Они подъехали к клубу, и сердце Глена съежилось при виде очереди перед дверью. Мартин подошел прямо к входу и заговорил с одним из охранников. Повернувшись, он неистовыми жестами стал подзывать Глена. Они зашли внутрь – очередь провожала Глена и Мартина приглушенными стонами зависти. Сперва Глен боялся, что они не попадут на вечеринку. Теперь, когда благодаря стараниям Мартина они были внутри, он с ужасом думал, что Лоррейн застрянет снаружи.

В клубе они сразу же направились в чилаут. Мартин сбегал в бар и купил две газировки. Было темно, и Глен вытащил пакетик из трусов. В пакетике было четыре таблетки с отштампованными изображениями плейбоевского кролика. Они закатили по колесу каждый, запив минералкой.

Минут через десять таблетка начала приходить, и, как с Гленом всегда бывало, он почувствовал неприятное ощущение сухости, на грани икоты. Ни он, ни Мартин нисколько не обеспокоились; Глен вообще плохо переносил колеса.

Три девчонки присели рядом, и Мартин тут же начал с ними болтать. А Глен так же быстро свалил на танцпол. Колеса были и вправду хороши, но если ты не шел сразу же плясать, то легко мог проболтать всю ночь в чилауте. Глен пришел сюда плясать.

Глен обошел заполненный людьми танцпол и почти сразу наткнулся на Лоррейн с подругой. Он начал танцевать на безопасном расстоянии. Глен узнавал музыку – «Murder Dem» от Ninjaman переходила в «G Spot» Уэйна Маршалла.

Лоррейн с Ивонн танцевали, танцевали с упоением. Глен наблюдал за ними. Лоррейн отключила весь мир вокруг, сосредоточившись на Ивонн, глядя только на нее. «Боже, мне бы хоть долю такого внимания», – подумалось Глену. Ивонн, напротив, была не настолько поглощена подругой, отвлекаясь на происходящее вокруг. Так все это видел Глен. Таблетка начинала действовать, и музыка, к которой он когда-то испытывал неприязнь, проникала в него со всех сторон, волнами пронизывала его тело, порождая в нем эмоции. Раньше джангл казался ему дерганым и несвязным, сбивал с толку и раздражал, сейчас он начинал жить в его ритме, и его тело раскачивалось и плыло вслед за ревом басов и рваным рисунком ударных. В нем поднималась радость любви ко всему хорошему, при этом он продолжал видеть все гадости жизни в Британии; более того, этот урбанистичный блюзовый ритм двадцатого века оттенял их, позволяя рассмотреть еще отчетливей. Ему не стало страшно или плохо: он четко знал, что нужно делать, чтобы уйти, избавиться от дурного. Ответ был прост: танцевать; он чувствовал, что должен танцевать, танцевать в полную силу. Это единственный путь. Ты обязан показать, что еще жив. Политические лозунги и выступления ничего не значат; ты должен праздновать радость жизни, чтобы показать всей этой серой силе и мертвым духам, которые заправляют всем, засирают тебе мозги и умертвляют, пока ты сам не становишься одним из них. Ты должен показать им, что, несмотря на все их попытки сделать из тебя такого же, превратить тебя в мертвеца, ты все еще жив. Глен понимал, что это не решение проблемы и, когда ты остановишься, все останется по-прежнему, но в данный момент он был на лучшей вечеринке в городе. Именно на такой, на какой хотел быть.

Глен посмотрел на Лоррейн и ее подругу. Он сам не замечал, что танцует как безумный, и только взглянув на девчонок, понял. Здесь не было выпендрежа, здесь всех охватило настоящее исступление. Это был не танец – слово не подходило. И здесь были они: Лоррейн и ее подруга Ивонн. Богиня Лоррейн. И богиня умножилась. Она уже была не одна – просто Лоррейн с подругой, когда он впервые заметил их. Теперь это были Лоррейн и Ивонн, захваченные безумной счастливейшей эмоцией танца, изначальная космическая скорость которого замедлялась до почти полной неподвижности под напором мигающих стробов и рваного брейк-битового ритма. Лоррейн и Ивонн. Ивонн и Лоррейн.

Единый оглушительный вопль поднялся из толпы, музыка достигла кульминации и сменила темп, постепенно входя в следующую тему. Обе девушки в изнеможении упали друг другу в объятия. В этот момент Глен почувствовал: что-то разладилось в языке их тел. Лоррейн и Ивонн целовались, и вдруг Ивонн начала сопротивляться и вырываться. Все происходило очень медленно в свете стробов. Казалось, что-то внутри у нее не выдержало и сломалось, что она переступила границу своей эмоциональной эластичности. Она вырвалась из их симбиотического объятия с рывком, который не смогли сгладить вспышки стробов, и застыла в неестественной позе. Лоррейн, казалось, взглянула на нее с изумленным презрением, затем перестала ее замечать.

Ивонн ушла с танцпола и направилась к бару. Глен смотрел на уходящую Ивонн, потом на Лоррейн. Лоррейн. Ивонн. Он пошел за Ивонн. Она стояла у стойки бара и пила воду. Этой ночью, которая изменила его жизнь, он дотронулся до ее плеча:

– Ивонн?

– Да… – медленно ответила Ивонн. – А ты Глен, да? Из больницы.

– Да-да, – улыбнулся Глен.

Она была прекрасна. Именно Ивонн. Ивонн и есть та единственная. Ивонн, Ивонн, Ивонн.

– А я не думала, что ты этим увлекаешься, – с улыбкой сказала она.

Ему показалось, будто она своими крупными белыми зубами вгрызается в его грудь и прокусывает дыру прямо в сердце. «Она охуенно красива, – решил про себя Глен. – За такую можно умереть».

– А, да, – ответил Глен, – конечно да.

– Тебе хорошо? – спросила Ивонн.

«Он просто красавец, – подумала она. Охуенный мужик. И на меня серьезно запал, как раз вовремя».

– Лучше никогда не бывало, а тебе?

– Становится гораздо лучше, – улыбнулась Ивонн.

Жизнь Ивонн тоже изменилась этой ночью.

10. Ребекка выздоравливает

Лоррейн измеряла Ребекке температуру, когда к ее знаменитой пациентке вошел ее не менее знаменитый посетитель.

– Ангелок! – воскликнул Фредди. – Как ты? Я еще вчера хотел было заглянуть, но эта встреча со споо-нсорами никак не кончалась. Ну, как у нас дела?

– Мм, – начала было Ребекка, и Лоррейн дрожащей, нетвердой рукой вытащила у нее изо рта градусник. – Фредди! Дорогуша! – Ребекка протянула руки и театральным жестом обняла гостя.

– Это же ты, Ребекка.

Лоррейн с трудом изобразила улыбку. Ей было нехорошо после вчерашнего, и ее мучила эта история с Ивонн. Она так глупо вела себя, потеряла над собой контроль… Нет, контроль над собой потеряла она сама… Лоррейн усилием воли пресекла зарождающийся приступ самобичевания. Сейчас явно был не тот момент.

– Спасибо, дорогая Лоррейн… ты не знакома с дорогушей Фредди?

– Не-а… – ответила девушка.

Она подала ему руку. Фредди пожал ее с усердием, после чего поцеловал в щечку. Лоррейн поморщилась от холодного и мокрого ощущения, которое оставила маслянистая слюна Фредди на ее лице.

– А я слышал о тебе, как ты отлично ухаживаешь за Ангелком, – с улыбкой произнес Фредди.

Лоррейн пожала плечами.

– Ах, Фредди, Лоррейн обо мне так заботится, правда, милая?

– Ну что вы, это же моя работа, в самом деле.

– И все же ты делаешь ее с такой отдачей, с таким savoir faire[2]. Я просто настаиваю, дорогуша Фредди, используй все свое влияние, чтобы Лоррейн повысили в этом лечебном учреждении.

– Я думаю, ты, это, того… сильно преувеличиваешь возможности простого деревенского па-а-рня из Соммерсета, Ангелочек, но я уж, как говорится, постараюсь вложить нужные слова в правильные ушки.

– Сделай одолжение, Фредди. Ведь лишь благодаря моей сестричке Лоррейн я могу вернуться домой на следующей неделе. И я похудела килограмм на пять. Ах, дорогуша Фредди, я так опустилась за последние годы. Обещай мне, что честно скажешь, когда я снова начну толстеть, и не будешь мне больше льстить. Ну пожалуйста, дорогуша, ну пообещай же!

– Как скажешь, Ангелочек! Очень рад, что тебя скоро отпустят домой, – с улыбкой сказал Фредди.

– Да-да, и Лоррейн приедет ко мне в гости, правда, милая?

– Ну, вообще-то… – промямлила Лоррейн.

Меньше всего сейчас ей хотелось именно этого. У нее болели ноги; и она знала, что к концу смены заболят еще сильнее. Глаза устали; посмотрев на кровати, на которых надо было поменять белье, ей ужасно захотелось прилечь прямо сейчас на одну из них.

– Ну же, пообещай, что приедешь, – надулась Ребекка.

Ребекка вызывала у Лоррейн странное чувство. С одной стороны, ей претил ее покровительственно-капризный тон. С другой стороны, Лоррейн испытывала дикое желание растормошить это глупое, раздувшееся существо, эту наивную и обманутую женщину, сказать ей, какая она дура, как ей нужно посмотреть реальности в глаза и забыть свои детские фантазии. И все-таки где-то в глубине души ей было жаль Ребекку, хотелось защитить ее.

Лоррейн видела, что, несмотря на всю свою навязчивость и жалкость, Ребекка была хорошей, честной женщиной.

– Ладно, приду, – ответила она.

– Вот и замечательно! Видишь, Фредди, Лоррейн даже вдохновляет меня снова писать. Я хочу написать с нее героиню нового романа. И назову ее Лоррейн. Хоть я и собиралась прозвать ее Агнес, думаю, ничего страшного, если имя будет звучать немного по-французски. Быть может, у Флоры был любовник-француз, пока она не встретила священника. Старая связь, понимаешь? Боже, у меня снова столько идей! Я определенно посвящу эту книгу тебе, дорогая, дорогая сестричка Лоррейн!

Лоррейн внутренне содрогнулась.

– Вот и здорово, – заключил Фредди, с нетерпением предвкушая поход в патологоанатомию, – но мне пора. А что, Ангелок, с женщиной в соседней палате?

– Ах, она очень больна. Думаю, ей остались считаные дни, – вздохнула Ребекка.

– Какой ужас, – ответил Фредди, с трудом скрывая радость предвкушения.

Женщина была довольно грузной – счастливое забытье в такой массе плоти. «Покорить всю эту груду мяса – все равно что на Эверест забраться», – произнес он про себя с чувством глубокого удовлетворения.

11. Без названия – в работе

Страница 47

В последних числах марта Лоррейн с мисс Мэй отправились в дальний путь, конечным пунктом коего был Лондон. Для девушки из шотландского захолустья, никогда и никуда не ездившей, кроме как давным-давно в Эдинбург, каждый новый день в пути был полон впечатлений. К тому же она, особенно вначале, пребывала в радостном возбуждении, вызванном той небольшой, но неожиданной суммой денег, шестьюдесятью фунтами, которыми заботливый отец наделил ее перед отъездом.

Женщины передвигались в старом экипаже, влекомом двумя статными лошадьми под управлением Тама Крейга, селькирского мужика, неоднократно уже проделывавшего этот путь. Для человека, привыкшего к езде в почтовой карете, неповоротливый и скрипучий экипаж, запряженный всего лишь двумя лошадьми, сулил мучительно медленное путешествие. И если Лоррейн оно казалось настоящим приключением, то для ее спутницы, мисс Мэй, – невыразимо скучным. Она рассудила, что единственным преимуществом такого способа передвижения был повышенный комфорт.

Но, несмотря на все это, путешествующим дамам доставляли удовольствие отменные угощения на частых остановках, да и кровати в постоялых дворах обычно были вполне удобны. Лоррейн пришлась по душе трехдневная остановка в Йорке, которая случилась по совету Тама Крейга, заметившего усталость одной из лошадей. Лоррейн так полюбился город, что она упрашивала остаться здесь еще хоть на день, но неумолимый шотландец-кучер заявил, что лошади вполне готовы, а мисс Мэй, как и обычно, воспользовалась правом решающего голоса.

– Мой долг – доставить тебя к леди Хантингтон, дорогая. И хоть срок твоего приезда не был назван, я не могу позволить тебе задерживаться в каждом интересном пункте нашего пути! Промедление – для нас помеха!

С этим они и отбыли.

Дорога до Грантама была небогата приключениями. Сильный дождь застал их при приближении к Гонерби Мору, затопив живописные линкольнширские поля. Вдруг, будто из ниоткуда, их обогнала почтовая коляска, запряженная четверкой, причем с такою быстротой, что смирные животные, тащившие экипаж наших героинь, понесли, и он съехал на обочину. От резкого рывка мисс Мэй стукнулась головой.

– Что…

– Мисс Мэй, – Лоррейн схватила ее за руку, – с вами все в порядке?

– Да, да, девочка… Я испугалась, что экипаж мог перевернуться… Скажи мне, что случилось?

Выглянув в окошко, Лоррейн увидала, что Там Крейг яростно машет кулаком, и услышала проклятия на гортанном шотландском, каких она прежде не слыхала.

– Ах вы, черти! Я повырезаю вам трусливые английские сердца!

– Мистер Крейг! – возмутилась мисс Мэй.

– Простите, мэм, – меня взбесила неучтивость тех военных, что были в той коляске. Пускай они и офицеры, но никакие не джентльмены, это точно.

– Возможно, они торопились скорей добраться до ночлега, – произнесла мисс Мэй. – Нам тоже надо поспешить.

– Простите, мэм, но одна лошадь охромела. Придется в Грантаме ее заменить, и, боюсь, на это у нас уйдет уйма времени.

– Отлично, – тяжело вздохнула мисс Мэй. – Ах, Лоррейн, как меня утомило это путешествие.