Жюльетта Бенцони - Три господина ночи

– В дорогу!

– В дорогу? Куда это?

– В свой полк, парень! Сегодня ночью жизнь показалась тебе до того прекрасной, что ты прямо-таки умолил меня взять тебя на военную службу. Вот, смотри! Здесь стоит твоя подпись.

И он стал размахивать у него перед носом бумагой, на которой действительно стояло его имя. Внезапно протрезвев, Картуш кинулся на негодяя с кулаками:

– Мерзавец! Ты меня подпоил и…

– Ну-ка, утихни! Я же не заставлял тебя пить. Ты сам напился. Впрочем, это только справедливо, чтобы ты пошел со мной. Ты пообещал мне, что приведешь пять человек, а привел только четверых. Вот и станешь пятым. В путь! Сам посмотришь, от этого не умирают… во всяком случае… не всегда!

Волей-неволей Картушу пришлось последовать за Ла Перваншем и сделаться солдатом. Так он начал служить королю и храбро служил ему до самого Утрехтского мира. В армии он научился порядку и дисциплине, которые впоследствии составят главную его силу.

Позади зданий Сальпетриер в те времена лежали бесконечные пустыри, которые вели к заброшенной каменоломне. Туда и днем никто не заглядывал, если не считать животных, забредавших пощипать травку, а ночью и вообще здесь нельзя было встретить ни единой живой души. Это место пользовалось дурной известностью, и близость лечебницы для заключенных никак не могла поправить дела. Приличные люди не отваживались туда приближаться…

Тем не менее в самый глухой час одной из зимних ночей 1713 года внимательный наблюдатель мог бы заметить в этих краях непривычное оживление. Мужчины, закутанные в плотные плащи, подходили поодиночке или группами, было здесь и несколько женщин, которые, опустив оборки чепцов пониже, чтобы прикрыть лицо, торопливо перебегали пустырь, и все эти люди скрывались в каменоломне. Человек, стоявший у входа, исполнял обязанности привратника. Он держал свечу, прикрыв ее ладонью, и время от времени убирал руку. Прибывающие шептали ему что-то на ухо, и он, одобрительно кивая, знаком приглашал их войти.

Внутри каменоломни на меловых стенах было укреплено несколько фонарей, светивших достаточно ярко для того, чтобы приходящие могли разглядеть и узнать друг друга. И тогда встреча оказывалась радостной, с веселыми восклицаниями и объятиями.

Карьер понемногу наполнялся, и, когда народу собралось больше двух сотен, появился человек в широком плаще для верховой езды и треугольной шляпе, обшитой золотым галуном. Проложив себе путь в толпе, он вскочил на большой камень, выполнявший роль трибуны, сбросил свой темный плащ и кинул в угол треуголку, открыв приятное лицо с резкими чертами, смуглой кожей, живыми темными глазами и ослепительными зубами. Смоляные, без пудры, волосы были стянуты на затылке черной лентой. Роста он был среднего, но хорошо и крепко сложен и выглядел довольно элегантно в своем камзоле из сукна цвета корицы, с кружевным жабо и в высоких сапогах с раструбами. Его появление было встречено настоящей бурей приветствий.

– Картуш! Картуш! Здравствуй, приятель!

– Здравствуйте, все! Вижу, вас много здесь собралось, вы не забыли, что я назначил вам встречу! Спасибо вам за это.

Несмотря на свой достаточно юный возраст – ему в то время было не больше двадцати, – Луи-Доминик Картуш уже научился управлять людьми. За два года – или около того, – проведенных им в королевских войсках, он не только освоился с этим трудным искусством, но и узнал множество других полезных вещей. Так, например, именно там он привык к порядку и дисциплине. Кроме того, он мужественно сражался, и наградой за его подвиги стала трость сержанта.

Может быть, он и дальше оставался бы в армии, потому что ему там нравилось и он мог сделать в ней карьеру, но после победы при Денене установился мир. Солдаты вернулись к домашним очагам. Картушу, как ни мало ему этого хотелось, пришлось последовать их примеру, хотя возвращаться ему было некуда, семьи у него не осталось.

Вот тогда он и решил назначить встречу тем из своих товарищей, кто ощутил разочарование, внезапно обнаружив, что его ждет тусклое, бесславное прозябание, плуг или верстак.

«Если ровно через полгода, день в день, вы будете думать, что можно найти занятие получше, чем работать подобно волу только ради того, чтобы не умереть с голоду, приходите между одиннадцатью часами и полуночью в меловой карьер, открывающийся на пустыре позади Сальпетриер. И мы посмотрим, на что мы способны вместе!»

И они пришли – все или почти все, потому что все в полку тянулись к веселому Картушу, любившему весело пожить. Картуш вызывал доверие не только из-за того, что его храбрость ни у кого не вызывала сомнений, но и потому, что он лучше любого другого умел сделать жизнь приятной и раздобыть деньги, открывавшие путь к стольким удовольствиям.

Минута шла за минутой, а Картуш продолжал говорить. Его слушали в глубоком молчании, жадно и внимательно. Он расписывал всем этим людям, на что способна серьезно организованная и хорошо вооруженная шайка в таком богатом городе, как Париж.

– Если вы захотите, мы можем стать здесь королями, и власть наша будет куда больше, чем у этого царственного юнца, который правит в Версале, и у регента. Но для этого мы должны быть уверены друг в друге.

– Говори! – в один голос выкрикнула толпа. – Чего ты от нас ждешь? Мы пойдем за тобой!

– Ну, тогда мы должны поклясться, что всегда будем оказывать друг другу помощь и поддержку, никогда, даже под пыткой, не предадим своих, а если кого-то из нас схватят, сделаем все, чтобы вырвать его из рук палачей. Только при таких условиях мы сможем стать достаточно сильными, чтобы заставить подчиняться нашему закону.

Клятва была произнесена в неописуемом порыве восторга. И тотчас собравшиеся приступили к организации этой маленькой армии воров, грабителей и злодеев. Для ее создания Картуш воспользовался системой, установленной в настоящей армии. Он назначил лейтенантов, которые – и только они одни! – должны были с ним сноситься и принимать участие в обсуждениях, а потом доводить приказы до сведения людей, служащих под их началом.

– Никаких больших сборищ и скоплений, – говорил Картуш. – Чем больше мы будем рассредоточены, тем труднее будет определить, где мы находимся, и тем огромнее будет наша сила. Общее для всего единого отряда местонахождение слишком легко определить. Мы должны оказываться везде одновременно: в домах, в тавернах, повсюду, вплоть до королевского дворца!

Когда на пустыре позади Сальпетриер рассвело, каменоломня была пуста и никаких следов собрания там не осталось. Но «шайка Картуша» уже существовала…

Понемногу отряд разрастался, и Картушу, благодаря его людям, удалось распространить свое влияние и проникнуть во все круги, обзаведясь сообщниками повсюду. На него работали ювелиры – скупщики краденого, переделывавшие до неузнаваемости краденые драгоценности; оружейники, снабжавшие его оружием и боеприпасами; кабатчики, у которых можно было собираться или хранить товары; даже врачи, которые должны были лечить раненых; и, само собой разумеется, девушки – множество девушек, нередко очень красивых, привлеченных его насмешливой улыбкой и его храбростью. По мере того как росла его известность – потому что Париж очень скоро понял, кто такой Картуш, хотя в лицо его никто не знал, – все больше женщин начинали мечтать об этом искателе приключений, рыцаре без страха, пусть и не без упрека, перед которым трепетал даже сам начальник полиции.

Они помогали ему, пристраивая его людей служить в богатых домах лакеями или горничными; таким образом, у него везде появлялись сообщники, которые могли открыть дверь, покараулить или дать ценные сведения. Через некоторое время шайка насчитывала уже больше двух тысяч человек: почти государство в государстве! Картуш в самом деле стал королем. Ему оставалось только найти королеву.

В тот день Картуш прогуливался в окрестностях Пале-Рояля. Одетый с чрезвычайной элегантностью, в треуголке, украшенной перьями, со шпагой на боку, он прохаживался вдоль фасадов домов и разглядывал хорошеньких девушек, которые со своей стороны не скупились на улыбки.

Вдруг он почувствовал прикосновение шелковой юбки, в его ноздри проник жаркий аромат, и одновременно с этим он осознал, что в карман его камзола скользнула чья-то рука, вне всяких сомнений, стараясь нашарить кошелек. Он не пошевелился, и только его собственная рука, догнав незваную гостью, внезапно сжала нежные тонкие пальцы, которые никак не могли принадлежать мужчине.

Почувствовав, что попалась, женщина вскрикнула. Картуш внезапно повернулся к ней и рассмеялся:

– Не очень-то ты сильна в этих играх, красавица моя. Зато ты очень хороша собой!

Больше чем хороша: она была прекрасна, ослепительна, с огненными глазами, золотистой цыганской кожей, гривой темных волос, блестящих, словно моток шелка. Но, сразу же перепугавшись, пойманная за руку девушка уже молила:

– Сжальтесь надо мной, сударь, отпустите меня. Если вы выдадите меня полиции…

– Да с чего ты взяла, что я собираюсь тебя выдать? – откликнулся он, не выпуская ее пальцев, которые крепко сжимал. Затем, более мягким тоном, продолжал: – Как тебя звать?

– Мари-Жанной… но все называют меня Жаннетон… Жаннетон-Венера! – с бессознательной гордостью прибавила она.

Картуш присвистнул сквозь зубы.

– Венера? Черт возьми! Да мне только того и надо, что самому в этом убедиться.

– Что вы хотите этим сказать, сударь?

– Что у тебя должна же быть где-нибудь своя комната и что ты можешь повести меня туда. Только такой ценой ты сможешь заслужить мое прощение.

– Ну, в таком случае, – весело воскликнула девушка, – меня ждет приятное наказание!

Часом позже Жаннетон стала его любовницей и была готова без колебаний последовать на край света за мужчиной, который так решительно овладел ею. В тот же вечер Картуш представил ее своим лейтенантам.

– Она станет моей женой, – сказал он. – И мы больше никогда не расстанемся.

В ту ночь в кабачке под названием «Пистолет» долго пили за здоровье молодой четы и плясали допоздна. Картуш не отставал от других, но он научился пить, не теряя рассудка. Когда пробило полночь, Жаннетон вытащила из-за пояса нож.

– Ты сказал, что теперь я твоя жена, – с внезапной серьезностью обратилась она к Картушу. – У нас, когда мужчина берет женщину в жены, он смешивает ее кровь со своей кровью, и с тех пор больше ничто не может их разлучить.

В глазах предводителя разбойничьей шайки вспыхнул огонек.

– А, так ты цыганка? Вот почему у тебя такая кожа, такие волосы!

– Да, я цыганка! – гордо ответила Жаннетон. – Ты по-прежнему хочешь на мне жениться? Или испугался?

– Я испугался? – Он резко притянул ее к себе и с внезапной страстью поцеловал. – А расхотеть тебя я смогу только тогда, когда меня разобьет паралич или я уже буду наполовину покойник. И то еще поглядим! Давай поженимся по вашему обычаю, моя Венера, так удачно названная!

Но Жаннетон не засмеялась. Быстро полоснув ножом по своему запястью, она выдавила несколько капель крови, затем проделала то же самое с рукой Картуша и прижала одну к другой крошечные ранки.

– Я люблю тебя! – серьезно проговорила она. – Никогда не забывай об этом!

– Не забуду!

Вакханалия вокруг них разгорелась с новой силой. Любовники выпили по последнему стакану, а потом, обнявшись, ушли, чтобы посвятить любви остаток ночи.

Вскоре дерзость Картуша уже не знала пределов. Казалось, для него нет ничего невозможного – зараза, распространяемая его шайкой, проникала повсюду и способствовала успеху самых отчаянных предприятий.

Он грабил людей первой величины: в числе его жертв оказались Шарль де Роган, лорд Дермотт, испанский посол и посол турецкого султана. Принца де Субиза он ограбил прямо в королевской приемной. Из Пале-Рояля у регента Филиппа Орлеанского он украл серебряные подсвечники. И это оказалась еще не самая известная его проделка…

Однажды вечером регент был на балу в «Опера». Картуш тоже там был. При появлении принца началась толкотня. Когда регент смог наконец выбраться из толпы, он обнаружил, что при нем нет уже ни шпаги, ни кошелька…

– Меня обокрали! – констатировал он, не проявив, впрочем, при этом большого волнения. – Вор останется ни с чем.

В самом деле, изучив повнимательнее свою добычу, Картуш увидел, что на шпаге принца, хоть она и была сделана из великолепной миланской стали, нет ни золота, ни серебра. Ее рукоять тоже оказалась стальной, а камни – поддельными. Он тотчас отослал шпагу назад, сопроводив такой запиской:

«Монсеньор, разве не стыдно было бы величайшему вору Франции попытаться помешать жить своему незадачливому собрату?»

Филипп Орлеанский обладал чувством юмора. Получив и прочитав эту наглую записку, он долго смеялся, а затем воскликнул:

– Я готов заплатить двадцать тысяч ливров тому, кто приведет ко мне Картуша!

Разумеется, нашлось подходящее ухо, услышавшее это предложение, и оно было передано Картушу, у которого среди слуг Пале-Рояля было немало сообщников. Не прошло и недели, как однажды вечером, во время ужина в Сен-Жермен, регент, развернув салфетку, обнаружил на тарелке еще одну записку.