– Ты рада за меня?

Она с усилием сглотнула слюну:

– Да.

Ей хотелось умереть. Натуральный кошмар. Она переживала сейчас самые унизительные мгновения своей жизни.

– Не могу поверить. Выхожу на работу на следующей неделе. Честно говоря, получить такое предложение в моем возрасте – это что-то невероятное. К тому же у меня появятся деньги и я смогу помогать тебе, если что.

Она покивала и произнесла несколько раз подряд “м-м-м… м-м-м…”, что могло с равным успехом сойти за выражение и восторга и страдания.

– Ну что тут скажешь. Такое э-э-э… такое счастье… Это наполняет меня радостью за тебя. Ты это заслужил. Ты – лучший дизайнер Парижа.

– Спасибо. Приятно слышать, но поаккуратнее – я в конце концов в это поверю. Кекс будешь до-едать?

Эма бросила косой взгляд на шоколадную какашку, плавающую посреди лужицы растекшегося заварного крема, скривилась от отвращения, но решительно схватила ложку, зачерпнула ею как можно больше какашки и крема и храбро засунула все это в рот. Она расправилась с десертом за четыре раза, взявшись за дело со всей, определим это так, энергией отчаяния. После такого самоубийства посредством шоколада Эма смогла разговаривать с Блестером спокойнее. Ни за что на свете она не хотела отравить ему радость, тем более из-за собственной подавленности и горечи, которая, вполне возможно, была лишь следствием гормонального сбоя. Это слишком важное мгновение, и он должен в полной мере насладиться им. Он это заслужил. Она заставила себя поздравить его, задать вопросы, обрисовать развитие его блистательной карьеры. На ее губах играла лицемерная улыбка, но навалившийся на нее страх трансформировался в мощный приступ тошноты, в рвотное цунами, угрожающе плескавшееся в животе.


Весь остаток вечера Эма старалась убедить себя не только в том, что это феноменально, но и в том, что она искренне рада за него. По всей видимости, именно радость она и испытывала в глубине души, но только совсем в глубине. Ей не терпелось остаться одной, чтобы разобраться с навалившимися на нее противоречивыми эмоциями. Ей это удалось ближе к часу ночи, когда Блестер заснул, а она лежала в темноте его спальни, уставившись широко открытыми глазами в потолок. Приходилось признать: только что у них случился самый неудачный секс за всю историю их отношений. Но она знала, что по-другому и быть не могло, а также что в этом только ее вина. Единственное, что позволило бы ей сегодня достичь оргазма, это привязать Блестера и отстегать его до крови. Потому что она подыхала от зависти. Вместо этого она только вонзила ногти ему в спину, может, чуть-чуть слишком сильно, и он вскрикнул “Ой… осторожно… мне больно”. Еще бы не больно, ей хотелось убить его. Но она догадалась, что это будет неправильный ответ, и ей оставалось только злиться и ждать, пока все завершится. Она, Эма, лежа на спине, пассивно ждала, пока ее мужик кончит. Хуже того, у нее возникло легкое отвращение и раздражение, когда Блестер попытался поцеловать ее в губы и вообще старался быть нежным и смотрел на нее с любовью, пока они трахались. Она постаралась заставить его сменить позу, чтобы не видеть всех этих проявлений влюбленности, но ничего не вышло. В какой-то момент у нее даже промелькнула мысль, что, если это продлится еще минуту, она даст ему пощечину, чтобы отвалил.

В подобных ситуациях, когда, как ни крути, ничего нельзя сделать, повторяешь себе, что когда-нибудь это кончится. Именно это говорила себе Эма, вытянувшись в постели рядом с храпящим Блестером. Когда-нибудь это кончится. Пока что я в шоке, но уже завтра утром мне будет на это наплевать. Не сравнивать же свою профессиональную карьеру с Блестеровой на том лишь основании, что они работали в одной сфере, в одной и той же газете, из которой ее вышвырнули на улицу, как паршивого щенка, и теперь никто не хочет брать ее на работу, тогда как он покидает редакцию с высоко поднятой головой, поскольку его переманило известное во всем мире крутейшее издание. Это было бы полным абсурдом. И тем не менее подтверждалась догадка, промелькнувшая у Эмы, когда она рыдала у себя дома под душем после трех дней затворничества. Суть этой догадки заключалась в том, что ее жизнь – всего лишь бесконечный кошмар. Вернулось убеждение, что где-то что-то пошло наперекосяк. И это серьезно. Несколько лет все было отлично, что называется, шло как по маслу. Она была уверена, что принимает правильные решения и все складывается лучше некуда, и тут вдруг жизнь слетела с рельсов. Ее положительная энергия испарилась. Но когда? Где? Почему? Пора, наверное, прекратить возлагать вину за это на Шарлотту. Эма прокручивала случившееся за последние недели и месяцы, восстанавливала ход событий, чтобы найти, где именно она накосячила, и знать, что именно нужно будет исправить, если однажды ей вдруг представится такая возможность. Ну-ка, ну-ка, возможно, все дело в том, что у Блестера уже его пятнадцатая жизнь, тогда как у них с Фредом только вторая. Они новички в деле реинкарнации.

Она отлично помнила, что в самом начале пыталась убедить себя, будто увольнение – хорошая вещь, удобный предлог, чтобы обновиться, заново раскрутить свою карьеру. Тьфу… Чушь собачья. От волнения она повернулась на бок, и Блестер заворчал. Она посмотрела на будильник. Он показывал 01.57. Возможно, она плохая журналистка, возможно, все написанное ею полное говно, но о ее профессионализме нельзя судить по тому, что она делала на старом месте. Нужно действовать методично. Работу ей не предлагают. Ладно. Значит, надо рассылать резюме. Но для этого она должна иметь что предложить. Застыв в постели, она и так и эдак вертела задачу в голове, но безрезультатно. От усталости ее реалистичные выводы понемногу трансформировались, превращались в череду фантазий. Она закрыла глаза и представила себе, что ее взяли в американскую версию Vogue (в этом сценарии, естественно, она должна была знать английский). Эма видела, как она выходит ранним утром из своего нью-йоркского лофта, движется по залитым солнцем улицам в куртке от Ива Сен-Лорана и стильных вытертых джинсах, с “эпплом” в сумке из натуральной кожи. Вот она приходит в редакцию Vogue, все доброжелательно здороваются с ней, в офисе ее ждет Алиса с блюдом суши. Эма договорилась, что ее возьмут на работу. Она рассказывает ей об отпуске, проведенном с Габриэль на Фиджи. Общая обстановка непринужденная и одновременно искрящаяся весельем. Она уже собралась спуститься в спа в подвале здания, когда ее разбудило землетрясение. Эма приоткрыла затуманенные глаза и увидела, что ночной столик вздрагивает. Она потянулась за своим телефоном. На экране высветилось “Габриэль мобильный”. Чтобы не будить Блестера, Эма встала и нажала на кнопку, только когда вышла в коридор.

– Алло?

– Эма?

– Да.

– Это Габриэль. Можешь ко мне приехать?

– …А который час?

– Три. Приедешь? Я очень хочу тебя видеть.

– Ты где? Надралась?

– Нет. Я тут в одном баре, на Больших бульварах. В том, что на углу рядом с выходом из метро. У меня садится батарея. Жду тебя. До скорого.

Она отключилась. Естественно, первым побуждением Эмы было вернуться в постель к своим грезам. Тем не менее она стояла возле ванной и не двигалась с места. Хотелось спать, но Габриэль впервые позвонила ей посреди ночи. И в ее голосе звучало что-то новое. Странное. Эма вздрогнула. Она вернулась в спальню, намереваясь снова уснуть, но, поколебавшись, собрала шмотки и пошла в ванную. Бросила взгляд в зеркало. После сна лицо у нее опухло, как у боксера к концу чемпионата. Наверное, она крепко спала, когда позвонила Габриэль. Ну и пусть, вздохнула она. Все равно она безработная и завтра ей нечего делать, кроме как оплакивать свою печальную судьбу. И ей не заснуть, пока она не проверит, все ли в порядке у герцогини. Эма оделась и оставила Блестеру записку. На улице опять потеплело. Она сняла куртку и перекинула ее через ремень сумки. С этой погодой сплошные неожиданности. Всего несколько часов назад прохожие дрожали от холода. И вот, вопреки всем ожиданиям, ночью температура поднялась. Она махнула проезжавшему такси и уютно устроилась на сиденье. На Больших бульварах жизнь кипела, как обычно, независимо от времени суток. Когда такси затормозило на углу, Эма увидела за столиком на террасе Габриэль, окруженную тремя молодыми людьми, которые ели ее глазами, пока она разглагольствовала. Даже с такого расстояния и через стекло с первого взгляда было ясно, что она пьяна в дым. Эма расплатилась и вышла из машины. Увидев ее, Габриэль завопила:

– Ага! Вот и Эма! Эма, я о тебе рассказывала, и они захотели непременно с тобой познакомиться.

Эма кивнула внимающей Габриэль публике с вздыбленными пенисами и села рядом с подругой. Визгливый голос, растекшаяся тушь, менее безупречный, чем обычно, наряд.

– Чуток протрезвеешь, и я отвезу тебя домой, – объявила Эма тоном, не терпящим возражения.

– Нет! Я должна допить!

Эма закурила. Габриэль начала расточать похвалы Эме, перечисляя все ее достоинства:

– Эма – невероятная женщина. Лучшая журналистка в мире. Умная, тонкая, веселая, добрая… К тому же абсолютно психоригидная.

Эма недоумевала: что она здесь делает, когда могла спокойно лежать в постели с Блестером. Габриэль явно не собиралась возвращаться домой. Эма подумала: застань ее в таком состоянии и в веселой компании Ришар, он наверняка бы устроил скандал. Такие выходки вредны для имиджа. В конце концов Эме надоели похотливые взгляды троицы зеленых юнцов, и она вежливо попросила их удалиться:

– Ладно, месье, пожалуй, пора оставить нас, девушек, наедине.

Она боялась, что Габриэль возмутится, но та повернулась лицом к окну, прикрыла глаза и блаженно улыбалась. Когда парни ушли, Эма легонько потрясла ее за плечо:

– Габриэль, ты как? Спишь, что ли?

Та открыла глаза и улыбнулась:

– Нормально. Все в порядке. А ты как? В тоске?

– Э-э-э… Нет. Зачем ты просила меня приехать?

Габриэль наклонилась, ее лицо находилось в нескольких сантиметрах от Эминого. Эма улавливала запах ее дыхания, смесь ванили и вина. Габриэль попыталась остановить разбегающиеся зрачки, чтобы заглянуть в ее глаза, и прошептала:

– Я должна тебе кое в чем сознаться. В чем-то ужасном.

Габриэль замолчала и, не произнося ни слова, смотрела на нее.

– Да?

– Эма… – Голос и выражение лица делали ее похожей на заговорщицу, типа Маты Хари. – Эма, – повторила она, – я Габриэль д’Эстре.

– Габриэль, – ответила Эма с той же интонацией, – я знаю.

Габриэль еще больше наклонилась, наполовину по собственному желанию, наполовину из-за того, что была слишком пьяна и пыталась сохранить равновесие. Эма испугалась, что она сейчас ее поцелует, и положила руку ей на плечо, чтобы удержать на расстоянии.

– Как тебе объяснить? Я и есть Габриэль д’Эстре. Та самая Габриэль д’Эстре. Я все помню. Ну… не все, но по ночам, знаешь, мне снится Генрих.

– Генрих?

– Да… Генрих Четвертый. Вот и доказательство.

Ну конечно, ухмыльнулась про себя Эма. С другой стороны, у каждого свои улеты в прошлые жизни. Вдруг Габриэль схватила ее за руку и сжала изо всех сил. У нее были ледяные пальцы.

– Пошли. Я должна отвести тебя в “Убежище”.

Эме не впервой было проводить ночи, переходя с подругами из бара в бар, ничем особым ни в одном из них не занимаясь, если не считать непрерывного повышения содержания алкоголя в крови. Обычно финишировали они в каком-нибудь клубе, чаще всего в “Скандале”. Но вполне возможно, что она отстала от жизни и не ориентируется в последних рейтингах парижских сексодромов. Она решила, что “Убежище” и “Скандал” – заведения примерно одного уровня. Очень громкая музыка, слишком дорогая выпивка и никаких проблем с траханьем. Но было уже поздно, Эма устала, и ей хотелось вернуться к Блестеру. Она совершенно не планировала зажигать этой ночью. Поэтому она приложила все силы, чтобы уговорить Габриэль вернуться домой. Безуспешно. Она всячески старалась разубедить герцогиню, но та встала, демонстративно отказываясь слушать. Когда Эма напомнила ей, что неплохо бы расплатиться, Габриэль расхохоталась и объяснила:

– Они меня хорошо знают! К твоему сведению, у меня тут изрядный долг. – Она направилась к выходу, опасно покачиваясь на высоченных каблуках.

В соответствии с Эмиными предчувствиями, Габриэль сделала несколько неуверенных шагов и свалилась. Эма бросилась ее поднимать. Падая, герцогиня разорвала колготки от колена до верха бедра.

– Отведи меня, – умоляюще простонала она.

Только каким-то чудом им удалось добраться до “Убежища” целыми и невредимыми. Дверь была окаймлена красными неоновыми трубками, окна задернуты старыми шторами из бордового бархата, а все вместе это напоминало “Скандал”, но Эма сразу догадалась, что это настоящее заведение с проститутками. Она схватила Габриэль за плечо, пытаясь ее остановить.

– Мы же не пойдем туда?!

Габриэль высвободилась и открыла дверь. У Эмы не осталось выбора, и она последовала за подругой. Внутри пришлось подождать, пока глаза привыкнут к темноте. Эма предположила, что свет приглушен не из стыдливости, а чтобы замаскировать скверное качество девушек. Габриэль устроилась у стойки, на которой была водружена ваза с презервативами и спичечными коробками. Длиннющие ноги, поехавшие колготки и размазанный макияж делали ее похожей на падшую женщину-вамп. Из-за стойки матрона весом кило в сто двадцать послала ей беззубую улыбку. Эме казалось, что она угодила в сцену из низкопробного кино.