Он снова подскочил к ней неуклюжим прыжком, сунул под нос мерзкую фигу с грязным обгрызенным ногтем. Еще и поводил ею перед глазами, будто испытывая удовольствие от всего происходящего. Странно, но именно эта фига вдруг возымела на Сонин временно отключившийся мозг обратный эффект — будто щелчком открылись все замершие чувства и эмоции, хлынули наружу и вопросами, и робким, но все же возмущением, и даже слезами.

— Я… Я ничего у вас не брала! Что вы? Как вы могли подумать? Да как я могла, что вы? — сквозь слезы произнесла она, поднося руки к лицу.

— Ну, очухалась, наконец… — удовлетворенно произнес Сереня, садясь перед ней на корточки. — Теперь слушай меня сюда, шалава ты моя подзаборная… Ты сейчас пойдешь и принесешь мне обратно мои деньги, поняла? Я не знаю, куда ты их пристроила, но без денег можешь не возвращаться. Я, конечно, хоть сейчас могу полицию вызвать, но я думаю, ты сама принесешь. Или хочешь полицию? От нас заявление примут, мы здесь на своей территории, мы родственники, в конце концов. А ты кто? Так что решай…

— Но я не брала никаких денег… Что вы! Я в жизни своей ни у кого ничего не взяла без разрешения… Честное слово!

Соню вдруг начало трясти мелкой дрожью, будто ее сунули под ледяной душ. И руки тряслись, и лицо тряслось, и даже слезы, обильно вытекающие из глаз, казалось, тряслись на ее щеках, быстро скатываясь под глухой ворот свитера.

— Так. Не понимаешь, значит. Ну что ж… Тогда выметайся отсюда! Вон там, в прихожей, твои манатки собраны, бери и выметайся! Принесешь деньги — разговор будет. А так…

Цапнув Соню сверху за шею, он выволок ее в прихожую, открыл дверь и так же, держа за шею, вытолкнул в парадное. Распрямиться она не успела — распласталась всем телом на холодных затоптанных плитах, успев проехаться по ним ладонями и коленками. И даже лицом немного. Щекой. Сверху на спину ей упало что-то мягкое, потом дверь закрылась, сердито и сухо щелкнув английским замком. Соня пошевелилась чуть, скидывая со спины это мягкое, оказавшееся всего лишь объемной тряпичной сумкой, с которой она приехала сюда, в этот дом, несколько дней назад. Надо же, и пожитки мои собрали — подумалось ей отстраненно. Перекатившись на бок, она села, начала с удивленным пристрастием рассматривать ободранные на коленях джинсы, потом перевела взгляд на саднящие от боли ладони, потом дотронулась до щеки… На щеке была кровь. Глядя на расплывающееся по грязной ладошке алое пятно, она пожала плечами, улыбнулась сквозь застывшие слезы. Надо же — ее никто и никогда в жизни не бил… И даже не ударил. Можно сказать, даже пальцем не тронул. И не замахнулся даже. Странное какое чувство, когда тебя бьют. Неприемлемое какое-то чувство. Вроде вот оно — сидишь на лестничной клетке, и кровь у тебя на щеке, а внутри по-прежнему удивление — такого просто не может быть. Ошибка какаято. Только никому теперь не объяснишь, что это ошибка. Кому объяснять-то?

Услышав звук открывшейся внизу входной двери, она вздрогнула, торопливо поднялась на ноги, шагнула к соседской двери, нажала на кнопочку звонка. Открывшая ей Вера Константиновна немо открыла рот в испуге, схватилась за грудь, отступила назад в прихожую, потом произнесла, тихо выдохнув:

— Сонечка… Что же это такое, Сонечка? Вы что, с лестницы упали? У вас лицо в крови…

— Нет, я не на лестнице упала, Вера Константиновна. Меня из двери вытолкнули.

— Из какой двери?

— Из своей.

— Кто? Кто вас вытолкнул? Что вы такое говорите, Сонечка? Да вы проходите, проходите… Надо же умыться, рану обработать… Не плачьте, Сонечка! Сейчас мы во всем разберемся! Сядем и разберемся… Вы все расскажете…

— А я что, плачу? — удивленно спросила Соня.

— Конечно, плачете… Вон, слезы по щекам бегут… Да не трогайте лицо грязными руками, что вы! Идите умойтесь и приходите ко мне на кухню!

В ванной она не узнала себя в зеркале. То есть лицо было ее, конечно, только показалось ей, будто оно маленькое какое-то. Маленькое, красное и сморщенное. От слез, наверное. Они и вправду текли сами по себе, попадая в большую широкую царапину вдоль щеки, смешивались с сочившейся из нее кровью. Слава богу, царапина оказалась неглубокой — так, просто кожа чуть содрана. Ерунда, заживет. На ней всегда все быстро заживает, как на кошке. Если бы дело было только в этой царапине…

— Ну? Что все-таки случилось, Сонечка? Давай все по порядку! — встретила ее на кухне озабоченная Вера Константиновна. И даже про прежнее свое вежливое «вы» забыла. Впрочем, Соня этого и не заметила даже. Послушно подставив раненую щеку под тампон с йодом, проговорила, морщась от обжигающей боли:

— Да я и сама ничего не понимаю, если честно… Я пришла домой, а он мне про какие-то деньги…

— Кто — он?

— Ну, этот… Люсин муж…

— Господи, час от часу не легче! Там еще и муж откуда-то взялся! Я ж говорила тебе вчера — не пускай к себе никого!

— Так я и не пускала. Я пришла, он уже там был… Люся сказала — ему ночевать негде.

— Так. Понятно. Значит, ты ушла, потом вернулась… И что?

— А он меня сначала в квартиру затащил, а потом вытолкнул. Сказал, что я деньги у них украла. И чтобы обратно принесла. Я ничего не понимаю, Вера Константиновна! Какие деньги?

— Господи, бред какой… Надо немедленно в полицию звонить! Среди бела дня какие-то жулики выталкивают человека из собственной квартиры… Нет, я немедленно звоню в полицию!

— Ой, наверное, не надо в полицию… — неуверенно подняла на нее глаза Соня. — Ну что мы им скажем, когда они приедут? Я же тут пока незаконно живу, сами знаете… Они и разбираться не станут! А про деньги… Что я им скажу? Что меня оклеветали? Воровкой обозвали? Так они посмеются только…

— Ну да… Это ты верно говоришь… А что же тогда нам делать?

— Ой… У меня же билеты там остались! На поезд! В сумке! У меня же рано утром поезд, Вера Константиновна! В четыре тридцать! А билеты в сумке, в маминой тетрадке лежат… А может, они тетрадку в мою сумку сунули? Он, когда мою сумку потрошил, вроде тетрадку из нее выкинул…

Подхватившись со стула, она ветром промчалась в прихожую, начала вытаскивать из сумки свои немудреные, кое-как скомканные чужими руками пожитки — белье, рубашку, домашнюю футболку, книги, теплую вязаную шапку, шарф… Маминой тетрадки не было. Сев на пол посреди разбросанного по прихожей барахла, она подняла на выглянувшую из кухни Веру Константиновну округлившиеся безнадегой глаза:

— О господи… Что же делать… Меня же Вика ждать будет…

— Так. Во-первых, встань. Не сиди на полу. Он холодный. И дай мне пройти! Я сама сейчас с ними разберусь, что к чему!

Поправив халат на груди, Вера Константиновна решительно открыла дверь, промаршировала к соседской двери, резко нажала на кнопку звонка и приняла воинственную позу, уперев один кулак в бок. Потом еще раз позвонила. Потом уперла и другую руку в бок. Потом склонилась, прислушиваясь. Соня наблюдала за ней из-за приоткрытой двери, готовая выскочить на помощь, если вдруг Люсиному мужу вздумается повоевать и с соседкой. И даже кулаки заранее сжала. Ей и для самой себя это было странновато, но именно в таких экстремальных ситуациях она вдруг обязательно бросалась на помощь. Когда видела, что помощь нужна. Автоматически как-то это у нее происходило. На фоне своей собственной трусости. Однажды вообще, закрыв глаза, бросилась в свору мелких бродячих собак, напавших на маленькую девчонку-школьницу. Прижала ее к себе и шла в этой своре, как солдат, пока они не отстали. Хорошо, дело было зимой. И хорошо, что Томочка ей пуховик новый китайский купила — до самых пят. Подол пуховика собаки в клочья порвали, а до нее не добрались…

Дверь Вере Константиновне так никто и не открыл. Зато на площадке появился Славик — как всегда, с черными пипочками в ушах, с музыкой, доступной на данный момент только ему одному. Быстрым движением сдернув наушники на шею, спросил удивленно:

— Мам… А чего это у вас тут? У тебя такой грозный вид…

— Да вот — Сонечку какие-то жулики из дому выгнали! — мотнула Вера Константиновна головой в сторону застывшей в дверях Сони.

— Ага… А ты, значит, за нее заступаться пошла?

— И пошла! А что? Кого ждать-то? Тебя же дома нет! Да если и был бы, так и сидел бы за своим компьютером — с места не сдвинешь! Хоть зарежь тут всех у тебя за спиной, ты и глазом не моргнешь! — успела она на ходу намекнуть сыну о своем, о наболевшем.

— Мам, ты чего? — обиженно уставился на нее Славик. — Кому я мешаю-то? Да если надо чего, ты только скажи, я пожалуйста… Давай я сам с ними поговорю? Я ж все-таки мужик… Они как там оказались, жулики эти? А в полицию уже звонили? Они приедут?

— Да никто не приедет, сынок… — сдулась от его вопросов, как воздушный шарик, Вера Константиновна. — Сонечка же здесь… как бы нелегально живет…

— Да понятно, понятно…

Он сам подошел к двери, подержал вытянутый палец на кнопке звонка, потом так же, как мать, постоял, прислушался. Потом произнес решительно:

— Нет. Этот вариант не пройдет. Не откроют они. Пойдемте домой, думать будем.

— Ой, да чего думать-то? — поплелась следом за ним растерянная Вера Константиновна. — Когда нам думать-то? У Сони там билеты на поезд остались, а ей рано утром ехать надо!

— А ключи… Ключи запасные у тебя есть? Ну, там, дома? Откуда ты сюда переехала? — быстро спросил Славик, скидывая кроссовки в прихожей.

— Ключи… Нет, ключи у Томочки только одни были… Она их мне отдала. Еще просила — если в гости куда уйду надолго, вам их оставлять. Мало ли… Нет, у нее точно вторых ключей нет!

— А сама она где? Надо ж ей позвонить, рассказать, в какую ситуацию ты попала! — поддержала сына Вера Константиновна. — Может, ее-то они как раз испугаются!

— Да ее дома нет, я только что звонила! Ее почему-то в последние дни все время дома нет…

— Так. Спокойно, — поднял вверх длинные узкие ладони Славик. — Спокойно, дамы! Без паники! Я сейчас быстренько отстучу в пару мессенджеров, попрошу помощи…

— Сынок, ну что ты ерунду городишь, ей- богу! Тут дело серьезное, а ты нам про отстучу? Что за мессенджеры, игры все ваши?

Славик взглянул на мать снисходительно и чуть насмешливо, потом ласково погладил по плечу, ткнулся ей в затылок по-телячьи:

— Мамуль… Ты не обижайся, пожалуйста, но я тебе потом покажу, что это такое, ладно? Все равно в двух словах я тебе про Интернет ничего не объясню. А потом покажу, честное слово! Глядишь, и заинтересуешься, тоже будешь сидеть в нем на досуге…

Подмигнув стоящей в дверях соляным столбом Соне, он прошел к себе в комнату, и через минуту оттуда послышался торопливый ритмичный шорох-перестук быстрых пальцев по клавишам, будто дождь забарабанил в стекло. Вера Константиновна пожала плечами, закрыла за Соней дверь, пробормотала недовольно, кивнув головой в сторону комнаты сына:

— Господи… Чем бы дитя ни тешилось… Мессенджеры какие-то! Ну вот что с него возьмешь? У людей горе, а ему лишь бы причину найти, чтоб за компьютер свой засесть!

Вздохнув, она обняла Соню за плечи, повела ее на кухню, приговаривая на ходу:

— Тебе поесть надо, девочка. И чаю сладкого выпить. Посмотри, ты на ногах еле держишься! Давай, садись, я тебя покормлю… А там, глядишь, и до Тамарочки дозвонишься… Что теперь сделаешь, если так случилось?

— Там Вика меня ждать будет… — глухо проговорила Соня, подняв на нее тревожный взгляд. — Понимаете, я ей обещала, что приеду… Она ждать будет… Что же мне делать, Вера Константиновна? Мне бы только тетрадку оттуда добыть, где билеты лежат…

Вера Константиновна ничего ей на это не ответила. Что она могла ей ответить? Поставив перед ней тарелку с рассольником, сунула в руку ложку, погладила по голове. Потом присела напротив, приказала коротко:

— Ешь!

— Что? — удивленно посмотрела на нее Соня.

— Ешь, говорю! Остынет!

— А… Нет, спасибо, я не хочу, что вы…

Удивленно уставившись на ложку в своей руке, Соня долго ее рассматривала, потом тихо положила на стол, зажала руки меж колен и грустно уставилась в веселенькую кухонную стену, украшенную, согласно вкусам хозяйки, плетенками макраме, всякого рода и цвета тарелочками, расписанными под хохлому досками и другими приятными глазу предметами. Отчаяние вилось вокруг нее почти ощутимо и очень больно, садилось тяжестью на плечи, вытягивалось холодной веревкой там, где у нормальных людей солнечное сплетение располагается. В самых что ни на есть критических ситуациях у них, у нормальных, там всегда, наверное, это сплетение солнца и происходит, и помогает найти силы, а у нее… У нее вот так. Вместо сплетения солнца — холодная и скользкая веревка…

— Есть! Есть у меня для тебя хорошая информация! — резко прозвучал у нее над ухом веселый Славиков голос, и Соня вздрогнула, подняла на него серые, припыленные отчаянием глаза.