— Какая такая информация? — подозрительно переспросила Вера Константиновна.

— Мне отстучали, что сейчас к нам человек приедет!

— Он что, из твоей этой самой виртуальности приедет, что ли? Как из космоса? — насмешливо посмотрела на сына мать. — Или прямо из компьютера вылезет?

— Мам… — протянул на выдохе грустно Славик. — Ну зачем ты так, честное слово… Или ты думаешь, что Интернет — это всего лишь сборище маленьких зеленых человечков? Головастиков с большими глазками? За этим за всем нормальные ребята существуют, между прочим. Умные, интеллигентные, добрые. Отзывчивые, наконец.

— И все равно я не понимаю… Нормальные, умные и добрые как-то находят способы, чтоб им вживую общаться, а не…

Произнести до конца свою уже ставшую привычной обличительную речь Вера Константиновна так и не успела — короткий дверной звонок оборвал ее на полуслове, и она вздрогнула, схватившись рукой за грудь.

— Славик… Славик, не ходи! Я сама открою! — ринулась она к двери, будто и впрямь ожидала нашествия в дом маленьких зеленых человечков, которые тут же накинутся на ее сына. Бедному Славику ничего больше не оставалось, как послушно встать за ее спиной. Рядом с ним тихой тенью пристроилась и Соня, стояла, зажав в замок ледяные трясущиеся ладони.

Человек, появившийся перед ними в распахнутой двери, на зеленого и маленького представителя виртуальности уж вовсе не походил. То есть никаким боком не походил. Был он высок, широк и будто весь сложен из прямых углов. Про таких говорят — шкаф. Хотя и под Славиковы характеристики относительно «умных, интеллигентных и добрых» его тоже трудно было пристроить. Никак он не тянул на интеллигентного добряка. Лицо не то было. Совершенно каменное у гостя было лицо, никакой видимой доброты в себе не несущее. Каменное, твердо-квадратное, красно-кирпичного цвета, с маленькими острыми глазками. Абсолютно типичное бандитское лицо, какое присутствует в каждом более или менее себя уважающем криминальном телевизионном сериале. Некрасивое, в общем. В дополнение к этой некрасивости еще и неровный шрам-рубец пересекал левую щеку от виска до высокой скулы, отчего левая бровь сильно и кособоко тянулась вверх, придавая его лицу выражение грозного удивления.

— А вы, собственно… — пролепетала Вера Константиновна, отступая от двери и натыкаясь на стоящих за ее спиной Славика и Соню.

— А я, собственно, к этому… Как его… — запнулся он на секунду, наморщив лоб. — Черт, забыл, пока ехал… А! Вспомнил! Я, собственно, к Друду…

— А у нас здесь таких нет… — начала было разводить руками Вера Константиновна, но Славик, выступив из-за спины матери, проговорил радостно:

— Я! Это я — Друд! Это вы ко мне приехали! Вы от Анальгина, да? Заходите!

Гость переступил через порог, протянул Славику для знакомства руку:

— Иван… А твое настоящее имя какое?

— А я Вячеслав!

— Ну вот… Это уже по-человечески звучит. А то напридумывали себе погонялок всяких. Моего соседа в народе Вовкой зовут, а он говорит — скажи, мол, я от Анальгина… Давай рассказывай, кто тут сильно в моей помощи нуждается…

— Да вот, у этой девушки проблемы. Ее Соня зовут. Она вам сама все расскажет. Да вы проходите! Можно вот сюда, в мою комнату…

Гость по имени Иван деловито стянул ботинки, одним движением скинул с плеч черную ветровку. Под ветровкой у него оказался серый мягкий ласково-облегающий свитер, тонкий и нежный, отчего суровое его обличье в момент как-то одомашнилось и уже не смотрелось таким устрашающим. Гуськом они потянулись в Славикову комнату — впереди Славик, за ним Иван, Соня же осторожно застыла в дверях, по-прежнему стискивая пальцы в замок. Вера Константиновна, высовываясь из-за ее плеча и продолжая бдительно вглядываться в лицо гостя, все-таки сочла нужным утолить все свои сомнения:

— А вы, простите… Вы как наш адрес узнали? Из Интернета, что ли?

— Нет. Я не сижу в Интернете. Не люблю, знаете ли, — спокойно повернул к ней голову Иван.

Голос у него был очень спокойный — низкий и ровный голос уверенного в своих силах молодого мужчины. Соня даже отметила про себя несколько отстраненно — надо же, дисгармония какая… С таким лицом — и такой голос! Вот если бы он проговорил что-нибудь из разряда «блин — в натуре», это бы больше ему подошло. А так… Права Вера Константиновна — странновато все это выглядит…

— …Вот сосед мой по лестничной площадке, Вовка, тот да, тот сидит в Сети целыми сутками, мне мать его недавно пожаловалась, — продолжил меж тем Иван. — Он, знаете, и прибежал ко мне полчаса назад — помоги, говорит, людям срочно помощь нужна…

— И… что? Вы просто так встали и поехали помогать чужим, неизвестным вам людям? — не унималась подозрительная Вера Константиновна.

— А почему нет? Раз позвали… — произнес он голосом Саида из кинофильма «Белое солнце пустыни». И даже плечами так же пожал, как тот Саид — чуть-чуть, едва заметно.

— Ну, не знаю, не знаю… Странно как-то все это, — покачала головой Вера Константиновна, выражая свое непреходящее сомнение. — А вы что, в полиции работаете?

— Нет. Не в полиции. Но я имел честь служить в других органах, тоже способных бороться с человеческой несправедливостью.

— Мам, он бывший спецназовец… — пояснил торопливо матери Славик. — Мне Анальгин так и ответил — придет, мол, крутой бывший спецназовец…

Иван кинул на него быстрый недовольный взгляд, промолчал. Потом, решив, видимо, что официальное его представление закончено, обратился напрямую к Соне:

— Давайте рассказывайте, что у вас там стряслось…

Соня осторожно присела на край тахты и, устроив ледяные ладони меж коленок, принялась рассказывать. И сама удивилась — очень уж коротким получался этот рассказ. А ей казалось — столько всего произошло за эти дни… Похороны Анны Илларионовны, скорое изгнание ее Томочкой сюда, в эту неприютную квартиру, ночные страхи, да еще плюс ко всему Викины проблемы… Вера Константиновна сидела с ней рядом, плечом к плечу, мелко и быстро кивала, будто старалась подтвердить все Сонины слова. Когда же речь зашла о появлении в Сониной истории родственницы Люси, не выдержала, вся подалась вперед, замахала у Ивана перед лицом указательным пальцем:

— А я ей сразу, сразу тогда сказала, что никаких родственников у покойной Анны Илларионовны отродясь не было! А Сонечка меня не послушала…

— Понятно, — вежливо улыбнулся ей Иван. И, обратившись к Соне, кивнул: — А вы продолжайте, пожалуйста…

— Ну вот… А сегодня вечером я пришла домой, и… И…

В этом месте Соня не выдержала — лицо само собой скуксилось, губы затряслись, горло перехватило коротким спазмом. Вяло взмахнув обеими ладонями, она закрыла ими лицо, пытаясь таким образом справиться со слезами. Вера Константиновна тут же обхватила ее за плечи, прижала к себе и, словно подхватив эстафету, начала тараторить возмущенно:

— Представляете, тот, который Люсиным мужем назвался, обвинил Сонечку, будто бы она у них деньги украла! Много денег! Нет, вы можете такое представить? Чтоб Сонечка — и украла?

— Да вообще-то с трудом… — со вниманием Соню разглядывая, тихо произнес Иван.

— Ну вот! Так и я тоже говорю! — воодушевилась Вера Константиновна. — А потом он взял и выкинул ее из квартиры! Силой! Вы посмотрите, у нее все ладони содраны, и коленки, и лицо вон… Еще неизвестно, как теперь эта царапина на лице зарастет! А вдруг шрам останется!

— Да погоди ты про шрам, мама… — встрял в разговор Славик. И, обращаясь к Ивану, спросил деловито: — Как ты думаешь, чего они хотят? Ведь явно же никакие они не родственники… Все равно ж квартира эта им не достанется! Мне вот непонятно, например…

— Да чего ж тут непонятного? — улыбнулся, пожав плечами, Иван. — Очень даже все тут понятно. Ты хоть знаешь, сколько сейчас надо платить за съемную квартиру?

— А при чем тут…

— А притом. Вы, судя по всему, нарвались на обыкновенных жуликов, любителей благоустроенной квартирной халявы. Пока завещание вступит в силу, должно ведь полгода пройти? Так, если я не ошибаюсь?

— Ну да… — задумчиво покивал головой Славик. — Тогда все сходится… А деньгами они ее просто припугнули, выходит…

— Правильно. Молодец. Соображаешь, — похвалил его Иван. Потом хлопнул себя слегка по мощным, обтянутым синими джинсами коленям, проговорил тихо: — Что ж, будем выселять…

— Да как, как их выселять-то? Они же дверь не открывают! — обиженно протянула Вера Константиновна. — Я уже ходила, пробовала… А у Сонечки, между прочим, там билеты на поезд остались! Ей к сестре ехать надо!

— Ну, вам не открыли, так мне откроют, — решительно поднялся со стула Иван. — Разберемся. Только у меня к вам одна просьба будет — из квартиры прошу ни в коем случае не выходить! Вячеслав, ты остаешься за старшего. Что бы ни было — из квартиры ни шагу. Помешаете только. Понял?

— Понял… — быстро закивал Славик, вмиг проникшись возложенной на него ответственностью.

Иван вышел из комнаты, пошуршал в прихожей, и вскоре они услышали тихий звук аккуратно захлопнувшейся двери. Все втроем, почему-то на цыпочках, выскочили в прихожую, приникли головами поближе к двери. За дверью было тихо. То есть абсолютно тихо. Вера Константиновна посмотрела на Соню, прошептала удивленно:

— А как он в квартиру-то к ним попадет? Дверь будет взламывать, что ли?

— Я не знаю… — так же шепотом ответила ей Соня. — Если б взламывал, слышно бы было, наверное…

Впрочем, тишина эта продолжалась недолго. Пространство за дверью прорвалось звуками совершенно неожиданно — резко и сразу. И не скандалом даже, а возмущенным на одной ноте разноголосьем, производимым Люсей и ее мужем Сереней. Правда, возмущения в этом разноголосье как раз слышалось маловато. Больше было досады и обиды. Крикливой Люсиной, отборно-матерной Серениной. Наверное, им и не оставалось ничего более, кроме как выражать словами свою досаду и обиду. Наверное, они тихо-мирно поужинать собрались в обретенной для себя на ближайшие полгода кухоньке, а тут…

— Еще одно слово, и спущу с лестницы… — пророкотал над всем этим многоголосьем спокойный голос Ивана. — Или в отделение ближайшее сдам. Вы хотите в ближайшее отделение, господа проходимцы? Я думаю, вас там очень счастливы будут видеть, а мне спасибо скажут. Может, еще и грамоту почетную потом дадут…

Торопливо-бормочущее шуршание вниз по лестнице было ему ответом. Славик не выдержал, чуть приоткрыл дверь, и Соня с Верой Константиновной тут же, вытянув шеи, выглянули из-за его плеча. Однако ничего толком увидеть уже не успели. Мелькнул лишь Люсин чемодан на колесиках с торчащими из него в разные стороны тряпочными лохмотьями, подпрыгнул на последней лестничной ступеньке и скрылся из поля зрения.

Иван обернулся к ним, улыбнулся своей каменной улыбкой, протянул руку:

— Ну, вот и все. Прошу обозреть апартаменты. Может, эти милейшие люди уперли чего второпях? А то я им всего три минуты на сборы дал, мало ли…

— Ой! Тетрадка! Мамина! — тихо охнула Соня и, оттолкнув Славика и вылетев на площадку, пулей помчалась в освобожденную квартиру.

— Господи, да не нужна им твоя тетрадка! — махнула ей вслед рукой Вера Константиновна. — Подумаешь, тетрадка… Лучше бы спасибо человеку сказала!

— Ой, да… Спасибо вам, конечно… — затормозила уже в дверях Соня.

— Да на здоровье, — вежливо и чуть шутовски поклонился ей Иван. И даже слегка ножкой шаркнул, что совсем уж не вязалось с его твердокаменным и сериально-бандитским обликом. Потом добавил, будто извиняясь за принесенные неудобства: — Я вам тут замок слегка попортил, сейчас исправлю… У вас отвертка есть?

— Что?! — моргнула испуганно Соня, отступая в прихожую.

— Ну, отвертка… Такая штучка железная с ручкой…

— А… Наверное, есть… Я не знаю! Вы посмотрите пока на антресолях, я сейчас!

Мамина тетрадка, слава богу, валялась на полу, никому не нужная. Как выбросил ее разъяренный Сереня из сумки, так и лежала неприкаянно под фикусом. Права Вера Константиновна — зачем Люсе и ее мужу Серене старая коленкоровая тетрадка, исписанная мелким маминым почерком? Вовсе она им не нужна. И билеты оказались на месте, меж хрупкими пожелтевшими страницами.


…Застряла жизнью в промежутке

Меж зеленью и желтизной…

Почему-то глаз выхватил сейчас именно эти две строчки. С той самой страницы, где билеты лежали. Мама эти строчки про себя, скорее всего, писала. Конечно же, про себя, про кого ж еще… Наверное, странное это состояние — меж зеленью и желтизной. Никакое. И ни там, и ни сям. И ни названия, ни цвета этому состоянию нет. Молодец мама. Хорошо сказала. Очень хорошо…

Острая жалость и к маме, и к себе, и к сестрам Вике и Тамарочке вдруг захлестнула, свилась давешней холодной веревкой внутри, ударила по коленкам, и Соня медленно сползла по стене, прижимая к груди тетрадку. И заплакала — тихо, скорбно, безутешно. Доконало ее в конце нервного напряженного дня состояние этого маминого промежутка. И своего, наверное, тоже. Иван выглянул из прихожей, подошел поближе, встал перед ней горой: