— Ну так оставьте его. — Питер Фарадей вдруг нахмурился. — Только не говорите, что герцог поставил вас перед выбором — либо вы срочно обзаводитесь мужем, либо у вас заберут ребенка.

— Нет-нет, что вы! Эмилия со Спенсером очень добры ко мне — они пообещали, что не оставят меня, что бы я ни решила насчет ребенка. Но, конечно, все будет намного проще, если я выйду замуж. И я тут подумала… а вдруг вы мечтаете стать отцом? Вы такой добрый… и терпеливый. По-моему, из вас получится замечательный отец. И возможно, это ваш единственный шанс стать им без особых хлопот. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? В вашем состоянии тяжкая необходимость выполнять свой супружеский долг…

— Без особых хлопот? — не веря собственным ушам, повторил Питер. — Тяжкая необходимость?! Господи, помилуй, держу пари, ваш учитель был жалким любовником, верно?

— Хуже некуда. Но я не это имела в виду. — Клодия, вытянув шею, прислушалась, потом придвинулась к Питеру, насколько позволял ее огромный живот, и, понизив голос, продолжала: — Вы ведь гомик, верно?

Питер оцепенел. Не зная, что сказать, он встал, взял графин с лимонадом и наполнил бокал Клодии.

— Все в порядке, — успокаивающе прошептала она, заметив, как он потрясен. — Я умею держать язык за зубами. Кроме меня о вашей тайне не знает никто. Вы же знаете, как это бывает, когда сидишь в четырех стенах. Мне ведь совершенно нечем заняться, вот я и развлекаюсь, незаметно наблюдая за всеми.

— Но как?..

— Это было несложно. — Клодия снисходительно усмехнулась. — Обычно джентльмены заглядываются на горничных. А вы — на лакеев. Вам приглянулся тот, высокий, с квадратной челюстью, верно? Кстати, мне тоже. А какие ляжки… Настоящий жеребец, верно? — Клодия мечтательно вздохнула. — Увы, горничная Эмилии уверяет, что парень душой и телом предан своей возлюбленной — к несчастью для нас обоих. Кажется, она белошвейка. Но никто же не запрещает любоваться им, так ведь? Можно при нем ронять кое-что на пол и смотреть, как он нагибается… — Она провела языком по губам.

— Господи, леди Клодия… — Откинувшись на спинку кресла, Питер смотрел на девушку по все глаза. Внезапно по губам его скользнула понимающая усмешка. — Вы просто потрясающая, будь я проклят!

Клодия позволила себе насладиться своим триумфом. Слава Богу, хоть кто-то это заметил, удовлетворенно подумала она.

— Значит ли это, что вы согласны?

— Нет, моя дорогая. — Питер мягко покачал головой. — Я не могу жениться на вас. Зато я готов стать вашим преданным другом.

— Какой от этого прок? Друг не может дать моему ребенку имя.

— Совершенно верно. Тут вам придется рассчитывать только на себя. Но вы справитесь — ни минуты в этом не сомневаюсь.

— Просто не представляю, как я смогу одна растить ребенка, — всплеснула руками Клодия. — При том, что я сама то и дело попадаю в неприятности.

— Клодия, — терпеливо сказал Питер, — знаете, чем я занимался последнее время? Пытался узнать вас получше. Хотите послушать, что я думаю?

Клодия пожала плечами.

— Вы умная, решительная и очень любопытная молодая особа. Чрезвычайно наблюдательная и весьма смышленая. Вы не боитесь рисковать. Вас не смущает такая ерунда, как правила приличия. До сих пор жизнь вас не баловала — обстоятельства сложились так, что вы оказались в затруднительном положении. Но когда-нибудь все изменится, и вы станете прекрасной женщиной. И замечательной матерью. В последнем я уверен.

Одинокая слезинка повисла у нее на ресницах. Клодия, шмыгнув носом, сердито смахнула ее рукой.

— Вы единственный, кто по-настоящему добр ко мне, Питер.

— Это не так. Ваш кузен и его жена очень привязаны к вам, поверьте. И вы тоже любите их, хоть считаете, что они вас не понимают. А в один прекрасный день вы встретите мужчину, который будет не только понимать вас, но и любить. Если в мире есть хоть какая-то справедливость, то у него будет не только квадратная челюсть, но и мощные ляжки, — хихикнул Питер. — Ни за что не соглашайтесь на меньшее, дорогая.

— Нужно же как-то устроить свою судьбу. С незаконнорожденным ребенком на руках кому я нужна? Я не могу быть привередливой. Ведь о том, чтобы выезжать, не может быть и речи. И я никогда не узнаю, что такой лондонский сезон. — Клодия снова захлюпала носом.

В глазах Питера мелькнуло сочувствие.

— О, все будет хорошо. И выезжать вы тоже будете. Пройдет несколько лет, и вы вернетесь. Весь Лондон станет восхищаться вами, дорогая — сильной, независимой, дерзкой и невероятно соблазнительной леди. Поверьте мне, дорогая, все мужчины будут у ваших ног. — Взяв в руки стаканчик с костями, Питер с улыбкой добавил: — Непременно обещаю быть на вашем первом балу — специально для того, чтобы напомнить вам об этом предсказании.

— Правда? — совсем по-детски спросила Клодия. Потом, опомнившись, покосилась на его больную ногу и украдкой вздохнула. Бедняга, сочувственно подумала она, до балов ли ему? Однако мужество Питера внушало уважение. — Что ж, раз так, тогда первый танец за вами.

— По рукам.

Они обменялись торжественным рукопожатием, скрепив сделку. Внезапно Клодия чуть заметно поморщилась — внизу живота появилась слабая тянущая боль.

— С вами все в порядке? — встревожился Питер.

— Да, конечно. — Клодия сделала глубокий вздох, задержала дыхание и медленно выдохнула. — Я уже привыкла. Доктор говорит, это так называемые ложные схватки. — Сморщившись, она принялась поглаживать живот. Вскоре боль исчезла. Клодия с содроганием вспомнила, как мучилась первые месяцы беременности. Постоянные боли, вечные кровотечения… По сравнению с этим все остальное можно было назвать ерундой.

— А что насчет вас, мистер Фарадей? — кокетливо спросила Клодия, решив, что пора переменить тему. — Скажите, вы были когда-нибудь влюблены?

Питер отвел глаза.

— Да, — глухо пробормотал он.

— Но у вашей истории был печальный конец.

— Совершенно верно. — Питер задумчиво встряхнул стаканчик с костями. — Все закончилось плохо. Очень плохо.

Было ясно, что мысль об этом до сих пор причиняет ему боль. Вероятно, рана еще не успела затянуться. Клодии очень хотелось утешить его, но как? Так ничего и не придумав, она поднесла к губам бокал с лимонадом.

— И тем не менее вы считаете, что она того стоит? — спросила она, сделав глоток. — Я имею в виду — любовь?

— Да, — твердо сказал он. — Она того стоит. И она стоит того, чтобы терпеливо ждать, когда она придет. Она стоит того, чтобы жить, чтобы умереть, даже того, чтобы убить за нее. Любовь дороже всего.

— Ах!

Боль, внезапная и мучительная, вдруг обрушилась на нее, заворочалась в животе, словно чудовищный червь, разрывая внутренности. На миг у Клодии перехватило дыхание. Но едва она облегченно вздохнула, решив, что все прошло, боль снова вернулась — с еще большей силой, и из груди Клодии вырвался пронзительный крик. Комната перед глазами завертелась, все окрасилось в багрово-алые цвета. На этот раз это были уже не ложные схватки, а нечто другое, это Клодия поняла сразу. Что-то не так, испугалась она, лихорадочно пытаясь понять, что происходит. Может, она случайно нарушила предписания доктора или пропустила мимо ушей какой-нибудь совет Эмилии? Возможно, это из-за того, что она этим утром слишком быстро сбежала по лестнице или потому, что накануне за ужином слишком налегала на пудинг.

Пожалуйста, мысленно взмолилась она. Пожалуйста, пусть с моим малышом все будет хорошо!

— Мистер Фарадей, — пролепетала она. — Я… — Новая волна боли захлестнула ее. Клодия скрипнула зубами. — Со мной что-то не так. Помогите…

Но мистер Фарадей — искалеченный, с трудом передвигающийся с помощью палки мистер Фарадей — куда-то испарился…

Кресло опустело.

Последнее, что увидела Клодия, это как Питер Фарадей пулей вылетел из комнаты.


— Дай сюда. — Лили вырвала листок из рук Эмилии и поспешно пробежала его глазами. Полчаса кривляния и кучка орешков — и перед ними лежит листок с записью того бреда, что нес попугай. — Черт… все, как обычно. Ничего нового, — разочарованно протянула она.

«О, Джулиан. Виновен. Виновен. Благодарю вас, это все».

А дальше — бесконечное повторение тех же самых фраз попеременно с криками и взмахами крыльев.

А это что такое? Лили присмотрелась повнимательнее. И точно, почти в самом низу страницы обнаружилось нечто новенькое.

— Мистер Джеймс Белл, — громко прочитала она. — Очень интересно! Знать бы только, где он услышал это имя.

— Может, это какой-то ваш знакомый? — предположила Мередит.

— Да. Вроде того.

На Лили нахлынули воспоминания — она снова увидела себя сидящей в темной ложе театра рядом с этим почти незнакомым ей мужчиной, скромно одетым, в очках, словом, типичным клерком или бухгалтером. Она вспомнила, как ее потрясло это перевоплощение. Казалось, перед ней совершенно другой человек. Не будь она уверена, что это Джулиан, никогда бы его не узнала. Даже теперь, став его женой, Лили не переставала удивляться тому, что ни одна живая душа на свете не видела его таким, каким он в тот день предстал перед ней. Общество знало совсем другого Джулиана Беллами — лощеного светского льва, не устававшего поражать окружающих экстравагантными прическами и не менее экстравагантными галстуками, денди, чьи любовные эскапады и злоязычие давно уже стали притчей во языцех. И никто не видел другого Джулиана — скромного привлекательного молодого человека с открытым лицом, ранимой душой и врожденным чувством справедливости. С мягким сердцем и ясным умом.

Именно этот человек и стал ее мужем.

— Думаю, — задумчиво протянула Лили, — этот Джеймс Белл гораздо больше, чем просто знакомый.

— Стойте-ка! — Эмилия даже подскочила от неожиданности. — Он только что сказал что-то новое. Точно, я раньше этого не слышала. — Она вырвала у Лили из рук листок и принялась торопливо писать.

Вытянув шею, Лили затаила дыхание. Через минуту на бумажке появилось еще одно слово.

— Джерихо, иначе говоря Иерихон, — прочитала она вслух. — Не понимаю, как это может нам помочь. А вы? — Она оглянулась на подруг.

— Возможно, это что-то значит, — предположила Мередит. — Кто знает, может, один из прежних владельцев твоего попугая увлекался чтением библейских текстов. А вообще это может быть что угодно — так могли звать слугу, например. Или самого попугая.

— Или корабль, — высказала догадку Эмилия. — Кстати, первое судно, на которое получил назначение Майкл, называлось именно так. Учитывая, сколько писем я ему написала в тот первый год, вряд ли я могла что-то напутать. Совершенно верно — он отплыл из Плимута, а судно называлось HMS[8] «Иерихон». Насколько мне известно, корабль отправили в сухой док, на вечную стоянку. Но я как сейчас помню, как Майкл показывал мне его, когда мы с ним поехали в… — Глаза ее внезапно расширились, она с такой силой сжала руку Лили, что та слегка поморщилась от боли. — В Гринвич! Точно! «Иерихон» сейчас пришвартован где-то в окрестностях Вулвича. Это вниз по течению Темзы. Кажется, кто-то говорил, что он служит плавучей тюрьмой.

— Плавучей тюрьмой? — У Лили екнуло сердце.

— Подождите-ка, — вмешалась Мередит. — Насколько я могу судить, это достаточно далеко. И это вообще может оказаться совсем не тем, что мы ищем.

— Знаю, знаю. Конечно, ты права, — пробормотала Лили, лихорадочно соображая, что же делать дальше. — Но это единственная ниточка, которая у нас есть. — Сколько же миль до Вулвича? Десять? Пятнадцать? Сколько времени потребуется, чтобы добраться до этого самого «Иерихона»? — Нужно ехать. Нельзя терять ни минуты!

Не успела она это сказать, как в дверях появился Свифт с подносом, на котором лежала записка. По тому, как неаккуратно она была сложена, ясно было, что написана она была в большой спешке.

— Простите, что позволил себе потревожить вас, миледи. — Дворецкий почтительно поклонился. — Но тут записка для ее светлости. Только что принесли, — объяснил он. — Сказали, очень срочно.

Эмилия торопливо пробежала глазами записку. Руки у нее задрожали.

— О нет! Боже мой, у Клодии начались роды. Мне нужно бежать.

Известие поразило всех. И Лили в том числе. Однако куда больше ее потрясла надпись, сделанная на оборотной стороне записки. Для ее светлости герцогини Морланд было написано торопливым, размашистым почерком.

Лили онемела. Ей хорошо был знаком этот почерк.

Почти также хорошо, как собственный.

— Господи помилуй… — Она вскочила на ноги и торопливо выхватила листок из рук удивленной Эмилии. — Кто это писал?! — Не дожидаясь ответа, она поспешно пробежала записку глазами.

«Ваша светлость!

У леди Клодии начались роды. Я взял на себя смелость послать за доктором.