– Но, Чарли, милая, а твоя мать знает обо всем этом?

– О нет! Мама занята тем, что с полной убежденностью играет роль современной женщины, все еще принадлежащей к молодому поколению. Она не понимает, что молодое поколение – это я. На самом же деле она безнадежно устарела, как и все остальные. Она привыкла, что все эти годы знакомые охали от удивления, что у нее шестнадцати-, семнадцати-, восемнадцатилетняя дочка. И теперь, когда мне уже девятнадцать, она все еще ждет выражений удивления, что у нее такая взрослая девочка. Но я вовсе не взрослая девочка. Я даже не «женщина-ребенок», как говорится в бульварных романах. Маме пора отдать себе в этом отчет.

Лотти улыбнулась и сказала:

– Когда на прошлой неделе я поехала купить себе вот эту шляпу, мама отправилась со мной.

– Ну-ну, – вполголоса вставила Чарли.

– Продавщица принесла несколько штук, я их примерила, но ни одна мне не понравилась. Тогда мама сказала: «О, эти не годятся. Покажите что-нибудь для молодых девушек».

– Вот-вот!

– Да, очень мило, не так ли? Конечно, продавщица выпучила глаза. Я слышала, как она позже хихикала с другими продавщицами. Видишь, мама все еще считает меня девочкой. Когда я ухожу из дому, она часто спрашивает, не забыла ли я носовой платок.

– Ну и умиляйся этим. Ты всю жизнь позволяла бабушке собой командовать. Ее желание командовать тобой естественно – такова природа человека. Но другое дело, что ты ей позволяла это. Вот это – преступление по отношению к твоему поколению и свидетельствует о твоей слабости, а не ее. Молодому поколению положено строить жизнь. Те из нас, кто это понимает и действует сообразно с этим, имеют успех. Кто не понимает, тот гибнет.

– Ты – ужасное существо! – полушутя воскликнула Лотти. – Тебя странно слушать. Где тьма училась этому, этому бессердечию?

– В школе – и вне школы. Мы постоянно беседуем об этом. О чем, по-твоему, говорят в наши дни девицы с молодыми людьми?

– Н-не знаю, – пробормотала Лотти.

Она вспомнила школьницу давно прошедших дней, девочку, катавшуюся по субботам на велосипеде то с одним, то с другим юношей в вязаном свитере. Они беседовали о школьных делах, о книгах, об играх и даже – очень неуверенно и робко – о своих надеждах. Но никогда не обсуждали проблемы реальной жизни. «Может быть, – подумала она, – жизнь сложилась бы иначе для Лотти Пейсон, рискни они тогда все же тронуть эти вопросы».

– Поедем домой, Чарли.

По дороге Чарли рассказывала ей о своей новой службе. Она могла говорить о ней бесконечно. Каждый день по вечерам Чарли приносила домой свежий отчет о событиях в своем отделении. На исходе первой недели работы у Шильда она мрачно сказала:

– Помните девушку, о которой писал О'Генри? Ту, что ни на минуту не могла забыть о своих усталых ногах. Ну так вот – я эта самая девица из магазина.

Отец поощрял ее рассказы и оглушительно хохотал над ироническими замечаниями своей дочки.

– Наша главная закупщица сегодня возвратилась из Нью-Йорка. Фамилия ее Хили. Ежедневно причесывается у парикмахера и носит изящнейшие черные крепдешиновые платья с умопомрачительными воротничками и манжетами, которым просто цены нет. Вы бы послушали, как она произносит слова: у нее не просто каша – целый обед во рту. Не делай таких страшных глаз, мама, я нарушаю хороший тон и отлично это знаю!.. Когда входит какая-нибудь важная покупательница, ей говорят: «Разрешите предложить вам заграничную вещицу, полученную только вчера». Все дорогие блузки называются «заграничными вещицами». Конечно, с начала войны они ценятся чуть ли не дороже бриллиантов. Хили была раньше продавщицей. Говорят, у нее седые волосы, но она красит их в замечательно задорный красновато-рыжий цвет. Получает громадное жалованье и содержит мать и шалопая брата. Мне она нравится. Ногти ее сверкают неописуемо. Называет меня «детка». Интересно, настоящий ли у нее жемчуг?

Теперь Лотти слушала с большим любопытством рассказы Чарли о собрании клуба под девизом «Всегда вперед!». Чарли правила одной рукой, откинувшись назад и почти лежа на сиденье. «Какая в ней небрежная уверенность, – подумала Лотти. – Совсем ребенок, а вместе с тем, сколько в ней жизненной силы и сметливости». Клуб «Всегда вперед», объяснила Чарли, учрежден для женского персонала Шильда. Сегодня утром, перед открытием магазина, состоялось собрание по случаю двадцатипятилетней годовщины клуба.

– Вот все расселись. Все, как одна, в черных платьях и белых воротничках, Впрочем, некоторые воротнички особой белизной не отличались. Пожалуй, стирка воротничков по ночам после целого дня работы может через несколько лет потерять свою привлекательность. Сначала Кисинг произнес речь о значении фирмы Шильда и о возвышенности ее целей. Не знаю, откуда он это взял, но выходило так, что служить у них приказчиком – невероятно высокая честь и удача. Кисинг – это главный управляющий. Затем он уступил место миссис Хоу. Она порядком стара, и зубы у нее торчат, а голос пронзительный и какой-то сварливый. Во всяком случае, он никогда не понижается даже в конце фразы. Она рассказала, что, когда она основала клуб, в нем было только пятнадцать членов. И, мол, посмотрите, каков он теперь! Если принять во внимание, что состоять в нем обязательно и что членские взносы автоматически вычитаются из жалованья со дня поступления в магазин, то непонятно, почему миссис Хоу так хвастает этим. Как бы то ни было, она страшно горда. Можно подумать, что она обратила язычников в христианскую веру. Своим скрипучим голосом миссис Хоу поучала нас, что за работу надо браться с радостью и добрым желанием, – тогда она легка и приятна. А вернувшись вечером домой, мы с таким же добрым желанием должны помогать нашим матерям мыть посуду. Затем она прочитала нам скучнейшее стихотворное воззвание, Что-то в таком роде:

Кто желает и не смеет,

Ждет того плохой финал.

Перед жизнью кто робеет,

Тот без боя проиграл.

И так далее насчет борьбы и людей, достигающих успеха. Все барышни сидели, как полумертвые: накануне они работали сверхурочно, как обычно в начале весеннего сезона. Затем на эстраду вскочила одна девица – клубный инструктор по атлетике, здоровенная и довольно смазливая, и хрипло прокричала: «Троекратное ура в честь миссис Хоу! Гип, гип, ура-а!» Мы все запищали. Затем эта девица говорила о значении физических упражнений и о том, как мы должны скакать и бегать, – очевидно, после мытья посуды, проделав предварительно свои одиннадцать тысяч миль по отделению с «заграничными вещицами» и потратив все свое красноречие на уговоры дам с внушительным бюстом, что блузка тридцать восьмого размера для них чуть тесновата… «Романтика деловой предприимчивости», Эх!

– Но ведь тебе это нравится, Чарли?

– Да. Бог знает почему! Конечно, я не собираюсь превратиться со временем в одну из Хили или Хоу или даже в Кисинга в юбке… Джесси написал обо всем этом стихотворение.

– Хорошее?

– Да, хорошее. И странное. Бьет, как молотом. Называется оно «Товары», разумеется, о девушках-продавщицах.

Они остановились на углу у киоска и подкрепились мороженым. Чарли должна была ночевать на Прери-авеню. Ей пришла в голову блестящая идея.

– Привезем тете Шарлотте содовой воды с шоколадным мороженым!

Заказали две порции в картонных стаканчиках и преподнесли их в полночь тете Шарлотте и Жаннете. Жаннета, похожая на розового ребенка, съела свою порцию в полусне, с закрытыми глазами. Но тетя Шарлотта моментально проснулась, точно содовая вода с мороженым в полночь была прописанным ей ежедневно на ночь и обязательным стаканом вина.

Жмурясь от наслаждения, она высосала содержимое стаканчика и тщательно выскребла все остатки ложечкой. Затем с удовлетворенным вздохом откинулась на подушку.

– Который час, Лотти?

– Двадцать минут первого.

– Как приятно, – сказала тетя Шарлотта. – Завтра соорудим к завтраку вафли!

Мышки развлекались…

У Лотти была идея покончить с весенней уборкой в три напряженных дня вместо недели, посвящаемой этому обычно миссис Пейсон.

– Возьмемся все за работу, – предложила она, – и поскорее разделаемся с ней. Тогда целую неделю сможем веселиться на свободе.

Миссис Пейсон предполагала провести во Френч-Лике десять дней.

На женщин обрушилось такое количество чистки, отскребывания, мытья, выбивания, шума, треска и грохота, какого не пережила бы целая команда здоровых и сильных мужчин. Женщины вышли из этого аврала со скрюченными пальцами, сломанными ногтями и ноющими поясницами, но зато дом на Прери-авеню сверкал, как солнышко, включая обратные стороны картин. Когда все было кончено, Лотти приняла горячую ванну, сделала маникюр, с наслаждением вымыла голову и возвестила, что готова принимать гостей.

Гульда целыми днями безмятежно пила кофе. Тетя Шарлотта объявила, что ждет гостей. Она пригласила своих старых знакомых, многих из которых не видела годами. Явились древние старушки, шурша черными шелками, столь же модными, как и гардероб тети Шарлотты, Лотти распорядилась насчет чая и оставила их одних. Она слышала, как они хихикали и тараторили высокими, скрипучими голосами. Они хвастались своими сыновьями, внуками, зятьями, сплетничали и вспоминали.

– А помните, как пол парикмахерской в отеле Пальмера был выложен узором из серебряных долларов и фермеры приезжали Бог знает откуда подивиться этому?

– Да, после смерти миссис Поттер-Пальмер в Чикаго не было настоящей главы общества…

Лотти убрала стол в столовой, поставила весенние цветы и стушевалась. Она чувствовала, что в ее присутствии тетя Шарлотта не ощутила бы полнейшей свободы, исполняя роль гостеприимной хозяйки.

Старушки уехали в шесть часов. Тетя Шарлотта засновала по гостиной, расставляя мебель по местам. Она очень утомилась, но была слишком возбуждена для того, чтобы сесть отдыхать. Щеки ее раскраснелись.

– Минни Парнел начинает стариться, не правда ли? Ей теперь можно дать ее годы. А ты видела шляпу Генриетты Грисмор? Это при ее деньгах! Но она всегда была странной. Ни капли вкуса.

Когда два дня спустя к обеду пришли Эмма Бартон и Винни Степлер, тетя Шарлотта не вышла из своей комнаты – она сослалась на неважное самочувствие, вероятно, из-за погоды, сказала она. Пусть Жаннета принесет ей чего-нибудь – и довольно. Она сейчас же ляжет спать. Лотти поняла и поцеловала ее.

Лотти могла насладиться долгой оживленной беседой с подругами. В камине гостиной трещал веселый огонь. Кругом цветы – нарциссы, тюльпаны. Старый дом был полон тишины и покоя. Лотти очаровательно играла роль хозяйки. С самого начала было много смеха, когда Винни Степлер вбежала в комнату и, едва переводя дух, начала извиняться за свою новую шляпку:

– Не говорите, что она мне немного не по годам. Знаю, знаю. Купила я ее в чудесный весенний день, в один из тех дней, что заставляют тебя делать легкомысленные покупки!

Щеки ее порозовели. Это была женщина неисчерпаемой энергии – обаятельная, остроумная, полная интереса к жизни.

– Пятьдесят лет – замечательный возраст! – с жаром провозгласила она за обедом. – В пятьдесят лет вам не надо больше заботиться о своей фигуре. В пятьдесят вы можете пить и есть, что вздумаете. Шоколад со взбитыми сливками в любое время дня. Кому какое дело! Вторую порцию десерта!.. Это лучшее время жизни. В пятьдесят вы не ждете с замиранием сердца телефонного звонка. Позвонит он мне? Или не позвонит? В пятьдесят лет телефон – это телефон: удобство и ничего больше, никакого трепета он у вас не вызывает. Сколько раз его звонок ранил меня в самое сердце! Теперь кончено. Ничто не может приключиться с вами в пятьдесят лет, если вы прожили свою жизнь как следует. Теперь я вся, всем существом, вдыхаю жизнь, распустив шнуровку. Я не поменялась бы местами ни с какой девчонкой.

Эмма Бартон спокойно улыбалась. Винни Степлер была два раза замужем, раз овдовела, раз развелась. Эмма Бартон не была замужем ни разу. И все же обе обрели к пятидесяти годам душевный покой.

– Ну что ж, – сказала Лотти, вставая из-за стола, – может быть, когда мне стукнет пятьдесят, я соглашусь с вами. Но теперь у меня такое чувство, словно все бежит мимо меня. И мне мучительно хочется схватить жизнь за рукав и закричать: «Эй, подожди минутку! Ты забываешь обо мне».

Винни Степлер внимательно посмотрела на нее:

– Берегитесь, милая, как бы она не обернулась и не бросила вам в руки что-нибудь скверное!

Что-то вроде вызова мелькнуло в глазах Лотти.

– Лучше даже что-нибудь скверное, чем ничего.

Эмма Бартон с любопытством взглянула на нее; приблизительно таким же взглядом она смотрела на девушек, появлявшихся перед ее судейским столом.

– Что вам нужно, Лотти, для счастья? Лотти ни секунды не колебалась:

– Работа по душе, книги, иногда музыка, пикник в лесу, пятимильная прогулка, хорошо сшитый костюм, Чарли. Правда, я не думала ставить ее на последнее место: ее место – во главе всего списка.