Я тихо вскрикиваю, и у меня подгибаются колени.

– Господь Всемилостивый! Его казнили после того, как он был помилован? Да Олбани больше никто не станет доверять!

– Нет. – У Уолси хватает наглости меня поправить. – Никто не станет больше доверять Хьюму. Потому что именно он нарушил свое слово. Он получил помилование, он присягнул на верность Олбани, а потом восстал против него. Он заслужил свою смерть. Никто не вступился за него.

Я готова с этим поспорить. В моем представлении обещания, данные Олбани, вообще не обязательно исполнять, но я не собираюсь препираться с советником моего брата, который, как мне кажется, вообще не должен был здесь раскрывать своего рта.

Уолси кивает Генриху, словно давая ему сигнал.

– Это означает, что королева лишилась поддержки очень могущественного союзника, – замечает он, словно рассуждая вслух. – Надо бы нам обзавестись новым, сильным союзником, который мог бы устрашить Францию. Может быть, склонить на свою сторону императора?

Генрих берет мою руку и кладет ее себе на локоть, отводя меня в сторону от всех – и Уолси, и слуг. Между его комнатой и лестницей пролегает длинная галерея, и мы медленно прогуливаемся по ней.

– Император будет рад сделать тебе предложение о браке, – прямо говорит Генрих. – А когда он будет твоим мужем, ты сможешь спокойно диктовать шотландцам свои условия. А с ним в качестве мужа и мной в качестве твоего брата ты станешь вообще самой влиятельной женщиной Европы.

На мгновение я ощущаю прилив гордости и азарта.

– Но я уже замужем.

– Уолси считает, что этот брак можно аннулировать, – отмахивается он. – Он был заключен, когда Шотландия была отлучена от церкви, поэтому он недействителен.

– Но он действителен в глаза Божьих, – тихо отвечаю я. – Я это знаю, и он знает это тоже. И такое решение сделает мою дочь Маргариту бастардом. Я не пойду на это, как не пошел бы и ты, не захотел бы такой участи для своей Марии. Я точно это знаю. Вот и я не хочу.

Генрих строит нетерпеливую гримасу.

– Но это дало бы тебе огромную власть, – напоминает он мне. – К тому же муж, которого ты сейчас так защищаешь, не находится на твоей стороне. А его самый главный союзник только что был казнен.

– Я не могу на это пойти, – повторяю я. – Брак – это брак. Ты сам знаешь, что его нельзя просто отбросить в сторону. Ты женился по любви, как и я, и ты знаешь, что это священный союз.

– Да, но только в том случае, если Господь не покажет, что его воля состоит в ином, – замечает он. – Он так сделал с нашей сестрой, когда ее муж скончался спустя несколько недель после их свадьбы.

Я не говорю вслух о том, что Марии просто удивительно повезло так быстро рассчитаться со своим долгом перед семьей, но я искренне в это верю.

– Если Господь явит свою волю, то я согласна. Но он благословил наш брак с Арчибальдом и ваш с Екатериной. Он даровал нам здравие и детей. Я вышла замуж на всю жизнь, как и ты. Пока смерть не разлучит нас.

– Да, и я, – отзывается Генрих, поддавшись моей убежденности. Он по-прежнему сохраняет на себе следы бабушкиного воспитания: он всегда примет совет религиозной женщины. В его представлении женщина, твердо уверенная в своих убеждениях, права в глаза Божьих – таковы последствия детства рядом с набожной бабушкой. Если он когда-либо сумеет расстаться с этим убеждением, то станет абсолютно свободным. – Но ты же подумаешь об этом, Маргарита? Потому что твой муж покинул тебя, и кто знает, где он сейчас? Может, его даже нет в живых. Возможно, Господь желает положить конец твоему браку.

– Он не покидал меня, – возражаю я. – И я точно знаю, где он сейчас. К тому же я вышла за него, чтобы быть рядом с ним и в радости, и в горе, и не брошу его сейчас, когда он стал изгоем, сражаясь за то, что ему принадлежит, сражаясь за меня.

– Если он все еще изгой и еще не сдался с лордом Хьюмом. А что, если он заключит с Олбани соглашение и предаст тебя?

– Он никогда этого не сделает. А я никогда не предам его. – В Генрихе есть нечто такое, что в разговоре с ним делает меня участницей какого-то представления. Все всегда выглядит немного театрально. Он никогда не говорит некрасиво и всегда знает, как он выглядит, пока произносит свои слова. Его природная склонность к напыщенности теперь обрастает достойными декорациями.

Сейчас он расцеловывает меня в обе щеки.

– Да благословит тебя Господь за твою честь и достоинство, – мягко говорит он. – Как бы мне хотелось, чтобы обе мои сестры были так же аккуратны в обращении со своими репутациями.

«Вот так тебе, Мария, получи щелчок по воображаемому носу!» – думаю я, улыбаясь этой похвале. Но я не могу не обращать внимания на намеки Генриха.

Я пишу лорду Дакру и спрашиваю, нет ли новостей об Арчибальде и о судьбе моих сторонников в Шотландии. Я рассказываю ему, что знаю о лорде Хьюме и что он может не воздерживаться от того, чтобы написать мне правду, и что я и так уже знаю самое худшее. Но даже с этими уверениями я не получаю от него ответа, что я воспринимаю как знак, что он либо ничего не знает, либо не хочет мне говорить.

Я снова встречаюсь с шотландскими лордами и по их тихой вежливости не могу определить, на чьей же сейчас стороне находится мой муж. В конечном итоге я прошу Томаса Уолси нанести мне визит.

Я показываю ему его крестницу, мою драгоценную крошку Мег, которая улыбается ему, и угощаю его пирожными с бокалом мальвазии. Затем, когда он расслабляется и приходит в умиротворенное состояние, я прошу его одолжить мне денег. Шотландцы привезли мои драгоценности и наряды, но рента по-прежнему осталась невыплаченной. Томас Уолси с готовностью соглашается. Ну разумеется, с чего бы ему отказывать? Как лорд-канцлер, он распоряжается королевской казной и делает это на удивление умело, не забывая и собственные интересы. Его толстенькие пальцы унизаны перстнями. Мы договариваемся о том, что он одалживает мне деньги, которые я верну казне, как только мне вернут полагающиеся мне ренты. Дакр соберет их на границе и отправит Уолси необходимую сумму.

Уолси поздравляет меня с соглашением, которое я заключила с шотландцами.

– Теперь вы можете уверенно возвращаться домой и править королевством в качество сорегента, – говорит он. – Они обещают выплатить причитающиеся вам деньги и отныне советоваться с вами в принятии решений. Это настоящий триумф, ваше величество, я потрясен.

– Благодарю вас. – Я улыбаюсь. – Я рада, что сумела многого добиться. Однако я хотела бы поговорить с вами о графе Ангусе.

Мне почему-то не хочется произносить его имя, как не хочется называть его мужем перед этим толстощеким простолюдином с яркими пронзительными глазами. Он очень умен, но не имеет ни малейшего представления о том, как сложна и опасна жизнь в приграничных землях.

Он ничего не отвечает, а просто склоняет голову.

– Я хотела спросить вас, не знаете ли вы, где он сейчас находится. Я обеспокоена… после того, что вы рассказали мне об Александре Хьюме. Они все путешествовали вместе, оба брата Хьюм и мой муж.

Он что-то знает, готова поклясться, и знал это вот уже несколько недель.

– Да, в самом деле. Я думаю, что граф, ваш муж, сдался вместе с братьями Хьюм, Александром и Уильямом, – ровно произносит он. – Мы думаем, что они втроем сдались регенту и приняли его помилование. Ваш муж оставил борьбу.

На мгновение мне кажется, что я ослышалась.

– Сдался? Отдал себя в его руки?

– Я только что узнал об этом сам, – говорит он. – Это настоящий удар. – Уолси говорит тихо, как священник во время исповеди. Но это ложь. Это просто не может быть правдой.

– Он не мог так поступить, – жарко спорю я. – Он не писал мне об этом. Он не стал бы делать ничего подобного, не поставив меня в известность. Он бы никогда не сдался, не выбив мне права видеться с сыном. Он просто не мог сдаться!

– Кажется, в награду он получил обратно собственные земли, – тихо замечает Уолси. – Он просто обменял ваши интересы на свои. Он вернул себе Танталлон. Я знаю, что этот замок очень важен для него и его… клана. Так они себя называют? Ну, и все его состояние, разумеется.

– А как же насчет моих интересов? – Я внезапно ощущаю ярость к этому неженке, который делится со мной такими ужасными новостями тихим, спокойным голосом. – Это же мой муж! Он должен за меня сражаться! Он не поехал со мной в Англию, чтобы продолжить эту борьбу! Именно этим он и должен сейчас заниматься!

Уолси растопыривает пальцы, унизанные перстнями с крупными бриллиантами.

– Возможно, он не поехал в Англию как раз для того, чтобы вернуть себе свои замки и имения. И он этого добился. Для него это победа.

Я настолько рассержена, что не могу говорить.

– Только вот для меня это победой не является, – все же говорю я.

– О нет, конечно, – говорит он с почти нежным выражением лица. – Вами просто пренебрегли. Опять.

Я чуть не плачу от того, как точно он называет причину моих страданий. Именно это раз за разом со мной происходит. Я всегда оказываюсь на втором месте. Мои интересы не учитываются даже там, где я должна быть главной. Даже мой собственный муж примиряется с моим врагом, вместо того чтобы сражаться за мое дело. Он предал меня.

– Я не могу в это поверить, – бормочу я и отворачиваюсь от Уолси, чтобы он не видел моего лица, искаженного гневом. Меня разрывает между яростью и отчаянием. Я не могу поверить в то, что Арчибальд мог сдаться, не сказав мне об этом. Что он решил поехать в Эдинбург, а не в Лондон. Что он мог вернуть себе свои земли и оставить меня ни с чем.

– Но жена императора станет величайшей женщиной в Европе, – вкрадчиво говорит Уолси. – Так вы станете первой, и так вы станете управлять всем и всеми в Шотландии.

Но даже в таком состоянии я не могу забыть своих брачных клятв.

– Возможно, Арчибальд и не выполнил свой долг по отношению ко мне, но я не стану забывать о своем по отношению к нему, – твердо говорю я. – Мы женаты пред лицом Господа, и ничто не сможет этого изменить.

– Ну, если вы в этом твердо убеждены, – прощаясь, говорит Уолси.

Я очень удивлена тем, что тут же не бросаюсь в слезы. Я обнаруживаю, что хочу поговорить о своих чувствах с человеком, который может понять меня, а не с тем, чей мягкий совет лишь заставляет меня чувствовать себя еще хуже.

Я вызываю своего конюшего и велю запрягать лошадь. Я надеваю свой лучший плащ для верховой езды и платье, отороченное куницей, и отправляюсь в королевскую резиденцию. Только добравшись туда, я не иду в приемные покои короля, а сворачиваю к покоям королевы, и моя старшая фрейлина спрашивает главного распорядителя слуг Екатерины, не согласится ли королева меня принять. Меня тут же провожают в ее покои, и я нахожу ее фрейлин тихо сидящими в приемной за закрытой дверью. Слуга говорит:

– Прошу вас, ваше величество, входите. Ее величество сейчас на молитве.

Я вхожу в ее комнату и закрываю за собой дверь. Я вижу Екатерину через открытую в часовню дверь. В крохотной часовенке, в которой места хватит только двоим, священник осеняет крестным знамением склоненную голову королевы. Она встает с роскошно украшенной скамьи для молитв, обменивается с ним парой слов и выходит со спокойным и улыбающимся лицом.

Увидев меня, она преображается от радости.

– Я как раз молилась о тебе, а вот и ты сама тут как тут, собственной персоной! – восклицает она и протягивает ко мне руку. – Я слышала новости из Шотландии. Ты наверняка счастлива, что твой муж жив и вернул себе свои земли.

– Не могу, – отвечаю я с неожиданной для себя честностью. – Я знаю, что должна радоваться за него. И я правда рада, что он жив. Я все время боялась, что произойдет что-то страшное, что будет какая-нибудь стычка или драка… Но я не могу радоваться тому, что он сдался Олбани и просто оставил меня тут. – Я проглатываю подкатившие к горлу слезы. – Я знаю, что должна радоваться, что ему ничего не угрожает. Но у меня не получается.

Она подводит меня к камину, и мы обе садимся на стулья одинаковой высоты.

– Да, это непросто, – соглашается она. – Должно быть, ты чувствуешь, что он тебя бросил.

– Да! – Я вырываю из себя это болезненное признание. – Я оставила его на полпути, потому что он хотел бороться за меня и появляться в Лондоне, когда наши дела так плохи. У меня чуть сердце не разорвалось от боли разлуки, и он был таким любящим, он последовал за мной до Йорка и клялся, что будет бороться за меня до самой смерти, а теперь я узнаю, что он заключил соглашение с нашим врагом и живет припеваючи в собственном замке! Екатерина, это ведь он прислал мои платья!

Она опускает взгляд и поджимает губы.

– Я знаю. Тяжело, когда ты считаешь человека очень хорошим, просто замечательным, а он тебя разочаровывает. Но, возможно, это пойдет только на пользу. Когда ты вернешься в Шотландию, тебе будет где жить, а у него будут деньги, чтобы тебя поддержать. Он будет членом совета и сможет говорить от твоего имени. И ты будешь женой великого шотландского лорда, а не изгоя.