Филиппа Грегори - Три сестры, три королевы

– Знаешь, а мне думается, что мы с тобой будем вечно вместе, как Девкалион и Пирра[15], – как-то говорит Арчибальд, зайдя в мои комнаты и кивая фрейлинам, чтобы они оставили нас одних. Можно подумать, у него было право вот так запросто приходить ко мне без объявления. Я не улыбаюсь. К тому же я не помню, кто такие Девкалион и Пирра, и не собираюсь присоединяться ни к чему из того, чем занят Арчибальд. – Это верные муж и жена, которые населили землю, – поясняет он. – Мне думается, мы могли бы создать новую Шотландию, когда наш мальчик достаточно повзрослеет, чтобы править.

– Он уже взрослый, – возражаю я. – И потом, он мой сын, а не твой.

Арчибальд тихо смеется, кладя руку на сердце, и слегка кивает.

– О да, тут ты права, – говорит он. – Ну, у нас хотя бы есть дочь, которая дарит нам счастье.

– Ну, раз мы так счастливы, то, может быть, архиепископ Битон может вернуться ко двору? – спрашиваю я, осторожно прощупывая свои позиции.

– Ой, ой, ой, неужели он устал от пастушеского ремесла? – спрашивает меня Арчибальд, поблескивая глазами. – Я слышал, он сменил золотой посох на деревянный и оставил замок Стерлинг в крайней спешке.

Я вспыхиваю от возмущения.

– Ты прекрасно знаешь, что там происходило, – говорю я. В ответ он подмигивает.

– Знаю, и да, пусть возвращается ко двору, меня он не интересует. Это твоему сыну надо будет выписать ему приглашение. Кто-нибудь еще?

– В каком смысле?

– Есть еще кто-то, кого бы ты хотела восстановить при дворе? – любезно спрашивает он. – Если мы собираемся жить вместе, вечно и счастливо, может быть, ты хочешь еще кого-нибудь сюда вернуть? Просто согласуй это с Яковом. Я буду рад принять здесь твоих друзей и любых твоих слуг. Только…

– Что – только? – Я уже приготовилась к оскорблениям.

– Только эти люди должны понимать, что твоя репутация обязана оставаться безукоризненной, – заканчивает он напыщенно, как церковный служка. – Пока ты здесь, со мной, в качестве моей жены, я не хочу давать пищи для сплетен о тебе. Репутация матери Якова, матери нашей дочери и вдовствующей королевы должна быть вне подозрений.

– Моя репутация и так вне подозрений, – холодно чеканю я.

Он берет меня за руку, словно намереваясь утешить.

– О, моя дорогая, сплетен всегда хватает. Боюсь, твой брат узнал от французов, что ты находишься в постоянной переписке с герцогом Олбани.

– А я и должна быть с ним в переписке, он же регент Шотландии!

– Даже если и так, твой брат верит в то, что ты надеешься выйти за него замуж.

– Это смешно!

– А еще кто-то рассказал твоему брату о том, что у тебя появился любовник, Генри Стюарт.

– Я отрицаю это. – В моем лице не дрогнул ни один мускул.

– А еще ему сказали, что вы с Генри Стюартом планируете похитить Якова и посадить его на трон в качестве пешки клана Стюартов.

– О, кто бы это мог быть, этот осведомленный человек? – едко интересуюсь я. – Этот шпион моего брата, который знает все в таких подробностях и которого так хорошо принимают в Лондоне?

Арчибальд прижимает мою руку к своим губам.

– Вообще-то, это не я. Но раз уж я знаю, как много значит для тебя твоя семья, и поскольку сейчас идет расследование законности брака самого короля, он сейчас больше чем когда бы то ни было заинтересован в том, чтобы с твоим именем не было связано никаких скандалов.

– Он сам решил расследовать законность своего брака?

– Разумеется.

– Ты считаешь, что он намерен избавиться от Екатерины? – шепчу я.

– Ему следовало бы это сделать, – говорит Арчибальд серьезно, будто вынося приговор. Ей, невинной женщине, утратившей всю власть.

– Я слышала, что к ним был направлен папский легат, чтобы примирить их.

В ответ Арчибальд коротко смеется.

– Нет, чтобы сказать ей, чтобы его отпустила.

Я отворачиваюсь от него и иду к окну, чтобы посмотреть на сад. Лепестки яблоневого цвета напоминают снег весной. Я не знаю, радоваться мне или горевать. У меня такое чувство, словно холм под названием Артурс Сит только что осел и ушел под землю и линия горизонта изменилась до неузнаваемости.

Екатерина давила на меня и мою жизнь, я завидовала ей и любила ее, злилась на нее и однажды чуть не погибла из-за того, что она разрушила мою жизнь. Неужели она может вот так внезапно исчезнуть? Может вот так внезапно стать незначительной?

– Она никогда на это не согласится, – предсказываю я.

– Нет, но если брак сочтут незаконным, то ее мнение ничего не решит.

– На каких основаниях его могут признать незаконным?

– Она была замужем за твоим братом Артуром, – просто отвечает Арчибальд, как будто говорит очевидное.

И тогда я вспоминаю письмо Марии, предупреждающее меня о том, что я должна говорить. Мои сестры договаривались и готовились отвечать на каждый возможный вопрос. Со мной они не советовались, а лишь ставили в известность.

– Они получили разрешение, – повторяю я то, о чем меня просили сказать.

– Возможно, это разрешение было незаконным.

Я смотрю на него, ничего не понимая.

– Это что за причина? Как может быть папское разрешение незаконным?

– Это сейчас уже не имеет значения. Племянник королевы держит папу взаперти. Очень сомневаюсь, что у папы хватит дерзости опозорить родственницу своего тюремщика. Он никогда не допустит развода твоего брата. Он никогда не допустит твоего развода.

– Но это не имеет никакого отношения ко мне! – восклицаю я.

– У папы свои проблемы, ему нет дела до твоих, а Генрих не захочет, чтобы развод мог получить кто-либо еще, кроме него самого. – Арчибальд удивительно точно дает определение растущему тщеславию и ставшему привычным эгоизму брата. – Он не захочет, чтобы хоть кому-то пришло в голову, что Тюдор мог подать на развод только по причине следования воле Господней. И самое последнее, что ему нужно, это чтобы ты, со своей историей сочетания браком по своему собственному желанию, а не во исполнение воли Всевышнего, и со своей скандальной репутацией, подала на развод раньше него и тем самым бросила тень на его репутацию. Он захочет, чтобы поведение всех членов его семьи было превыше всяких подозрений, чтобы он сам мог подавать прошение о расторжении брака, не афишируя свою… – И он замолкает, подбирая точное слово.

– Свою что?

– Эгоистичную похоть.

Я смотрю на него с изумлением. Он так точно назвал слабость Генриха.

– Тебе не следует так говорить, даже при мне.

– Будь уверена в том, что он не захочет, чтобы подобное произносилось и про тебя тоже.

Я думаю, что Генри Стюарта тоже можно возвращать ко двору, чтобы мы могли хотя бы утешиться компанией друг друга, раз уж нам не суждено сочетаться браком. Однако, к моему огромному удивлению, мне отказали в этом разрешении, и сделал это мой сын. Он вытянулся в полный рост, став немного выше меня, и сказал, что не потерпит распущенности в своем дворе. Я чуть не рассмеялась ему в лицо.

– Но, Яков! – обращаюсь я к нему, как к маленькому капризному мальчику. – Не тебе судить моих друзей.

– Вообще-то мне, – отвечает он, и говорит очень холодно, совсем не как мой сын. – Будь уверена, что это мой двор и я буду судить о тех, кто появляется тут. У меня уже есть один отчим, второй мне ни к чему. Я думал, тебе уже хватило мужей.

– Но Генри не станет пытаться управлять тобой! – восклицаю я. – Он же всегда был таким хорошим другом для тебя. И он такой очаровательный. Мне он очень нравится, с ним приятно проводить время.

– Вот именно по этим причинам я не хочу, чтобы он появлялся здесь, – жестко говорит Яков.

– Он тебе не приемный отец, потому что он никогда не станет моим мужем.

– А это только все еще больше усложняет. Я-то думал, ты это понимаешь.

– Сын, ты ошибаешься. – Я начинаю всерьез сердиться.

– Нет, леди мама, я прав.

– Я не позволю собой командовать, никому, даже тебе, сын! Я – принцесса Тюдор!

– Это имя становится символом скандала, – парирует Яков. – Любовные приключения твоего брата известны всему миру, да и твое имя тоже запятнано. Я не дам повода к тому, чтобы твое имя поминали в каждой таверне!

– Да как ты смеешь! Всем известно, что ты и твоя компания играет в азартные игры и предается похоти с сомнительными женщинами, напиваясь до бесчувствия! И ты смеешь меня упрекать? Я не сделала ничего дурного, кроме того, что вышла замуж и была предана. И теперь я хочу выйти замуж снова. Что в этом может быть дурного?

Он не отвечает, а только спокойно смотрит на меня, не отводя взгляда, как сделал бы его отец.

Я разворачиваюсь и без прощального поклона вылетаю из комнаты.

Я еду в Стерлинг, и тут же кто-то говорит Генриху, что меня изгнали из собственного двора и что я живу в грехе с любовником. Кто-то сказал ему, что мой сын пытался меня вразумить и наставить на путь истинный, и когда я отказалась повиноваться, – отослал меня прочь. Генрих шлет мне исполненное гнева письмо, в котором угрожает мне вечным проклятьем, если я не откажусь от греха прелюбодеяния. Якову он тоже пишет и велит ему менять свой образ жизни. Он должен перестать пить, ходить в публичные дома и посвятить себя добрым делам и спортивным играм. Я потрясена этим жестким морализаторством и нахожусь в недоумении до тех пор, пока не получаю записку от Марии:

«Мадмуазель Анна не желает отдаваться королю. Они так много говорят о ее добродетели и о том, какие серьезные испытания она проходит. Я ни разу еще не видела такого утонченного соблазнения: мы должны восторгаться ее непорочностью, в то время как вырезы на ее платьях низки до неприличия, а арселе надет на самую макушку. И уж мы точно стали все истово непорочными, танцуя, как шлюхи в таверне. Королева больна, я вообще не представляю себе, как она выдерживает ужины, когда все самые вкусные блюда уходят к молодым женщинам, которые облизывают свои ложки.

Я с трудом выношу двор. Я бы и вовсе туда не приезжала, но Чарльз заставляет меня. Екатерина просит тебя заверить ее, что ты не будешь делать ничего, чтобы разрушить свой брак. Она слышала, что ты оставила двор своего сына, чтобы жить с любовником. Я сказала ей, что это должно быть ложью. Я знаю, что ты не стала бы делать ничего подобного, ради себя самой и ради нас. Ты бы не стала, правда? Поклянись мне».

Я не тороплюсь с ответом, потому что не могу дать Екатерине те заверения, которых она от меня ждет. Я не могу жертвовать своим счастьем, чтобы поддержать ее, и не могу повторить лицемерие моего брата. Я не стану утверждать, что руководствуюсь исключительно волей Всевышнего, потому что впервые за всю свою жизнь я больше не боюсь и мне не угрожает опасность.

Яков в безопасности, моя дочь счастлива в Танталлоне, королевство в мире под рукой Арчибальда, Генри и я живем как простые лорд и леди, управляющие своим хозяйством, и получаем удовольствие от жизни. И мне кажется, что до этого я никогда не бывала счастлива и так спокойна. Наконец-то я отдалилась от Арчибальда, от постоянного страха и страсти. Наконец-то я могу быть с мужчиной, который любит во мне меня, и отвечать ему без притворств и опасений. Это моя осень, мой сезон. Мы заготавливаем дрова для каминов на зиму, складываем копченую рыбу и мясо в огромные замковые кладовые, ездим среди деревьев, сбросивших свою разноцветную листву, напоминающую драгоценности: рубины, медь, золото и изумруды, когда Генри, поднявшись на холм, кивает на вход в наш замок.

– Смотри, это не папский ли стяг? Они что, подняли папские знамена? Должно быть, прибыл их посланник.

Я щурюсь от красного закатного света.

– Да, – говорю я, прижав руку к горлу. – О, Генри, вдруг нам пришли бумаги о разводе?

– Может быть, – спокойно отвечает он и накрывает своей рукой мою, держащую поводья. – Успокойся, любовь моя. Это может быть что угодно. Известие о том, что папа получил свободу? О выборе нового папы? Или развод, или что-нибудь другое.

– Едем же! – говорю я и посылаю коня вперед. Мы едем вверх по склону холма, через лес, по вьющейся вокруг холма дорожке.

Когда мы вбегаем в замок, то находим папского посланника в главном зале с бокалом крепкого эля в руках, стоящим возле камина. Он кланяется мне, когда я вхожу, и потом по тому, как он кланяется Генри, я понимаю, что победила.

– Святой отец дал мне разрешение на расторжение брака, – с уверенностью говорю я. Посланник кланяется снова, каждому из нас в равной степени, словно Генри уже был моим мужем.

– Именно так, – отвечает он.

Наконец-то. Я не могу поверить. Наконец-то я свободна от Арчибальда. Это – мое крещение, освобождающее от греха, это мое второе рождение, новая жизнь. Я уже готова сказать ересь, что это мое возрождение из мертвых. У меня появился шанс снова стать счастливой. Я буду центром жизни Генри и смогу высоко держать голову в Шотландии и перед всем миром. То самое событие, о котором Екатерина говорила, что оно не произойдет никогда, свершилось, несмотря на ее предсказания. Сам папа и я воспротивились ей. Она сказала, что я не получу развода, и вот он, в моих руках. Это триумф моей воли над ее, и я глубоко, неудержимо счастлива.