Пока Эма следила за рукой Габриэль, ставившей бутылку на место, до нее дошло, почему ей как-то неловко с подругой. Причина в том, что та сумела сделать нечто, на что сама Эма никогда бы не решилась. Из-за того, что они оказались разными, у Эмы не только возникло дурацкое чувство, будто подруга ее предала. Она еще подумала, что сексуальная свобода Габриэль больше ее, Эминой, и значит, она опасна, потому что возвращает саму Эму к ее подростковым страхам. Проститутка – это женщина. Все остальные – дети. Они презрительно произносят: “Я бы такое никогда не сделала”, тогда как на самом деле втайне хотели бы спросить: “Почему я такая слабая и закомплексованная и не могу этого сделать?”

Эма, конечно, знала, что в действительности проститутки никакие не свободные женщины. Но все, что о них говорят, основано лишь на наборе эротических фантазий, и пусть ей обо всем этом мало что известно, однако она в состоянии оценить размах глубоко спрятанных страхов, которые у каждого, кто высказывается на эту тему, трансформируются в цивилизованные и рациональные рассуждения. Подобная дискуссия может быть какой угодно, только не объективной. Каждый ее участник защищает собственные интересы.

– Ну что, есть у тебя какое-то мнение?

Она повернулась к Блестеру:

– Не собираюсь говорить за них. У меня нет мнения. Я не знаю, что такое проституция. Не имею ни малейшего представления о том, что они ощущают. Я знаю только одно: все противники проституции выступают в духе сакрализации женского тела, тогда как мужское тело для них – не сакрально. Вагина как храм, требующий освящения. И вот это действует мне на нервы. Почему унизительно продавать свое тело? Со времен Маркса известно, что рабочие продают рабочую силу. Мы продаем время, энергию, внимание, разум, тело. Нам платят за то, что мы неподвижно сидим на месте восемь часов подряд, или за то, что мы непрерывно носимся туда-сюда в течение десяти часов. – Эма взглянула на Алису.

– Ого… Удивительно слышать такое от тебя…

– Люди меняются. – Эма секундочку поколебалась, после чего уточнила: – Я учусь.

Габриэль повернулась к ней и протянула стопку водки. Эма поблагодарила. Подруга серьезно посмотрела на нее, потом ответила “не за что” таким тоном, будто имела в виду “спасибо”. К несчастью, Ришар решил продолжить дискуссию:

– Но, Эма, разве тебя не шокирует превращение тела в товар? Ты же придерживаешься левых взглядов, а тут капитализм покушается на сугубо личное!

Эма посмотрела на него. На этот раз она знала, что у нее имеется молчаливое позволение Габриэль и она может ему врезать. Она не собиралась лишать себя такого удовольствия.


К концу вечера Эма открыла для себя, что можно возражать человеку, но при этом не пытаться убить его словами. Сразу и не скажешь, но это было потрясающее открытие. Ришар отлично защищался, они вступили в долгую перепалку, перешедшую в обмен ощутимыми уколами. Позже, направляясь к выходу, Ришар даже сказал, что ей стоило бы попробовать себя в политике. Что в его устах было, судя по всему, комплиментом.

Проводив всех гостей, Блестер и Эма вдвоем вышли на балкон.

– Видишь, Стервочка, все прошло хорошо.

Эма лениво собирала тарелки и стаканы, чтобы отнести их на кухню. Она оставила посуду, подошла и обняла его.

– Да, ты был прав, ты самый лучший.

Они поцеловались, и когда руки Блестера опустились на ее ягодицы, Эма решила, что это тот самый сигнал, которого она ждала. Продолжая целовать Блестера, она стала расстегивать молнию на его джинсах, но он ее остановил:

– Пойдем в спальню.

Она чуть сильнее вцепилась в молнию:

– Нет. Давай здесь, на балконе.

– Нас все соседи увидят.

Она пристально посмотрела на него:

– Вот-вот. Именно поэтому.

По идеальному Эминому сценарию, в этот момент Блестер должен был шепнуть “отлично”, после чего надавить ей на макушку, заставляя стать перед ним на колени. И тут она увидела, что ему и впрямь неловко. Но решила, что такая сдержанность – следствие секундного смущения, с которым она постарается быстро справиться. Поэтому она сама стала на колени перед ним, продолжая дергать за молнию. Потом потянулась губами, и тут случилось немыслимое. Ужас. Блестер довольно резким движением высвободился и сказал:

– Перестань. Мне не нравится, когда ты такая.

Первым побуждением Эмы было разбить стакан, схватить осколок и перерезать Блестеру горло. Не для того, чтобы сделать ему больно, а чтобы он навсегда исчез, а эта минута – одна из самых унизительных в ее жизни – никогда бы не существовала. Но в конце концов она поднялась, разрываясь между яростью и стыдом, и закричала:

– Такая? Что это значит – “такая”? Как шлюха? Но я должна тебе напомнить, что это тоже я и было бы неплохо, чтобы ты время от времени отдавал себе в этом отчет!

– Извини, если мне не захотелось, чтобы ты изображала смиренную женушку. Тем более, на глазах у соседей!

– Тебя не моя смиренность беспокоит. Тебя пугает телка, пожелавшая отсосать у тебя на виду у соседей.

– Я приглашаю твоих друзей, все готовлю, мы проводим хороший вечер, а теперь ты собираешься оторвать мне яйца за то, что я хочу заниматься любовью в постели? Ты меня заколебала! Сечешь? Я СЫТ ПО ГОРЛО!

Он ушел с балкона и направился в спальню. Эма спросила, что он делает, и Блестер ответил, даже не обернувшись:

– Иду спать, потому что уже поздно, а завтра, представь себе, мне на работу.

Задохнувшись от ярости, Эма забежала в гостиную, схватила сумку и ушла, хлопнув дверью.


Назавтра Эма открыла духовку, и ей в лицо полыхнуло жаром. Запахло бараниной и травами. Ложкой на длинной ручке она полила мясо соком со дна противня. Все в порядке. Она закрыла духовку и подняла голову к окну. За стеклом было жутко темно. Пару часов назад небо почернело, а температура резко упала. Она вернулась к телевизору. Ей было хорошо. То есть она в это верила. Своему психотерапевту она потом расскажет, что, как ей помнится, она следила за телепередачей вполглаза. И гораздо внимательнее проверяла, в порядке ли гостиная. Все было идеально. И платье у нее было идеальным. От нетерпения Эмины ладони стали влажными. Блестер вернется через полчаса, и дома его будет ждать сюрприз. Идея осенила ее утром, когда она проснулась. После вчерашней ссоры они не общались, что напрягало Эму. Она прикинула, сколько усилий приложил Блестер, чтобы организовать вечеринку, и ее сексуальные претензии показались ей смехотворными. Всего несколько часов назад она ворочалась в постели, не могла заснуть, кипела от злости, и все выглядело кристально ясным: поведение Блестера, сбои в их отношениях, уверенность в том, что так продолжаться не может. Однако, когда следующим утром она проснулась, из всех чувств остался лишь страх потерять его. Поэтому Эма решила сделать шаг навстречу, приготовить ему настоящий ужин, холить и лелеять его весь вечер и засунуть все проблемы в самый дальний ящик.

Кстати, о проблемах: если и была в ее жизни одна настоящая проблема, так это работа. А совсем не Блестер. Ей бы тоже хотелось вернуться однажды домой после изнурительного рабочего дня, но в данный момент у нее не было даже намека на какую-либо наводку. А ведь она перепробовала разные стратегии: классическую (резюме + мотивационное письмо), неформально-дружественную (сообщение на Фейсбуке) и массу вариаций этих подходов. Однако кризис был в разгаре и ничто не срабатывало. Продажи бумажных СМИ пребывали в свободном падении, а те из них, что сумели удержаться на плаву, о приеме новых сотрудников не помышляли. И во всем этом был виноват злодей интернет. Поэтому Эма отправилась на разведку – в надежде, что уж в интернете на нее точно просыплется настоящая манна. Но и там все выглядело бесперспективно, поскольку рекламодатели пока не решались особо вкладываться в интернет-рекламу, а сайты работали едва ли не на общественных началах или же выжимали все соки из “бумажных журналистов”. В общем, и там работу не предлагали. Так что у нее была уйма времени, чтобы готовить жаркое для любимого мужчины. В ее глазах баранья нога представляла собой крайнюю степень нормальности. Я запекаю ногу, следовательно, я существую. Второе преимущество заключалось в том, что на поиски рецепта на кулинарном сайте, покупку указанной ноги, возвращение домой, перечитывание советов по приготовлению, новый поход в магазин за забытой приправой и, наконец, на сам процесс целый день убивался как нечего делать.

На это она, кстати, обратила внимание прежде всего. Похоже, я убила день своей жизни на готовку жратвы. Но не стала зацикливаться на этой мысли. Все-таки время не было потеряно, его стоило рассматривать как инвестицию в будущее, инвестицию в их отношения, инвестицию в будущее их отношений. В любом случае если она не нашла работу вчера, то вряд ли нашла бы ее сегодня, а с точки зрения потерянного времени, не факт, что день, тупо проведенный перед телевизором, лучше дня, истраченного на приготовление ужина. По крайней мере, так она хоть кому-то доставит удовольствие. Если быть честной, мучившие ее угрызения совести были, скорее всего, следствием того, что Стервы позвали ее на этот вечер в “Бутылку”, а она отказалась. Да, она очень хотела их увидеть и нуждалась в этом, но сейчас все-таки важнее было разрулить конфликт с Блестером. Она, естественно, воздержалась от объяснения причины отказа, но их письма прямо-таки излучали разочарование – даже с экрана компьютера. Да Эма и сама огорчилась. Еще накануне она просто-таки мечтала о встрече со Стервами, чтобы обсудить с ними разлад в своей сексуальной жизни… Вчерашняя вечеринка могла бы стать идеальной подводкой к сегодняшнему разбору полетов. Эма знала, что в последнее время не всегда соответствует ожиданиям подруг. Она приходила гораздо реже и тряслась от страха при мысли, что Алиса может послушать советов Габриэль и признаться Фреду в своей подлянке. А раз Эма в курсе дела, значит, она сообщница. Но прежде всего требовалось привести в порядок отношения с Блестером. С помощью бараньей ноги.

Позже она вспомнила, что было некое мгновение “до”, когда ей было офигенно хорошо – словно океан, откатывающийся от берега перед цунами. Непонятно, почему такое чувство безмятежности и блаженства ее не насторожило. Но тогда она только попыталась сообразить, бывают ли у нормальных людей такие чувства. Она не просто была спокойна, а как будто окаменела. Окаменела настолько, что несколько секунд не дышала, и именно в тот миг все пошло вразнос. Когда она захотела снова набрать воздуха, ей это не удалось. У нее больше не получалось дышать. И блаженство, столь яркое еще несколько минут назад, резко остыло градусов на двадцать и сжало грудную клетку в ледяных тисках, словно удав, который душит жертву. Она запаниковала. Окинула взглядом чистую квартиру, слишком чистую, в которой каждый предмет как будто затаил некий злой умысел. Телевизор рассматривал ее, ужимки ведущих на экране были явно агрессивными. И довольно скоро она осознала, что то, чего она так боялась в последние месяцы, началось: она сходит с ума. Много лет подряд она постоянно слышала рассказы о “нормальных” людях, неожиданно слетевших с катушек настолько, что их пришлось изолировать на несколько недель. Как если бы покрывающий их лак цивилизованности растрескался, явив миру бурю тревоги, бушующую в душе. Это был самый точный образ. Выглядело все вполне мирно, но где-то в подполье годами шла последовательная подрывная работа, подводящая к психологическому урагану – вплоть до того дня, когда он при поддержке внешних сил обретал необходимую мощь, чтобы взорваться и унести в своем порыве последние обрывки разума. Эма попыталась взять себя в руки. Это наверняка мелкий всплеск паники, который пройдет через несколько мгновений. Но то, что она испытывала, было непереносимо, и больше всего она боялась, что мучительный дискомфорт будет нарастать.

ЕЕ ВЕРЕВКА РАЗОРВАЛАСЬ.

А потом ей стало ясно, что если остаться в этой враждебной квартире еще хоть на секунду, она пропала. Необходимо собраться с силами, встать и выйти отсюда. Оказаться на свежем воздухе.


Как бывает в кошмарном сне, идея обратиться за помощью к друзьям даже не пришла Эме в голову. Позже она так и не сумела определить, сколько времени ей понадобилось, чтобы покинуть квартиру. Эме казалось, будто она сейчас распылится на атомы, взорвется и разлетится на тысячу кусков, растечется лужей по полу, загорится и даже не умрет в ближайшую секунду, потому что и так уже умирает. Просто физически подыхает. Теперь она лучше понимала, что пытались донести до нее знакомые, описывавшие свои панические атаки. Моменты смерти. Слова вертелись вокруг чего-то невыразимого. Она больше не чувствовала ни ног, ни рук, ни лица – словно выходила из-под анестезии. Или все еще оставалась в операционной. Потребовались нечеловеческие усилия, мобилизация мельчайших крох энергии, затаившихся в мышцах, чтобы доползти до двери, открыть и захлопнуть ее, скатиться по лестнице и наконец-то выскочить на улицу. Здесь было темно и прохладно. Эме даже не пришло в голову сознательно выбрать какое-то направление. Прежде всего, нужно было где-то прилечь, и как можно быстрее. Покачиваясь, она добрела до первой попавшейся скамейки и растянулась на ней. После секундной передышки цунами накатило вновь. Следовало игнорировать его. Закрыть глаза, слушать шум машин. Она не представляла, что когда-нибудь сможет встать на ноги. Это невозможно. Ничего больше нет. Воспоминания, прошлое, планы на будущее, проекты – все навсегда стерто. Отныне лишь будет вечно длиться это адское мгновение – вне времени и пространства.