. Что за дурацкие потуги?»

И вот Джейн стоит на пороге: поразительное отсутствие признаков возраста, разноцветные глаза, прихотливая челка, благоухание жасмина и чистой одежды. Обеими руками прижимает сумочку к животу, сама в мягком сером пальтишке, застегнутом на одну огромную пуговицу.

– Входите, входите!

– Вы уж меня простите, – молвила Джейн, по-свойски входя в холл. – Знаю, вы считаете меня чокнутой.

– Что? Ни в коем случае!

– Считаете, считаете! Получается, я положила глаз на вашу кошку. Прямо ухаживаю за ней. Осталось только пригласить ее поужинать.

Эдриан посмотрел на Джейн, и они дружно рассмеялись.

– Будьте как дома, – сказал он. – У нее безупречные манеры. И она не обжора.

Джейн направилась к кошке, лежавшей, как обычно, на спинке дивана у окна. При ее приближении кошка обернулась и, как умела, улыбнулась.

– Привет! – сказала Джейн, ласково взяв кошачью мордочку в ладонь. – Привет, милая!

– Чаю? – предложил Эдриан. – Кофе? Воды?

– Кофе, пожалуй. Ночка выдалась та еще.

Эдриан кивнул. По виду Джейн нельзя было догадаться, что она не выспалась. Можно было, скорее, предположить, что ей вообще никогда не выдавалось «той еще ночки».

– Черный?

– Черный, – подтвердила она с улыбкой.

Вернувшись с кофе, Эдриан застал Джейн сидящей на диване с кошкой на коленях и с фотографией в рамке в руках.

– Очаровательные детишки! – похвалила Джейн, показывая ему фотографию. – Все ваши?

Это были Отис, Перл и Бью, все трое в ветровках и в резиновых сапожках, залезшие в ручей где-то на юго-западе Англии. Небо у них за спинами получилось револьверно-серым, вода в ручье – застывшей, яркая одежда так выделялась на тусклом фоне, как будто детей откуда-то вырезали и переклеили. Бью обнимал Перл, Перл положила головку на плечо Отису. От фото веяло счастьем, все трое улыбались, не таращили глаза, выглядели естественно. Их сняла Майя. Майе дети всегда улыбались.

Эдриан отдал Джейн чашку с кофе, она поставила ее на столик.

– Да, все мои.

– Как их зовут?

Прежде чем ответить, Эдриан окинул Джейн взглядом. К приходу этой женщины он почистил зубы – чего же удивляться, что она задает личные вопросы? Он ткнул пальцем в фотографию.

– Это Отис, ему двенадцать. Перл…

– Лет десять.

Эдриан покосился на Джейн, она ответила игривым взглядом.

– Верно, Перл почти десять. А этот, мелкий, – Бью. Ему только исполнилось пять.

– Очаровательно! – Она осторожно поставила фотографию на стол и взяла чашку с кофе. – Они с вами не живут?

– Вы очень любознательны, – сказал Эдриан, опускаясь в кресло напротив.

– Скажите прямо – любопытная. Я не возражаю.

– Я тоже. Вы любопытная.

– Простите, меня завораживает чужая жизнь, – со смехом сказала Джейн. – Такая уж у меня особенность.

Он улыбнулся.

– Ничего страшного, я сам такой. – Он со вздохом провел ладонью по свежевыбритому подбородку. – Нет, они живут не со мной, а со своей матерью. В пятиэтажном георгианском доме в Айлингтоне.

– Ух ты! – Джейн оглядела заставленную гостиную, безмолвное подтверждение того факта, что бывшая жена Эдриана вытянула длинную соломинку.

– Все в порядке, – быстро сказал он. Не хватало только, чтобы его жалели! – Все хорошо. Они гостят здесь каждый второй выходной. Бью спит в моей спальне, для Перл и Отиса есть комната. Никто не жалуется.

– А с покойной женой у вас детей не было?

– Не было. – Эдриан покачал головой. – Как ни печально. Хотя не представляю, как поступил бы, если бы у нас родился ребенок… Наверное, мне пришлось бы уйти с работы. И тогда все с трудом выстроенное здание обрушилось бы.

– Большой дом в Айлингтоне?

– Да. Еще коттедж в Хоу.

Джейн вопросительно приподняла бровь.

– Бывшая жена номер один, – стал объяснять он. – Сьюзи, мать двух моих старших детей. Вот, полюбуйтесь. – Он встал и потянулся за еще одной фотографией в рамке. – Кэт и Люк. Мои старшие.

Джейн, глядя на фото, вытаращила глаза.

– Как хорошо у вас получаются дети! А этим двоим сколько?

– Кэт в мае будет двадцать. Люку уже двадцать три.

– Совсем взрослые?

– Уже совсем. Хотя иногда об этом забываешь.

– Они живут в Хоу, со своей матерью?

– Люк – в Хоу, а Кэт – в Лондоне, у Кэролайн.

– У Кэролайн?

– Да, у Кэролайн, жены номер два.

Джейн посмотрела на дверь в холл.

– Теперь я понимаю, зачем вам доска с графиками.

– Да, это «Доска гармонии». Хвала Богу за нее. Хвала Богу за Майю. – Эдриан шумно перевел дух, отгоняя подступившую вдруг слезливость.

Джейн смотрела на него с сочувствием.

– Вы не будете возражать, если я спрошу, как умерла Майя?

– Технически – от удара в голову и от сильного внутреннего кровоизлияния. В три тридцать ночи ее сбил на Чаринг-Кросс-роуд ночной автобус. Официальное объяснение того, как вышло, что ее сбил на Чаринг-Кросс-роуд ночной автобус в три тридцать ночи, отсутствует. – Он пожал плечами.

– Это не было самоубийством?

– Вердикт гласит: «Смерть от несчастного случая». Но такие люди, как Майя, разумные, умеренные, случайно не напиваются так, что не могут стоять прямо, и не падают под автобус на Чаринг-Кросс-роуд в три тридцать ночи. Так что…

– Большой знак вопроса.

– Да, очень большой знак вопроса.

– Представляю, каково это вам – не знать ответа.

Эдриан выдохнул:

– Я бы предпочел его знать. Без ответов трудно жить дальше.

– У вас есть своя версия?

– Нет, ни малейшей. Это стало полной неожиданностью. Мы только-только вернулись из Суффолка, из семейного отпуска. Все было чудесно. Она провела день с моими детьми. – Он помолчал, мысленно выбираясь из темного чулана, куда всегда попадал при попытках осмыслить последние необъяснимые часы жизни Майи. – Мы были счастливы. Пытались завести ребенка. Все шло отлично.

– Так уж отлично?

Он взглянул на Джейн с любопытством. Вопрос прозвучал как обвинение.

– Да, отлично, – хрипло ответил Эдриан. – Представьте себе.

Джейн, подпиравшая кулаками подбородок, уронила руки на колени.

– Такая молодая… – прошептала она.

– Такая молодая, – отозвался Эдриан.

– Трагедия!

– Она самая.

– Ужасно.

– Не то слово.

Вот оно и наступило, словно надутое холодным сквозняком, – Неловкое Молчание. Тема смерти Майи неизменно заводила любой разговор в тупик. С кем бы Эдриан ни разговаривал, в конце концов подходил момент под названием Больше Сказать Нечего. Другое его название – Сменить Тему Неприлично. С чужими людьми это состояние достигалось гораздо скорее.

– Что ж, – решительным тоном, вставая, произнесла Джейн. – Пожалуй, мне пора.

– О! – Она застала его врасплох. – Конечно. Кстати, как насчет Билли? Сегодня вы ощущаете больше связи?

– Представьте, гораздо больше. Только я ее не заберу. Я решила ее оставить. Вам. Думаю, вам она нужнее.

Переводя взгляд с Джейн на кошку и опять на Джейн, он признавал ее правоту.

– Спасибо, – выдавил он. – Вы правы, так оно и есть.

Джейн понимающе улыбнулась.

– Вот и славно.

– Сам не знаю, что на меня нашло. Наверное, я решил, что так будет правильнее. Что это будет продвижение вперед.

– Бросьте! – Она взяла свою сумочку. – Продвижение – это то, что с вами случается, а не то, что вы делаете. Вечно люди допускают эту ошибку. Продвижение не активно, а органично. Берегите себя! – Джейн расправила юбку своего вязаного платья, перекинула светлые волосы за плечи и взяла с подлокотника дивана пальто.

Эдриан смотрел на Джейн. «Продвижение не активно». Почему никто не говорил ему этого раньше? Почему все твердили только о том, что ему нужно делать, чтобы прийти в себя? На время уехать. Посещать сайт знакомств. Записаться на психотерапию. Поменять квартиру. Выбросить лишние вещи.

Ничего этого ему не хотелось. Не хотелось двигаться. Хотелось оставаться на месте, просто жить под тяжестью горя.

– Спасибо, – повторил он. – Спасибо вам. Я постараюсь.

По пути к двери Джейн взглянула на «Доску гармонии».

– Что вы ей купили?

– Кому?

– Перл. На день рождения.

– Вот вы о чем… – Он был обезоружен фамильярностью Джейн. – Коньки.

Джейн одобрительно кивнула.

– Отличный выбор.

– Я каждый год дарю ей коньки. Она фигуристка. Катается с малых лет, с пяти, кажется. У нее хорошо получается, она выигрывает призы и кубки. Все свободное время проводит на катке, на тренировках.

Джейн изумилась:

– Здорово! Впечатляет! Такая малышка – и уже столько целеустремленности. Необычно для ее возраста. И для нашего времени.

– Это верно. Даже не знаю, откуда это в ней. Сам я в десять лет хотел одного: сидеть на дереве и швыряться разными предметами в людей внизу.

– Как я вас понимаю! – сказала Джейн с улыбкой, но без смеха. – Что ж, была рада знакомству с вами, Эдриан. И с вашей милой киской. Надеюсь, у вас обоих все сложится.

– Да, думаю, теперь сложится. Очень вам признателен.

Джейн пожала ему руку. Ее рука была холодной и гладкой. Когда Джейн разжала ладонь, Эдриан испытал приступ паники, какого-то первобытного, неосознанного чувства. Ему захотелось крикнуть: «Не уходите! Выпейте еще кофе, задайте новые вопросы. Не оставляйте меня здесь!»

Вместо этого он потрепал Джейн по плечу и, ощутив мягкость ее отменного шерстяного пальто, выдавил:

– Счастлив знакомству, Джейн. Всего доброго.

Закрыв за ней дверь, он бросился к окну, чтобы проводить ее взглядом. Сидя на спинке дивана вместе с Билли, он увидел, как Джейн свернула влево, потом остановилась и неожиданно вынула из аккуратной сумочки пачку сигарет. Из другого кармашка сумки она достала пластмассовую зажигалку, закурила, затянулась, убрала зажигалку и быстро зашагала прочь, оставляя за собой чуть заметный дымный след.

5

По сравнению с остальными детьми Эдриана, Бью был малыш малышом, зато на фоне своих одногруппников выглядел настоящей каланчой. Эдриан сгреб его в охапку, стиснул, опять поставил на ноги.