Филиппа Грегори - Три сестры, три королевы

– А как еще это называется, когда ты тайно приезжаешь в Стерлинг и перецеловываешь всех жен торговцев, а потом рассказываешь, что ты король?

– Ну, я их не только целую, – смеется Яков.

– А не стоило бы, Яков. Ты же видишь на примере Англии, в какие неприятности можно попасть из-за женщины.

– Я не собираюсь попадать в неприятности, – отмахивается он. – Я обожаю Маргариту. Но мне еще очень нравится Елизавета.

– Какая Елизавета?

– Несколько Елизавет. – Он улыбается совершенно непокаянным образом. – Ну, разумеется, я не забываю о том, что мне предстоит жениться на союзнице для нашего королевства. Только я не думаю, что это будет кузина, принцесса Мария.

– Генрих никогда не станет пренебрегать Марией, что бы там папа ни решил с его браком. Он любит свою дочь. И потом, вот мой брак был расторгнут, но это не сделало мою дочь бастардом. Маргарита известна как леди Маргарита Дуглас, и ее принимают в Лондоне со всем почтением. Принцесса Мария тоже сохранит свой титул, даже если ее мать перестанет быть королевой. К тому же она любима отцом.

– Он говорит, что Екатерину тоже любит, только это ее не спасет.

Я смотрю на сына, ничего не понимая.

– Мне сложно это представить. Я не вижу Англию без Екатерины на троне.

– Потому что ты слишком долго видела в ней свою соперницу и образец для подражания, – говорит он. – Ты жила в ее тени, но теперь все изменилось.

Я поражена его проницательностью.

– Нас было трое, и у нас была единая судьба: быть королевами, сестрами, соперницами.

– Я знаю и понимаю это. Но Екатерина больше не та королева, которой она была, когда посылала армию уничтожить короля Шотландии. Время победило ее там, где с этим не справился чертополох.

– Дело не во времени, – с раздражением отзываюсь я. – Время влияет на всех нас – и мужчин и женщин. Ее победило не время, а чары соперницы-простолюдинки, эгоизм моего брата и слабость ее семьи, которой следовало бы выслать армаду в то же мгновение, как она была удалена от двора.

– Но они этого не сделали, – замечает Яков. – Потому что она – просто женщина, и даже будучи королевой, она не обладала никакой властью.

– Так вот что защищает женщину? Власть? А как же правила чести и доблести? Как же закон?

– Правила чести и закон – это то, что могущественные дают беспомощным, если они того пожелают, – отвечает мне сын, король, все детство проведший чьим-то пленником. – Ни один человек, обладающий здравым смыслом, не станет полагаться на правила чести. Ты этого не делала.

– Это потому, что мой муж был моим врагом.

– Так же, как и муж Екатерины.

Слова Якова заставляют меня задуматься о моей дочери, о принцессе Марии и о ее матери Екатерине, моей сопернице, моей сестре и моей второй половине. Если Генрих назовет свою дочь незаконнорожденной, то тем самым он принесет в жертву своего единственного законного ребенка ради обещаний, нашептанных ему Болейн. Тогда у него совсем не останется законных наследников. Я думаю о том, как Екатерина грозила мне адскими муками, если я позволю своему ребенку быть признанным незаконнорожденным, и понимаю, что мы с ней рука об руку идем навстречу опасности. Если Генрих оставит Екатерину и отречется от своей дочери, то его наследником станет мой сын, который может стать величайшим из королей, первым Тюдором – Стюартом, который будет править объединенными королевствами, от самой западной части Ирландии до самой северной точки Шотландии. Каким королем тогда может стать мой сын!

Разумеется, мне сложно сдержать честолюбивые помыслы, и разумеется, я молюсь о том, чтобы эта Болейн никогда не смогла родить Генриху законного наследника.

Когда мне приносят письмо от моей сестры Марии, я уже не жду добрых новостей. Я даже не понимаю, чего именно я жду от этого письма.

«Должно быть, ты уже слышала о том, что кардинал Уолси умер под стражей. Вот тебе пример того, как далеко эта женщина готова зайти в борьбе против приближенного Генриха, некогда его фаворита. Теперь ты видишь, какой властью она обладает. Может ли кто-либо из нас считать себя защищенным?

Она поставила пьесу, это было самое страшное из того, что я видела при дворе. И мне не важно, что говорят другие. Этот ее печально известный брат и его друзья зачернили лица, чтобы выглядеть как арабы, и устроили дикий, неприличный танец. Еще один актер был одет как кардинал, бедный Томас Уолси. А называлась пьеса «Черти тащат кардинала в ад» и была придумана и поставлена ее братом и отцом специально для развлечения французского посла. Хвала небесам, что они не показывали ее мне или нашему брату! Генрих страдает от утраты старого друга, кардинала, и я думаю, что он еще потерял единственного человека во всем королевстве, который не боялся говорить ему правду. В самом деле, никому еще не удавалось управляться с делами королевства так, как ему. Никто не сможет его заменить.

Королева будет проводить рождественские праздники в Гринвиче, и Анна тоже там будет, со своим окружением, оппозиционным королевскому двору. Генрих будет переходить от одного к другому и получать в два раза больше подарков. Это будет настоящим кошмаром, правда, это так давно длится, что мы уже успели привыкнуть к двум дворам и их соперничеству. Вот бы посмеялись короли Европы, если бы нас видели!

Екатерина слегла из-за переживаний, и я тоже нездорова. Меня беспокоит странная тяжесть в животе, в чем, я уверена, виноваты только тревоги о Генрихе и о том, что с нами будет дальше. Чарльз говорит, что это камень и что у этой Болейн он тоже есть, только вместо сердца.

Мы слышали, что ты счастлива и твой сын уверенно держит трон. Я этому очень рада. Молись о нас, Мэгги, потому что за этот год в Англии не произошло ничего хорошего».

О том, что происходит в Англии, я узнаю от посла, хотя он почти лишился дара речи от новостей, которые мне привез. Он приходит в мои личные покои, в надежде передать известия без свидетелей. Кланяется и сообщает, что намерен сразу проследовать к моему сыну, просто сначала он решил зайти ко мне. Он почти просит совета о том, как ему подать этот разговор Якову, но сначала ему приходится решить, как он будет разговаривать со мной.

– Я привез вам плохие вести из Англии, – начинает он.

Моя рука тут же взлетает к губам, я сразу же думаю о том, жива ли Екатерина. Совсем не сложно представить, что она постами довела себя до истощения, а власяницей истерла кожу до воспалений и язв, медленно умирая от разбитого сердца. Но потом я думаю, что дело не в ней, она бы никогда не оставила свою дочь без защитника. Она никогда не ушла бы в монастырь и не сдалась смерти, и не отказалась бы от себя и своей веры и призвания. Генриху придется силой стаскивать ее с трона, а Богу тащить на небеса, она никогда не уйдет по доброй воле.

Потом я вспоминаю об Арчибальде. С ним все в порядке? Этот мужчина провел всю свою жизнь в приграничных землях, все время балансируя на грани опасности, между Шотландией и Англией. Где он сейчас? Чем занят? Я никогда не стану задавать эти вопросы вслух.

– Что за вести? – спокойно спрашиваю я. Музыканты выбирают именно этот момент, чтобы взять паузу, и все мой фрейлины, все пажи и слуги, включая тех, что стоят у двери, замирают в ожидании его ответа. Ему придется говорить в совершенно тихой комнате.

– Вынужден с сожалением сообщить о том, что святой отец превысил свои полномочия и допустил ошибку, – произносит он.

– Святой отец допустил ошибку? – Я повторяю за ним настоящую ересь.

– Именно так.

Ему не стоит подавать эту новость Якову в том же виде. Святой отец ведом Богом, он не может ошибаться. Однако архидьякон Магнус служит королю, который утверждает, что тоже слышит Всевышнего и слышит его лучше всех остальных, поэтому король все знает лучше, чем папа римский.

– Святой отец наконец вынес решение относительно брака Генриха?

Он кланяется в ответ.

– Нет, решения пока нет, святой отец все еще в раздумьях. Но пока решение еще не принято, он велел королю вернуться ко вдовствующей принцессе.

– Что? К кому?

Архидьякон чуть не подмигивает мне, чтобы помочь уловить суть сказанного.

– Ко вдовствующей принцессе, Екатерине Арагонской.

– Это папа ее так называет? Не королевой?

– Нет, это король распорядился, чтобы мы все использовали в ее имени такой титул. Я так говорю только исполняя его приказ. Он же сам называет ее своей сестрой.

– Она утратила свой титул?

– Да.

Я некоторое время перевариваю услышанное.

– Так что сказал святой отец?

– Что король должен избегать общества одной дамы.

– И кто эта дама? – Можно подумать, я сама не знаю этого имени.

– Леди Анна Болейн. Святой отец говорит, что король должен отказаться от нее и жить с ко… с ко… – Он прикусывает язык, чуть не произнеся запрещенное слово. – Со вдовствующей принцессой.

– Святой отец велит моему брату жить с Екатериной, хоть мой брат и клянется, что она ему не жена?

– Именно так. Вот почему мы считаем, что святой отец был введен в заблуждение и поэтому принял неверное решение.

– Мы?

– Англия, – говорит он. – И вы тоже, ваше величество, как английская принцесса. Вам тоже велено называть Екатерину Арагонскую вдовствующей принцессой и говорить, что святой отец допустил ошибку.

Я мрачно смотрю, как он старается объяснить мне, что думать и что Генрих хочет, чтобы я говорила.

– Его величество король Англии решил, что святой отец больше не может управлять церковью Англии, – продолжает архидьякон, говоря все тише и тише, словно не находя сил для таких возмутительных известий. – Поскольку король сам правит своим королевством, то на их территории не может быть другого правителя. С этого момента король будет считаться верховным главой Английской церкви. Святого отца теперь следует считать епископом и духовным руководителем, а не мирским. Так что епископ римский.

Это и вовсе немыслимо. Я молча смотрю на него.

– Повторите еще раз.

Он повторяет.

– Генрих велел вам сказать мне это? Он это объявляет другим королевским дворам? Он говорит святому отцу, что он больше не властен над церковью?

Архидьякон кивает. У него нет больше слов.

– И он поставил в известность об этом церковь? Клир?

– Они с ним согласны.

– Не может быть, – останавливаю я его. Я вспоминаю исповедника моей бабушки. – Епископ Фишер никогда с этим не согласится. Он принес клятву повиновения святому отцу. И он не изменит ей только потому, что Генриху не нравится мнение папы. – Я думаю о великом духовнике, грозе еретиков, Томасе Море. – Другие тоже. Церковь не могла с этим согласиться.

– Речь идет не о мнении папы, а о традиционном праве, – парирует он.

– Однако у него было право на правление, когда Генрих попросил его прислать кардинала.

– А сейчас нет, – говорит архидьякон.

– Но это же ересь, – в ужасе шепчу я. – Нет, хуже, это безумие.

Он качает головой.

– Нет, это новый закон. И я надеюсь объяснить вашему сыну, какие он дает преимущества.

– Например?

– Десятины, – бормочет он. – Пожертвования, плоды церкви, паломничества, сокровищница церкви. Все это теперь принадлежит английской короне. Если ваш сын придет к такому же святому решению, то он тоже сможет руководить собственной церковью, он тоже может быть верховным главой и управлять богатствами церкви. Я знаю, что поступления в казну Шотландии от налогов невелики…

– Вы хотите, чтобы король Шотландии тоже отрекся от папы?

– Уверен, что он оценит преимущества этого решения.

– Яков не будет красть у церкви, – взрываюсь я. – Яков, глубоко верующий человек, не станет изображать из себя шотландского папу.

– Король ничего из себя не изображает, – пытается поправить меня архидьякон. – Он просто восстанавливает исторические права королей Англии.

– А что будет дальше? Какие еще традиционные права он собирается восстановить? Лишение женщин всяких прав? Подчинение себе Шотландии?

По блеску в глазах молча кланяющегося мне архидьякона я понимаю, что Генрих непременно востребует и эти права, как только это окажется возможным. Похоже, та женщина пробудила в нем маленького избалованного мальчика, которым он родился. Кажется, она совершила трагическую ошибку, показав ему, какую он имеет власть. Сумеет ли она показать ему, где и почему он должен остановиться?

Как я и предполагала, архидьякон не преуспел в разговоре с Яковом.

– Он смеет предложить мне реформировать церковь в Шотландии! – бушует сын. Он врывается в мои комнаты перед ужином, когда я нахожусь там почти одна, в компании лишь пары дам, одна из которых, как мне доподлинно известно, является любовницей Якова. Она встает и отходит к сиденью у окна, чтобы не слышать нашего разговора. Если захочет, он расскажет ей обо всем позже, а сейчас он желает поговорить со мной.