29

Красивые, в джинсе, слившиеся с толпой. Смеясь, едут вглубь города на синем, как ночь, мотоцикле. Болтают ни о чем и обо всем, улыбаясь друг другу в зеркальца. Она сидит, обхватив его за спину, ее обвевает ветер и какая-то новая сила, сила поражения. Виа Куаттро Фонтане. Площадь Сайта Мария Маджоре. На углу справа небольшой паб. Англичанин у дверей узнает Стэпа. Пропускает его. Баби улыбается. С ним можно куда угодно пройти. У него есть пропуск. Пропуск в счастье. Она так счастлива, что заказывает темное пиво, при том что никогда не любила даже светлое, так замечталась, что съела с ним на пару тарелку пасты, забыв о призраке диеты. Слова льются из нее ливнем, она говорит обо всем, у нее не осталось тайн. Она видит его сильным и умным, красивым и нежным.

И как она, слепая дурочка, не заметила этого раньше, злилась и обижалась на него? Но теперь она прощает себе. Она просто боялась. Они играют в дартс. Она попадает в цель. Торжествующе поворачивается к нему: «Ну как, неплохо получается?» Он улыбается, кивает. Баби радостно бросает следующий дротик, но уже не успевает увидеть, что попала в цель.

Снова похищена. Виа Кавур. «Пирамида». На полной скорости, наслаждаясь прохладным ветром последних ночей апреля. Стэп включает третью, потом четвертую скорость. Наперерез им на перекрестке – светофор сияет желтым. Стэп не останавливается. Вдруг – скрип тормозов. Щебенка. Jaguar Sovereign выехал слева на полной скорости, пытается затормозить. Удивленный Стэп застывает посреди перекрестка. Мотоцикл глохнет. Баби крепче обнимает его. В ее перепуганных глазах отражаются мощные фары приближающейся машины.

Кошачья морда бунтует против резкой остановки. Машина теряет управление. Баби зажмуривается. Слышно, как рычит мотор, как тормоза буквально рвут шины. И больше ничего. Баби открывает глаза. Jaguar стоит в нескольких сантиметрах от мотоцикла. Баби вздыхает с облегчением и выпускает из цепких рук куртку Стэпа.

Стэп же бесстрастно глядит на водителя.

– Куда ты прешь, сволочь!

Мужчина лет тридцати пяти с густыми, кудрявыми, безукоризненно подстриженными волосами опускает стекло:

– Что ты сказал, мальчик?

Стэп, улыбаясь, слезает с мотоцикла. Знает он таких. С ними должна быть женщина, так что выглядеть бледно им не захочется. Подходит к машине. И в самом деле – сквозь стекло видны скрещенные ноги, на коленях черная вечерняя сумочка, элегантный костюм. Стэп пытается разглядеть ее лицо, но мешает блик от фонаря. Мальчик. Сейчас посмотрим, кто тут мальчик. Стэп учтиво распахивает дверь перед тем типом.

– Вылезай, сволочь, так лучше слышно.

Мужчина собирается выйти. Стэп хватает его за пиджак и выволакивает наружу. Швыряет на машину. Замахивается для удара.

– Стэп, не надо! – это Баби.

Стоит возле мотоцикла. Смотрит встревоженно и недовольно, опустив руки.

– Не надо, пожалуйста!

Стэп ослабляет хватку. Тип тут же этим воспользовался. Подло бьет его прямо в лицо. Голова Стэпа отлетает назад. Но лишь на секунду. Удивленно подносит руку ко рту. Губа кровоточит. «Ах ты сукин…» – Стэп бросается на него. Мужчина выбрасывает вперед руки, нагибает голову в попытке закрыться. Стэп хватает его за кудри, тянет вниз, вот-вот пнет коленом, как вдруг… снова получает удар. Теперь по-другому, сильнее, прямо в сердце. Меткий удар. Всего лишь одно слово. Его имя.

– Стефано…

Из машины выходит женщина. Сумочка ее на багажнике, а сама она стоит с ним рядом. Стэп смотрит на нее. Смотрит на сумку. Нет, он такой еще не видел. Подарил какой-нибудь хахаль. Что за дикая мысль. Он медленно отпускает руку. Кудрявый тип высвобождается, ему повезло. Стэп молча смотрит на женщину. Красива, как и всегда. Слабое «Привет» слетает с его губ. Мужчина пихает Стэпа в бок. Стэп послушно пятится. Тип садится в Jaguar и зовет женщину с собой.

– Поехали, быстрее.

Женщина и Стэп смотрят друг на друга последнюю секунду. В этих глазах, таких похожих, – загадочные чары, долгая история о любви и грусти, о страдании, о былом. И дама снова садится в машину – красиво, элегантно, так же, как и вышла. А он остается на дороге: губа кровоточит, а сердце рвется на куски. К нему подходит Баби. Она видит только одну рану и, встревоженная, осторожно касается губы. Стэп сдвигается с места и молча садится на мотоцикл. Раздраженно ждет, пока сядет Баби. Стартует, жмет на газ. Мотоцикл пролетает по улице, набирает обороты. Лунготевере.

Он летит, не размышляя. Оставляя позади давние воспоминания, увеличивает скорость. Сто тридцать, сто сорок. Быстрее, быстрее. Холодный воздух бьет ему в лицо, и эта боль приносит облегчение. Сто пятьдесят, сто шестьдесят. Еще быстрее. Стрелой пролетает меж двух машин, едва не задев их. Глаза его закрыты, он смотрит внутрь себя. Счастливый облик той женщины одолевает его смятенный разум. Сто семьдесят, сто восемьдесят, подпрыгнув на ухабе, мотоцикл едва не пролетает через перекресток. Светофор только что вспыхнул красным. Слева гудят только что тронувшиеся и затормозившие автомобили. Покоряются дерзкому мотоциклу, слабо освещенному ночному метеору, он быстр и опасен, как синий хромированный снаряд. Сто восемьдесят, двести. Ветер свистит в ушах. Края улицы размываются и сливаются где-то впереди. Снова перекресток. Далекий свет. Гаснет зеленый, зажигается желтый. Стэп жмет на кнопку под левой рукой. В ночь взмывает гудок. Как предсмертный крик подранка, как сирена «скорой помощи», пронзительная, как стон страждущего, что лежит в ней. Светофор переключается. Красный.

Баби молотит его в спину кулаками: «Стой, остановись!» Машины на перекрестке трогаются. Перед ними вырастает гудящая металлическая стена из весьма дорогих разноцветных кирпичей. «Стой!»

Последний крик, последний призыв к жизни. Стэп будто просыпается. Отпущенная рукоятка газа проворачивается до нуля. Мотор под всесильным седоком медленно затихает. Четвертая скорость, третья, вторая. Стэп охватывает стальную ручку тормоза, едва не согнув ее. Мотоцикл, дрожа, тормозит, обороты быстро спадают. Колеса оставляют на асфальте два глубоких прямых следа. От дымящихся поршней поднимается запах гари. Машины останавливаются в нескольких сантиметрах от мотоцикла. Никто ничего не заметил. Только теперь Стэп вспомнил о Баби. Она слезла с мотоцикла, прислонилась к отбойнику.

Из груди ее вырываются приглушенные рыдания, бледное лицо прочертили дорожки слез. Стэп растерян. Стоит с раскрытыми объятиями, не решаясь прикоснуться к ней. А вдруг от этого она еще сильнее разревется? Но надо попробовать. Однако такого отклика он не ожидал. Баби отталкивает его рукой, речь прерывается слезами, она почти кричит:

– Зачем? Ну зачем ты так? Ты с ума сошел? Нашел время гоняться!

Стэп не знает, что ответить. Просто смотрит в огромные, влажные, залитые слезами глаза.

Как объяснить? Как рассказать ей, что произошло? Сердце будто тисками сжали. Баби бросает на него взгляд. Ее голубые глаза, страдающие, вопрошающие, ищут ответа. «Не могу, – повторяет он про себя. – Я не могу». Баби шмыгает носом и возобновляет атаку:

– Кто эта женщина? Почему у тебя вдруг переменилось настроение? Стэп, скажи мне. Что между вами было?

И вот эти последние слова, эта гигантская ошибка, этот невероятный намек поразили его в самое сердце. И вся его защита рассеивается. Прочные, толстые стены, что возводил он день за днем, рухнули в один миг. Сердце впервые забилось спокойно. Он улыбается наивной девочке.

– Хочешь, скажу, кто эта женщина?

Баби кивает.

– Это моя мать.

30

Два года назад.

Стэп, запершись в комнате, ходит из угла в угол, учит химию. Опирается руками о стол. Перелистывает тетрадь с записями. Не получается. Формулы никак не лезут в голову.

Вдруг с последнего этажа дома напротив запел Баттисти: «Ты запомнилась мне такой же прекрасной…» Хорошо ему, а вот мне ничего не вспоминается, а химию я ненавижу. Потом, поняв, что ему сейчас прокрутят всю пластинку, он встает и распахивает окно:

– Эй, вы там, потише!

Музыка затихает. «Дебилы», – Стэп усаживается и снова углубляется в химию.

– Стефано…

Стэп оборачивается. Перед ним мать. Она в шубе из кусочков меха разных оттенков, светло-коричневых и золотистых. Под шубой бордовая юбка, открывающая великолепные ноги, обтянутые тонкими колготками. Элегантные темно-коричневые туфли завершают наряд.

– Я ухожу, тебе нужно что-нибудь?

– Нет, мама, спасибо.

– Ну хорошо, тогда до вечера. Если позвонит папа, скажи ему, что я пошла отнести юристу документы. Он знает, какие.

– Ладно.

Мать подходит к нему и нежно целует в щеку. Ее локоны заметно благоухают. Стэп думает: это уж чересчур. Нет, отцу он ничего не скажет. Смотрит, как она уходит, и понимает, что поступил правильно. Она – само совершенство. Его мать ничего не может делать неправильно. Даже по части духов. Под мышкой у нее сумочка – ее подарили они с братом. Паоло дал почти всю сумму, но выбирал-то он, в том самом магазине, на виа Кола ди Риенцо, где он столько раз видел, как мать в нерешительности застывает у витрины.

– Ты настоящий знаток, – прошептала она ему на ухо, сунув сумочку под мышку, и покачивая бедрами, прошлась как по подиуму. – Ну, как она мне?

Все наперебой загалдели. Но она ждала его суда, суда «настоящего знатока».

– Мама, ты очень красивая.

Стэп возвращается в свою комнату. Слышит, как хлопнула кухонная дверь. Когда же они подарили ей эту сумочку? На Рождество или ко дню рождения? Нет, лучше уж поучить химию.

Прошло время. Почти семь часов. Осталось доучить еще три страницы. Тогда это и случилось. Снова запел Баттисти. Из-за закрытого окна на последнем этаже дома напротив. Громче, чем раньше. Настойчиво. Вызывающе. Не обращая внимания ни на кого и ни на что. И на него – а он-то учится, он не может пойти в спортзал! Это уж слишком.

Стэп берет ключи от дома и, хлопнув дверью, выбегает. Пересекает улицу и входит в подъезд напротив. Лифт занят. Бежит вверх по лестнице, перемахивая через две ступеньки. Все, так больше нельзя. Что Баттисти, Баттисти ни при чем. Но так громко его слушать!.. Он прибегает на последний этаж. И тут двери лифта открываются. Оттуда выходит парень из службы доставки с бумажным свертком в руках. Он оказался быстрее Стэпа. Смотрит на табличку с именами жильцов и звонит. Стэп переводит дух неподалеку. Парень глядит на него с любопытством. Стэп с улыбкой отвечает ему взглядом, затем изучает пакет у него в руках. На нем написано «Антонини». Ага, это те самые знаменитые сэндвичи. Они их тоже заказывают по воскресеньям. Они бывают с чем хочешь: с лососем, с икрой, с морепродуктами. Мать их ужасно любит.

– Кто там?

– Антонини. Вы заказывали сэндвичи.

Стэп улыбается про себя. Он угадал, и может, тот тип, чтобы загладить вину, предложит ему один. Дверь открывается. На пороге показывается мужчина лет тридцати. На нем полурасстегнутая рубашка и трусы. Доставщик собирается вручить ему пакет, но мужчина, едва завидев Стэпа, бросается на дверь, пытаясь ее захлопнуть. Стэп ничего не понимает, но инстинктивно кидается вперед. Просовывает в щель ботинок. Доставщик отступает, чуть не падая вместе со своей коробкой. И тут Стэп, прижавшись лицом к холодному темному дереву, в дверной щели видит ее. Она лежит на кресле рядом с шубой. Вдруг он вспоминает: они с братом подарили эту сумочку к Рождеству. Ярость и отчаяние, желание, чтобы всего этого не было, невозможность поверить собственным глазам во сто крат увеличивают его силы. Он распахивает дверь, швырнув того типа наземь. В гневе влетает в гостиную. О господи, лучше ослепнуть, чем видеть такое! Дверь в спальню открыта. На кровати среди сбившихся простыней, с совсем другим лицом – он не узнал его, хоть видел сотни раз – лежит она. Закуривает с невинным видом. Их глаза встречаются, и тут же что-то ломается, что-то гаснет навсегда. Навсегда обрезана пуповина, и оба они рыдают, глядя друг на друга. Потом он удаляется, а она, не сказав ни слова, остается в постели, сжигая себя, как закуренную сигарету. Сгорая от любви к нему, от ненависти к самой себе, к другому, к самой ситуации. Стэп медленно направляется к двери и останавливается. На лестничной площадке возле лифта стоит доставщик, вперившись взглядом в пакет с сэндвичами. Вдруг на его плечи опустились руки. «Послушай…» Это тот парень. Что он хочет сказать? Все равно ничего не докажет. Стэп смеется. Парень не понимает. Удивленно смотрит на Стэпа. И Стэп бьет его по морде. Тут слова Баттисти, безвинно виновного в этом открытии, они эхом разносятся по площадке и доходят до Стэпа. «Прости меня, если сможешь, и вы, синьор, простите». Это за что же я должен извиняться?

Джованни Амброзини прижимает руки к лицу, сквозь них сочится кровь. Стэп хватает его за рубашку и с треском ткани выкидывает из этого притона незаконной любви.

Бьет его несколько раз по лицу. Мужчина пытается убежать. Слетает вниз по ступенькам. Стэп тут же его настигает. От выверенного пинка Джованни Амброзини спотыкается и катится по лестнице. Как только он останавливается, Стэп прыгает на него сверху. Колотит его по спине, по ногам, тот пытается схватиться за перила, чтоб подняться и убежать. Стэп собирается его искалечить. Тянет за волосы, пытаясь добиться мольбы о прощении. Но почуяв, что его схватили за волосы, Джованни Амброзини вцепляется в железные перекладины и вопит как оглашенный. Двери квартир распахиваются. Стэп бьет его по рукам до крови. Но Джованни Амброзини все так же цепляется за перила, он знает, что в этом его спасение. И тогда Стэп… Замахнулся ногой и пнул его как следует в затылок. Точный, жестокий удар. Лицо Амброзини впечаталось в перила. С глухим стуком. Хрустнули и сломались скулы. Хлынула кровь. Челюсти сломаны. На мраморный пол, подскакивая, вылетел зуб. Перила затряслись, звук разнесся вниз по лестнице вместе с последним криком Амброзини. Потом тот потерял сознание. Стэп сбежал по лестнице сквозь строй любопытных лиц жильцов, расталкивая вялые тела, что безуспешно пытались его задержать. Он бродил по городу. Домой не вернулся. Ночевать пошел к Полло. Тот ни о чем не спрашивал. К счастью, его отец куда-то ушел, так что они могли спать в одной кровати. Полло слышал, как Стэп метался, страдая даже во сне. Но наутро сделал вид, что ничего такого не было, несмотря даже на то, что одна подушка была мокра от слез. Они позавтракали, улыбаясь, болтая о пустяках, выкурили одну сигарету на двоих. Затем Стэп пошел в школу и даже ухитрился получить на химии шесть баллов. Но с того дня жизнь его изменилась. Никто не знал почему, но это ему было все равно.