Внезапно руки ее ослабели. Она присела на стул у двери в спальню.
— Нил, мне вдруг сделалось сразу нехорошо. Я не знаю, что со мною, Нил.
Она смотрела на него с вопросом, точно он один мог ответить на него. Губами она чуть черпнула воздух и тотчас сжала их, как от внутренней боли.
— Я боюсь… да, я боюсь, что это — правда, — прибавила она, вглядываясь в его лицо и точно вдруг читая в нем новое.
— Но это же ложь… Нил, мне страшно.
Она поднялась и крепко обвила его поверх рук. Ее руки, точно налитые, вздрагивали. Дрожь расходилась по плечам, и постепенно ее тело ритмически заколебалось. Из груди вылетало с перерывами глухое клокотание. Это были не слезы, а нервный, истерический припадок.
Он ввел ее в спальню и запер дверь.
— Я схожу с ума, Нил.
Она билась, царапая его за плечи.
— Ты мне изменил… Ты… которого я считала скалой.
Она выкрикивала, торопясь, точно боясь, что ее покинет дар речи, и опять из груди вылетали эти страшные звуки, которых он не слыхал никогда. Это даже не было рыдание, но что-то гораздо более безнадежное. Руки ее беспомощно обвисли, плечи жалко покривились, и только губы так же ритмически быстро дрожали, как и все тело.
«Да, я жесток, — подумал Колышко, — и чересчур хочу быть счастливым».
Усадив Сусанночку на кровать, он сам уселся рядом. Ему захотелось ее во что бы то ни стало ободрить и утешить. Хорошо. Если это так для нее тяжело, он еще раз взвесит свое чувство к «той». Ведь он же не мог думать, что она настолько мучительно относится к тому, что было между ними.
Ведь они, в сущности, были пока ничем не связаны друг с другом. Хорошо, он подумает. Пусть только она успокоится, говорил он.
Но она отстранилась.
— Нет, нет, не надо. Ты нарочно.
Он старался сдержать ее дрожь, крепко стиснув ее плечи, проходя пальцами по ее дрожащим рукам.
— Ты нарочно говоришь, чтобы я успокоилась. Ты опять лжешь. Ты научился у нее, у той. У нее все ложь. Я боюсь ее.
Она втянула голову в плечи, закинув ее назад.
— У нее глаза точно из синею стекла. Она хочет меня убить.
— Да успокойся же, — просил он. — Когда ты успокоишься, мы поговорим.
— Нет, теперь я уже не успокоюсь. Я пропала. Знаю это.
Она качала головой, продолжая откидывать назад затылок, точно его тянули косы.
— Я для тебя слишком глупа. Теперь тебе нужно умную.
Она глядела на него с растущим ужасом, точно перед нею вдруг обнажилось самое темное дно истины. Он обнимал ее плечи, а она сжималась больше и дальше, стараясь глубже уйти сама в себя. Может быть, она надеялась примириться с совершившимся. Это было бы самое лучшее. Все-таки она очень благоразумная женщина. Начинала расти надежда.
Он целовал ее руки.
В дверь осторожно постучали. Сусанночка вскочила с постели. Он подошел к двери и спросил удивленно:
— Кто?
Гавриил сделал маленькую щелку. Он манил его пальцем.
— Что случилось?
Пригнувшись, он сказал таинственно:
— Вера Николаевна… вас просят…
— Это она? — вскрикнула Сусанночка.
Он поразился быстрой переменой в ней.
— Ты должен ее принять. Сейчас же. Гавриил, просите в гостиную. Это ужасно: я вся заплаканная. Я хочу, чтобы ты принял ее в моем присутствии. Ведь ты не стыдишься меня?
XXV
Она торопливо мыла глаза над умывальником.
— Какое счастье! Я увижу вас вместе. О, ты можешь быть уверен, что я буду тактична. Ты же меня не знаешь, Нил. Я прожила до тебя большую и мучительную жизнь. Ты все считаешь меня девочкой. Ну пойдем. Во всяком случае, мы с тобой друзья? Да? И пожалуйста, не робей таким образом. Я хочу, чтобы ты смотрел ей гордо в лицо.
Она сжимала и перебирала по одному его пальцы.
— Вот так. Милый, неужели ты все-таки думаешь, что твое счастье для меня безразлично и я такая эгоистка? Я только думаю, что она тебя не любит.
В ее глазах Колышко читал сейчас что-то материнское. Это тронуло его, как неожиданность. Несчастный и виноватый, он целовал, согнувшись, ее руки. Его душили слезы, а она следила за ним, тихо лаская его глазами. Горе преобразило ее и сделало вдруг красивой особенной красотой, какой он не замечал раньше.
— Пойдем же и… прости меня, если можешь, — сказал он, сразу переходя с нею на ты.
Он еще не знал, что скажет Вере. Что значит этот ее внезапный визит? Просто порыв страсти? Или новый обдуманный шаг? В дверях он задержался, не зная, следует ли ему пропустить вперед Сусанночку.
— Ах, Боже мой, Нил, иди же! — крикнула она.
Колышко понял, что ему следует держаться откровеннее и проще. Вера поднялась к нему навстречу с диванчика, сломленная, каждая черточка ее лица, взгляд вытянутых в длинные щелки глаз, нервность движений выдавали боль. Она не рассчитывала здесь встретить Сусанночку. Вероятно, она приготовилась к сцене. Голову она, однако, держала, вытянув вперед и подавшись всем телом навстречу. Что-то до крайности сухое и гордое было в ее маленькой фигурке, говорившей: «Я никогда не падаю ни перед каким препятствием».
Что-то даже хищное и жуткое.
— Я не надеялась здесь встретить вас, — обратилась она к Сусанночке, вытягивая тонкие губы и выцеживая сквозь них слова небрежно и вместе значительно.
— Я бываю здесь иногда с сестрой, — сказала Сусанночка. — Зина сейчас за мной придет.
Она держалась просто и очаровательно.
— Я не помешаю вам своим присутствием? — спросила Сусанночка.
Просто и искренно она изучала ее глазами.
— Напротив, я вас прошу, — сказала Вера.
Она так вытягивала губы, что у нее вместо «прошу» выходило «прошю». Брови она поднимала устало и официально. Длинная серебряная сумочка у нее высоко болталась на звенящей цепочке. Колышко удивлялся той степени холодности, которую могло изобразить ее лицо. Оно говорило: «Ах, Боже мой! Зачем это? Зачем она здесь, эта нелепая и ненужная женщина? Я прошу ее удалить немедленно».
— Мой друг, — цедила она, — у вас сейчас гости. Я прошу вас назначить мне час, когда мы можем говорить о деле.
Глаза ее изобразили мгновенную лукавую игру. Тоненькие плечи передернулись. Она взяла серебряную цепочку в зубы, и усмешка так же мгновенно осветила лицо, как и сбежала с него.
Опять оно сделалось официально и скучно.
— Впрочем, только одно мгновение.
Она, извиняясь, наклонила голову в сторону Сусанночки, как бы освобождая ее этим движением от дальнейшего вынужденного пребывания в этой комнате. Сусанночка поднялась с места, тревожно глядя на обоих. Колышко поразился странному и ласковому спокойствию ее лица. Она точно говорила ему взглядом глаз: «Теперь я поняла вас. Мне удивительно хорошо и спокойно».
— Нил, я уйду в твой кабинет, — сказала она.
Она даже плотно притворила за собой дверь. Он проводил ее таким же ласковым и вместе благодарным взглядом.
— Отлично! — сказала Вера. — Но что значит весь этот водевиль? К чему она здесь и к чему эти взгляды и чуть ли не поцелуи? Ты просто должен выбросить эту бабенку из твоей жизни. Как странно, что ты вообще мог иметь с нею что-нибудь общее.
Помолчав, он сказал:
— Это — самая тяжелая страница в моей жизни. Я был бы счастлив, если бы ее не было. Я бы отдал за это с радостью полжизни.
Он видел, что его слова заставили Веру покривить брови.
— Сентиментальности! — сказала она. — Но ты, конечно, сведешь меня с ума.
Она раскрыла чешуйчатую пасть сумки. Что-то металлическое блеснуло в ней. Она мелко и некрасиво нервничала.
— Когда-нибудь ты дождешься, что я разряжу эту вещицу, которую постоянно ношу при себе.
Он увидел маленький револьвер.
— Что за глупости? — сказал он, с тревогой следя, как она рассматривала опасную игрушку. — Это — истерия.
— Но… — протянула она, потом опустила сумочку и револьвер на диван. — Во всяком случае с этим можно повременить. Мы должны говорить с тобой серьезно. Я не из тех, которые стреляются по пустякам, но из всех видов смерти я предпочитаю смерть от револьверной пули. Когда квитанции вышел срок, ее снимают с острого шипа и на свет видна маленькая дырочка, тогда ее бросают за ненадобностью. Я хочу, чтобы в моей голове была такая же маленькая дырочка.
Она смеялась, вновь подбрасывая револьвер.
Потом продолжала с неприятным холодом в глазах:
— Мой друг, едва я переступила ваш порог, я почувствовала, что вяну. О присутствии женщины я знаю уже по духам. Эти ленты, шляпки мне досказали остальное. Я чувствую себя, как червяк, попавший на большую дорогу. Мне казалось, что я никогда не доползу от передней до этой комнаты. В конце концов, чего вы хотите от меня? Я могу перенести все, что угодно, но не эти визиты к вам на квартиру. Вы держите себя малодушно, как мальчик.
Опершись рукой о сиденье, она неожиданно встала. Сумочка ее была уже закрыта, она держала ее свернутой и неприятно комкала в пальцах, сейчас сухих и неприятных, точно это были одни косточки.
— Я прошу вас выйти отсюда вперед меня, мой друг. Нет, я не хочу, чтобы вы целовали мои руки.
Ему было смешно это вытягивание губ, благодаря чему у нее получалось: дрюг, рюки. Глаза она полузакрыла. Ему были неясны ее действия. Он прошел вперед и крикнул Гавриила.
— Нет, я без пальто, — говорила она.
Но плечи ее вздрагивали.
— Вам холодно? — спросил он.
Из единственного окна в коридоре свет упал на ее лицо, и он увидел ее глаза, широко открытые неожиданным движением, полным муки и странного экстаза. Она его о чем-то просила этими глазами или, может быть, признавалась в чем-то. Это выражение напомнило то, когда она в первый раз уходила от него.
— Я люблю вас! О… — сказала она неожиданно на «вы» и торопливо пробежала вперед.
— Я бы хотела проститься с ней, — сказала она неожиданно в передней.
Колышко заглянул в кабинет. Сусанночка сидела у письменного стола в интимно-скучающей позе и рассматривала фотографические карточки. Василий Сергеевич наблюдал за ней свирепым взглядом. Увидя Веру Николаевну, он вскочил и, радостно поднявши ладонь для пожатия, пошел навстречу.
— Наше вам! — говорил он, демонстративно подчеркивая свой восторг. Вы совсем нас позабыли. Стыдно, стыдно! А мы для вас и перчаток лайковых заготовили целых полдюжины и притом исключительно для правой руки.
С видом опытного Дон Жуана он медленно пожал ее руки.
— А погода сегодня, кажется, сухая? — кричал он, разглядывая ее высокие шнурованные белые башмаки с черными лакированными носиками. — Как же, новый накладной расход!
Делая вид, что не слушает его вздора, она протянула руку издали Сусанночке, повернувшей с недоумением лицо.
— До свидания, моя дорогая.
Она выговорила это почти приветливо. Глаза ее уже с веселым любопытством рассматривали приближающуюся крупную фигуру Сусанночки, шуршавшую шелковой, плохо сшитой юбкой.
Сусанночка тревожно подала руку. Она искала чего-то в этой маленькой, вертлявой фигурке и не находила. Глазами она говорила Колышко: «Видишь, я сдержала слово».
Он был ей благодарен и, сравнивая обеих женщин, делал вывод не в пользу Веры. Ее тонкая, игривая насмешка тонула в унылом и наивном недоумении Сусанночки. Василий Сергеевич хохотал. Его все это забавляло. Он находил, что Вера Николаевна — шикарная аристократка в полном смысле этого слова.
— Ручку, — говорил он на прощанье.
— Надеюсь, мы будем друзьями? — почти незаметно кивнула она Сусанночке.
Колышко подумал, что Сусанночка вдруг заплачет. Ее губы горестно задрожали в уголках.
— До дружбы далеко, — сказала она так же тихо.
Мужчины молчали. Гавриил, нагнувшись, чистил у Веры подол.
Ее тоненькие и маленькие ноги в этой белой обуви казались совсем детскими. Колышко только помнил, как на прощанье мелькнули ему ее глаза. Ее длинная серебряная сумочка в форме сетки развернулась и показалась ему слишком тощей. Вдруг он подумал, что она забыла револьвер на диване.
Высунувшись в дверь, он закричал:
— Вы ничего не забыли?
Она бежала вниз по ступенькам, наклоняя поля серой шляпки.
— Ничего, мой друг, ничего.
— В вашей сумке… — сказал он.
Но она не ответила.
Когда он вернулся, Сусанночка была уже в гостиной.
— Почему ты крикнул «В вашей сумочке?» — спросила она.
Руки она держала позади.
— Мне показалось, что она что-то забыла, — сказал он.
— Да?
Она неприятно улыбнулась.
— Нил, я только посижу там.
"Три романа о любви" отзывы
Отзывы читателей о книге "Три романа о любви". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Три романа о любви" друзьям в соцсетях.