Филиппа Грегори - Три сестры, три королевы

Лорд внимательно смотрит на мое бледное лицо, на нищенство комнаты.

– Ваше величество, я надеялся, что сейчас вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы отправиться в путь до замка Морпет, где моя жена сможет позаботиться о вас.

Я качаю головой.

– Не думаю, что перенесу эту поездку. Что-то случилось с моими костями. Я уже оправилась после родов, но меня одолевает странная слабость. Я не могу ходить. Я даже не могу сидеть. Лекари из Берика не видели ничего подобного.

– Мы могли бы двигаться медленно и делать частые остановки.

– Я не могу ехать, – повторяю я.

Одна из женщин, которых нашли, чтобы они мне помогали, делает шаг вперед и просто говорит:

– Она не может встать с постели. Ее мучают страшные боли.

Лорд снова смотрит на меня.

– Все настолько плохо?

– Да.

Он некоторое время молчит.

– Ваш брат прислал вам несколько повозок добра, чтобы устроить вас в Морпете как можно удобнее, – потом говорит он. – А королева Екатерина прислала вам прекрасные платья.

Я чувствую, как меня охватывает страстное, непреодолимое желание.

– Екатерина прислала мне платья?

– А еще много, много роскошной золотой парчи.

– Я должна их увидеть. Вы можете привезти их сюда?

– Меня просто ограбят по дороге, – отвечает он. – Но я могу отвезти вас к ним. Если вы найдете в себе силы отправиться в путь, ваше величество.

Мысли о Морпете, целых караванах добра, чистом белье и приличном вине и моих платьях помогли раскрыть мои скрытые резервы.

– Я велел лекарям отправляться в Морпет и ждать вас там, – говорит лорд. – Ваш брат полон решимости вернуть ваше здоровье. А потом вы сможете отпраздновать Новый год в Лондоне.

– Лондон, – мечтательно произношу я.

– О да. А еще половина Европы крайне возмущена тем, как с вами обращались. Королевства грозятся пойти на Францию войной, объявить войну герцогу, вы – их героиня. Если бы вы только смогли снова подняться на ноги, то вы непременно смогли бы вернуть себе корону.

– Но как же я доберусь до Морпета?

– Очень просто. Мои слуги понесут вашу кровать.

Моя фрейлина бросается вперед:

– Милорд, ее величество не может лежать в кровати, пока ее будут нести простолюдины.

Лорд Дакр поворачивает свое испещренное морщинами лицо ко мне.

– А вы что скажете, ваше высочество? Или кровать и солдаты, или нам придется разбивать гарнизон здесь на Рождество. Кстати, на нас могут в любой момент напасть.

– Я согласна, – говорю я. – Сколько платьев, вы говорите, она прислала?

Меня привязывают к кровати, чтобы я не упала с нее в пути, и я изо всех сил цепляюсь за эту веревку, пока меня спускают по трем ступеням из спальни в зал. Я прячу лицо в подушке, чтобы подавить крики, потому что каждый рывок отдается острой, как кинжал, болью в бедре. Я никогда не знала такой боли и теперь считаю, что у меня, должно быть, сломана спина.

Когда моя кровать оказывается в зале, солдаты собираются вокруг нее и пропускают под ней шесты, на тот манер, как переносят гробы. Они выстраиваются по шесть человек с каждой стороны и осторожно выносят меня из зала, через мост и вниз, по крутой петляющей дорожке, прочь от замка. Перед нами идут охранники, среди которых едет верхом сам Дакр, а моя дочь едет на руках одной из фрейлин, которая сидит верхом, в дамском седле.

Местные жители и простые бедняки, поселившиеся тут в наспех построенных хижинах в поисках защиты от непогоды у стен замка, с изумлением смотрят, как я проплываю мимо, раскачиваясь, как икона, которую проносят по приходу в день окончания поста. Если бы мне не было так больно, я бы чувствовала себя крайне глупо. Я лежу на своей подушке и смотрю в небо, на собирающиеся надо мной снежные облака, и призываю все оставшиеся во мне силы Тюдоров, чтобы выдержать это кошмарное путешествие и не сломаться.

Проходит несколько часов, прежде чем мы добираемся до следующего бедного форта, устроенного на холме и смотрящего на небольшое нищее селение. Форт тоже окружен каменной стеной, и мою кровать вносят в центральный его зал и ставят там. Люди измождены, и я не могу себе представить, как они будут нести меня вверх по крутой лестнице. Мне так больно, что я не могу больше терпеть.

Здесь мы отдыхаем пять дней. Я пребываю в болезненном забытьи, и каждый раз, когда я хоть немного шевелюсь, я чувствую, как кости трутся друг о друга, и захожусь криком в агонии. Каждый раз, поднимая меня, чтобы усадить на горшок, мне дают хороший глоток виски, чтобы я не потеряла сознание от боли. Я ем лежа, меня кормят бульоном с ложки. Мне прикладывают дочку к груди, чтобы она поела, но я даже не могу ее держать.

На утро пятого дня я понимаю, что мы должны двигаться дальше.

– Это недалеко, – успокаивающе говорит лорд Дакр.

– А как долго? – спрашиваю я, отчаянно жалея, что голос выдает мой ужас. Но я знаю, что должна делать.

– Около трех часов, – говорит он. – И в этот раз вас будут нести аккуратнее, потому что они уже научились ходить в ногу.

Я сжимаю челюсти, чтобы не позволить себе запротестовать, но я все равно понимаю, что кровать будет вздрагивать при каждом шаге все эти три часа. Мы без сожаления покидаем маленький форт, но кто-то из солдат спотыкается о корень, и я не сдерживаю крика.

– Уже недалеко, – твердо говорит лорд Дакр.

Монастырь оказывается маленьким строением, в котором жило около шести монахов, которые должны были исповедовать учение святого Августина, но в итоге решили не усложнять себе жизнь. Сам монастырь обнесен каменной стеной, и в нем есть большой колокол, который должен извещать о напастях, но грабежи происходили редко, местные жители знали, что у обитателей этих стен попросту нечего брать. К тому же монахи не отказывали местным в помощи: подкармливали голодающих, давали приют путешественникам и врачевали больных.

Монахи были крайне взволнованы моим появлением, и настоятель предложил поставить мою кровать в зале маленького гостевого дома. Ее с большим трудом проносят в двери, и она занимает почти все пространство крохотной комнаты, больше напоминающей келью. Но пол оказывается чисто выметенным, и на ужин мне приносят хорошо потушенную баранину, чему я несказанно рада. Мне даже подают жидкое красное вино, и сам настоятель приходит, чтобы благословить меня и помолиться за мое выздоровление.

По горестному выражению на его лице я понимаю, что выгляжу не просто больной, а умирающей, и когда он предлагает помолиться за здоровье мое и моего новорожденного младенца, я просто отвечаю шепотом:

– Пожалуйста, помолитесь.

Мы отдыхаем здесь еще два дня, потом слуги лорда Дакра снова берутся за свои шесты и мы отправляемся в заключительную часть этого мучительного пути. Это оказывается самым длительным нашим переходом: он занимает практически весь день, от рассвета до заката. В середине пути лорд Дакр приказывает всем остановиться. Мою кровать ставят на землю, и по приказанию лорда все мужчины поворачиваются ко мне спинами, давая возможность мне и моим дамам перекусить и выпить немного эля. Затем настает очередь для трапезы мужчин, что они и делают, глядя на дрогу, по которой мы сюда пришли, или в ту ее сторону, куда нам еще предстояло продвигаться. Мы все время готовы к нападению и всегда его опасаемся. На лице лорда Дакра застыло постоянное недовольство.

Я размышляю о том, что мне рассказал Арчибальд, как лорд Дакр платил разбойникам за постоянные набеги на приграничные земли, чтобы не давать им жить спокойно и чтобы не позволить королю Шотландии беспроблемно править. Интересно, каково ему сейчас, в созданной им собственноручно стихии, когда он понимает, что люди, которым он платил, могут обратиться против него самого.

На закате я вижу огромное строение замка Морпет. Лорд Дакр натягивает поводья и говорит:

– Вот мы и прибыли. Вы будете здесь в безопасности, ваше величество.

И в то мгновение, когда мы проходим сквозь ворота, я позволяю себе расплакаться от облегчения. Я одержала настоящую победу, добравшись сюда, мне больше ничего не угрожает. Но я никому об этом не говорю. Все торопятся меня приветствовать, и я изо всех сил желаю, чтобы это был не Морпет, а Виндзорский дворец и чтобы сквозь раскрытые ворота ко мне спешили мои сестры.

В замке меня действительно ожидают письма и подарки, о которых говорил Томас Дакр. По распоряжению леди Дакр их разложили в большом зале, чтобы я могла рассмотреть сразу все, что прислали мне Генрих и Екатерина, и все увидели, как ценит меня мой брат. Там были платья из золотой парчи, из ткани с блестящей нитью, рукава из горностая, огромные свертки красного и фиолетового бархата, теперь я могла сшить из него все, что пожелаю, головные уборы из золотой проволоки, как и полагается носить особе королевской крови, плащи и туфли с золочеными каблуками, свертки вышитого льняного полотна и накидки, отделанные мехом, бархатные капоры с золотыми брошами, надушенные кожаные перчатки и вышитые чулки. И, наконец, меня ожидают драгоценности из моей доли наследства: гранаты моей бабушки, ее распятие, украшенное жемчугами, и принадлежавшее матери бриллиантовое ожерелье. У меня есть все, что полагается королеве, и я знаю, что это все отбирала Екатерина, чтобы, отослав мне эти дары, показать, насколько мой брат ценит мою самоотверженность в служении Англии.

Вместе с дарами меня ожидают и письма. Эта часть сюрприза не приносит мне никакой радости. Екатерина пребывает в самом благостном расположении духа, и я чувствую, как ее торжество лишь сильнее отягощает горечь моих утрат. У нее так высоко расположен живот, что она уверена, будет мальчик, и ребенок однозначно сильнее и здоровее всех остальных, это она тоже знает наверняка. Они все были так огорчены, узнав, что мне пришлось бежать из собственного королевства. Прочитав эти строки, мне опять приходится сжать челюсти. Если бы только Генрих поддержал меня, а Екатерина убедила его вмешаться, то мне бы удалось удержать свой трон. Они были шокированы известиями о том, что я оставила своих детей. А что, по ее мнению, я должна была делать? Она что, забыла, что мои дети лишились отца по ее приказу?

Мне не приходится долго размышлять о причине, по которой она не торопилась мне на помощь. Зачем ей спасать моего сына и наследника, если она надеется посадить на трон своего собственного? Ее забота обо мне не может быть искренней, и Екатерине лишь на руку то, что я все еще в опасности, а мои сыновья и вовсе находятся в заточении. Я это точно знаю, и никакие ее слова не убедят меня в обратном.

«Ах, моя дорогая, как тебе, должно быть, страшно и одиноко без мужа!» И это пишет мне та, кто сделала меня вдовой! Я бы посмеялась, если бы мне не было так горько. «Надеюсь, тебе понравятся наши подарки. Мы все так хотим, чтобы ты встретила Рождество с радостью, после всего того, что тебе пришлось вынести в этом году. Приезжай к нам, как только сможешь».

Я тщательно слежу за своим лицом, чтобы на нем не отразилось той горечи и ненависти, что я ощущаю. Екатерина в своем величии ожидающей наследника королевы решила снизойти до меня сочувствием. Да, конечно, сейчас она вознеслась высоко, а я упала на самое дно. Я даже не могу стоять без костылей. Но я восстановлюсь, и какой бы уверенностью она ни сияла сейчас, она все равно не может гарантировать появление здорового сына. В рождении детей вообще нет никаких гарантий. Ни к чему ей ворковать надо мной. Я вполне еще могу отвоевать свою страну, и у меня по-прежнему растут два сына королевской крови, в то время как ее колыбель пуста.

Пусть она шлет мне наряды и меха, даже мое наследство, которое и так давно принадлежало мне, это не изменит того факта, что я все еще королева-регент и мать нового короля.

Мария тоже пишет мне. И она беременна и тоже уверена, будет мальчик. Но, право слово, кому есть дело до ребенка, который станет следующим герцогом Саффолк? Мария стоит ниже меня по линии наследования, как и ее дети стоят после моих, а у меня растут два сына. Она никогда не коронует своих детей.

В своем письме Мария перечисляет все новости двора и осенние события. Генрих построил и оснастил новый корабль, величайшую галеру в Европе, и все называют ее «Принцесса Мария», в качестве неслыханного и незаслуженного комплимента моей сестре. Она пишет, что им было ужасно весело и что Генрих пригласил их всех на борт, и что сам был одет в костюм моряка, только из золотой парчи, и что он собственноручно взялся за штурвал, а Мария била в барабан, и они летели быстрее ветра, быстрее, чем любое парусное судно. Затем, страница за страницей, она хвалилась вниманием двора и хвасталась своим счастьем с таким чудесным и верным мужем, это я воспринимаю как издевку над моим расставанием с Ардом. Она рассказывает о своих счастливых хлопотах по устройству семейного гнездышка где-то за городом, из чего я делаю вывод, что ей уже рассказали о том, что я не смогла остаться в Танталлоне.