Филиппа Грегори - Три сестры, три королевы

– Я вернулся, – только и говорит он.

Совет лордов задавлен кланом Дугласа под руководством триумфального Арчибальда, моего мужа. Он ясно всем дал понять, что захватил город и захватил меня. Он требует, чтобы мы жили вместе, как королевская семья: я, как его жена, возле трона днем и в постели ночью, и мои сын и дочь под его опекой, поскольку он их отец и глава царского семейства.

Я не намерена сдаваться и не позволю ему взять себя как трофей с поля боя. Я не пущу этого убийцу в свою кровать и не позволю ему прикоснуться к себе. Я содрогаюсь от ужаса при мысли о том, как он провел своих людей в город и спрятал их до времени, а потом призвал к этой чудовищной бойне. Я думаю о жителях Эдинбурга, моих людях, смывающих кровь с мостовых, и уезжаю в Линлитгоу, одна.

Я снова разлучена с сыном и вынуждена оставить его в качестве заложника в Эдинбургском замке, у меня опять нет денег. Арчибальд оставляет у себя все мои ренты и забирает себе все мои земли, а совет лордов не смеет ему противиться.

Я не жду помощи от лорда Дакра, потому что он друг и начальник Арчибальда, как не жду помощи от Генриха, который велел мне вернуться к мужу, сказав, что мне еще повезло, что он захотел меня принять. У меня нет сестер, на совет которых я могла бы положиться, потому что они мне не пишут. Мне очень одиноко.

Стоит холодное, сырое лето. В Эдинбурге много больных, и даже в деревнях люди ужасно боятся мора. Я не пишу Екатерине, знаю, о чем она думает и что может мне ответить. Она не в состоянии слышать слово «развод», не думая о ее собственной жизни с Генрихом и о том, как она тает со временем, как восковая свеча, так и не исполнив своего главного предназначения, не подарив ему наследника.

Однако неожиданно для себя в середине лета я получаю целую охапку писем из Лондона.

Первое – от моей сестры Марии. Она пишет, что заболела весной, но успела достаточно поправиться, хвала небесам, чтобы отправиться с королем и королевой во Францию. Ее рассказ изобилует восторгами, а письмо ошибками и кляксами, и я, с трудом продираясь сквозь неразборчивый почерк, узнаю, что визит был посвящен подписанию великого договора о мире между Англией и Францией и что каждый день там проходили маскарады. Генрих взял с собой сотню, нет, тысячу шатров, которые были поставлены на поле недалеко от Кале, и все дворянские семьи Англии со своей родней, лошадями, ястребами и слугами строили летние дворцы из сукна и демонстрировали свое богатство и радость. Генрих построил целый город для летних развлечений, центр которого украшал фонтан с вином, возле которого были поставлены серебряные бокалы, чтобы его мог пить любой желающий. У Марии тридцать три новых платья, и она прилагает целый список своих новых туфель и рассказ о том, как над ее головой носили навес из золотой парчи, когда она гуляла под солнцем. Она ездила на самых красивых лошадях, и все приветствовали ее, когда она проезжала мимо.

«Ах, как жаль, что ты не смогла приехать! Тебе бы так понравилось!» И я склонна с ней согласиться. Мне бы очень понравилось. Меня давно никто не приветствовал, да и шотландцам последнее время самим недоставало причин для радости и веселья.

Следующим я открываю короткое письмо от Екатерины.

«Моя дорогая сестра,

Король, мой муж, был крайне удивлен, узнав от его величества, короля Франциска, что ты переписываешься с герцогом Олбани и призываешь его вернуться в Шотландию. Мне было также крайне стыдно узнать, что герцог говорил с папой римским о том, что тебя следует освободить от твоего нынешнего брачного союза на основании того, что король Яков IV не погиб при Флоддене, а ты сама знаешь, что это неправда. Ты знаешь, что мне пришлось забрать его тело, чтобы пресечь появление подобного рода лжи.

Говорят, что ты и герцог Олбани планируете его возвращение в Шотландию, чтобы вы могли пожениться, если его жена умрет.

Маргарита, прошу тебя! Это же самый настоящий скандал, который погубит твое имя! Немедленно напиши своему брату и заверь его в том, что это неправда, и немедленно и публично вернись к своему мужу, чтобы ни у кого не возникало ни тени сомнения о том, что ты превратилась в шлюху французского герцога.

Да простит тебя Господь, ты забыла, чем именно обязана своей семье и своему имени! Ответь мне незамедлительно и заверь меня в том, что ты не покинула пределы благословения и все еще замужем за добрым графом Ангусом! О, бедный твой сын! Маргарита, подумай о нем! Как он сможет унаследовать корону, если у кого-то может возникнуть вопрос о твоей чести? А что будет с твоей дочерью? Ведь твой развод превратит ее в незаконнорожденную! Как ты будешь с этим жить? Как ты можешь называть себя моей сестрой и в то же время превращаться в шлюху?

Екатерина».

Я иду через двор в небольшую калитку, чтобы спуститься к озеру. Передо мной расстилаются заливные луга, на которых пасутся коротконогие коровы, над которыми носятся ласточки. Мимо меня проходит дюжина доярок с ведрами на петлях, перекинутых через плечо, и стульями для дойки в руках. Коров окликают по имени, и те поднимают головы, услышав свое, пропетое высокими, нежными голосами.

Якову раньше нравилось выходить на луг с доярками, и они позволяли ему напиться молока прямо из ведра. А после этого у него на губах оставались милые молочные усы, которые я вытирала ему своим рукавом, и целовала его круглое личико.

Я не видела своего мальчика со дня битвы между Ангусами и Гамильтонами, которую они теперь называют «большой уборкой», после того как отмыли всю кровь от мостовых. Я не видела Арчибальда с того дня, когда он ворвался в замок, и я уехала в Линлитгоу, проезжая через ряды его армии в полном молчании. Я не видела Джеймса Гамильтона с того дня, когда он умчался прочь, спасая свою жизнь. У меня нет дочери, которая, должно быть, живет с отцом, и нет сына, который почти всю свою жизнь провел в заключении. У меня нет союзников, у меня нет мужа, а теперь еще Екатерина говорит, что у меня нет и сестер, если я не выполню их невозможные условия.

Мария вовсе не дурочка, которой она старается себя представить. Она всего лишь отчаянно старается не участвовать в ссоре между мной и Екатериной. Она готова вечно писать мне о платьях, лютнях и охотах, лишь бы только не думать о том, как я одинока и несчастна. Она не станет заступаться за меня перед Генрихом, потому что слишком опасается за собственный статус при дворе. Она так и останется образцом английской принцессы, удивительной красавицы и образцовой жены. Она не станет рисковать своим положением даже для того, чтобы попытаться замолвить за меня слово.

Я знаю, что для Екатерины я потеряна. Эта женщина покинула родительский дом в возрасте пятнадцати лет и выдержала долгие годы одиночества и нищеты ради того, чтобы выйти замуж за короля Англии. Она ни за что не станет даже думать о том, что может угрожать ее положению. Может, она и любит меня, но она не позволит мне оспорить нерушимость брачных клятв. Даже если она меня любит, это ее чувство не изменит того факта, что вся ее жизнь зависит от того, чтобы король считал, что браки заключаются до гробовой доски.

Фортуна улыбнулась мне, наконец, наконец!

В мои покои входит герцог Олбани собственной персоной, как всегда привлекательный и воспитанный, и склоняется над моей рукой с французской галантностью. Словно он и не уезжал никуда, а лишь вышел за дверь, чтобы распорядиться почистить свой плащ.

– Ваше величество, я к вашим услугам, – произносит он с этим своим бургундским акцентом, воплощением элегантности и шарма.

Я вскакиваю, едва не задыхаясь.

– Ваша светлость!

– Ваш верный слуга.

– Как вы сюда добрались? Ведь за портами наблюдают!

– Английский флот бороздил моря в писках моего судна, но они меня так и не нашли. Шпионы, которые следили за мной во Франции, видели только, как я покидал двор, но не смогли узнать, куда я направляюсь.

– Мой бог, я так молилась об этом, – искренне восклицаю я.

Он нежно берет меня за руки.

– Я приехал сразу же, как только смог. Я умолял короля Франциска позволить мне приехать к вам больше года, сразу, как услышал об ужасных обстоятельствах, в которых вы оказались. Какая страшная смерть постигла Гамильтонов! Убийства прямо на улицах Эдинбурга! Должно быть, вы думали, что королевство разрушалось прямо у вас на глазах.

– Это было ужасно. Ужасно! И они вынудили меня оставить сына!

– Они еще будут молить вас о прощении. А ваш сын непременно вернется к вам.

– Я снова увижу Якова?

– Вы станете его опекуном, клянусь вам. Но что насчет вашего мужа? Он стал вашим врагом? Примирение невозможно?

– Между нами все кончено. Навсегда. – И тут я осознаю, что мы с герцогом все еще держимся за руки. Я вспыхиваю и отпускаю его. – Вы можете на меня рассчитывать, – уверяю я его. – К нему я больше не вернусь.

Он не сразу отпускает мои руки.

– А вы можете положиться на меня, – наконец произносит он.

Мы берем Эдинбургский замок без единого выстрела. Арчибальд просто сдается, оставляя замок и моих детей, и герцог отправляет его во Францию, заключив под стражу. Его дядюшка, Гэвин Дуглас, бежит в Англию, к Генриху, прикрыв истинное положение вещей обильной ложью.

Мы с герцогом, на одинаковых белых лошадях, ждем у стен крепости, пока отзвучат трубы и опустится подъемный мост. Все горожане собрались на холме, где стоит замок, чтобы посмотреть на это представление силы.

К нам выходит комендант замка в одеждах цвета Стюартов, и я посмеиваюсь в душе над мыслью о том, как поспешно ему пришлось менять одежду и что ливрея цвета клана Арчибальда, должно быть, заброшена куда-то в пыльный угол. Комендант кланяется и протягивает ключи от замка регенту, герцогу Олбани. Красивым жестом герцог принимает их и поворачивается ко мне. Увидев восторг на моем лице, он улыбается и передает их мне. Под звуки приветственных и одобрительных криков я касаюсь ключей, в знак того, что принимаю его дар, и возвращаю их ему как регенту. После этого мы все въезжаем в замок.

Яков, мой сын, находится во внутренней части замка. Я спрыгиваю с лошади без всяких церемоний и устремляюсь к нему. Я замечаю, что борода Дэвида Линдси успела поседеть за те несколько месяцев, которые мы не виделись, и готова проклясть Арчибальда за то, что он заставил их перенести. Но больше всего меня сейчас занимает бледное лицо моего сына, с напряжением смотрящего на меня. Я кланяюсь ему, как полагается подданной, а он встает передо мной на колени за материнским благословением. Тогда я обвиваю его руками и крепко прижимаю к себе.

Он стал другим. Немного подрос, стал немного крепче. Теперь ему девять лет, и он стал скованным и немного неловким. Он не принимает мои объятия и не смягчается в них, и мне кажется, что он уже никогда больше не раскроется мне. Его научили не доверять мне, и я вижу, что мне предстоит нелегкая задача снова научить его любить и ценить меня. Я поднимаю взгляд и вижу, что карие глаза Дэвида наполнены слезами. Он быстро смахивает их тыльной стороной ладони.

– С возвращением домой, ваше величество, – только и говорит он.

– Да благословит тебя Господь, Дэвид Линдси, – искренне говорю я. Прижимаясь щекой к теплым кудрям Якова, я действительно благословляю Дэвида за то, что не оставлял моего сына все это время, что хранил и защищал его во всех наших перипетиях.

Я не единственная в Шотландии, кто рад прибытию герцога Олбани. Гамильтоны знают, что с его возвращением к власти, подкрепленной всей мощью французского королевства, они могут восстановить свои позиции. Шотландские лорды видят в нем средство избавиться от тирании клана Дуглас. Настрадавшийся народ Шотландии, истерзанные постоянными набегами лорда Дакра приграничные территории, залитая кровью шотландцев столица, хаос – все это заставляет их жаждать прихода регента, чье правление, как и прошлый раз, обеспечит им долгожданный мир.

Я пишу лорду Дакру радостное и язвительное письмо, где сообщаю, что, несмотря на его мрачные предсказания, герцог все же вернулся в Шотландию и теперь Англия не посмеет вторгнуться на ее территорию, пока она находится под защитой Франции. Я говорю, что его добрый друг, мой муж, был вынужден покинуть свой пост и свою семью и что я молю о том, чтобы никому не пришло в голову упрекнуть меня в нежелании последовать за этим предателем в изгнание.

Наконец-то в Шотландию снова вернется счастье. Я смеюсь, когда пишу это письмо: Дакр поймет, что обстоятельства изменились и теперь я стала свободной женщиной, вернувшей себе власть.

Кажется, мой брат сошел с ума. Я не могу поверить в то, что кто-то может посметь говорить о правящей королеве в таком тоне, в котором они говорят обо мне. Истинный брат отвергнет сплетни и прекратит их.