Кристен Эшли

Три желания

Посвящается Марку, чьи руки, пока мы сидели в ЗАГСе, с силой удерживали меня и спокойно подбадривали

Часть 1

Глава 1

Сара, Фазир и Ребекка


Апрель 1943

Сара прочитала телеграмму и снова вздохнула.

Она только и могла позволить себе вздохнуть. Бесполезно беспокоиться о том, чего она не знала. Во всяком случае пока, из-за того, что ей сообщил Джим. Ей хватает беспокойства на сегодня. Она позволит себе поволноваться об этом завтра. Или, может быть, после завтра. Или, скорее всего, (она надеялась на это) что вообще не будет волноваться об этом.

Она вошла в дом, который Джим построил своими собственными руками, ну, большую часть в нем, во всяком случае. Дорогой, в некоторой степени просторный белый дом из известняка штата Индиана в окружении десяти прекрасных акров сочных полей. Прямо во дворе был огромный пруд. Каждый подоконник, несмотря на то, что дом был далеко не величественный, отделан мрамором. Джим хотел, чтобы у нее было что-то эффектное и тщательно сделанное. Единственную малость, которую он мог себе позволить на зарплату учителя, были эти итальянские мраморные подоконники и, черт возьми, он положил их для нее.

Она вошла в детскую и подошла к кроватке, взглянув на Ребекку, которая спала послеобеденным сном. Она морщила свои детские губки и мило хмурилась, как будто тоже знала содержание телеграммы.

Сара почувствовала, как слезы с коварством начинают подниматься к горлу, но она решительно сглотнула их.

Джиму бы не понравилось, если бы она начала плакать.

Она подумает об этом завтра.

Может быть.


* * *


Май 1943 г.

Пришел пакет, который был так сильно помят, Сара была уверена, что все, что в нем находилось уже разбилось и, следовательно, стало бесполезным.

У нее это вызвало горькое разочарование, потому что пакет был от Джима.

Сара подумала про себя, что прибывший пакет был хорошим знаком вместе с полученным письмом, которое он написал много месяцев назад, а недели спустя его самолет был сбит над Германией, и он пропал без вестей. Они до сих пор не знают, где он, выжил ли или был захвачен в плен, или он пытался как-то вернуться домой или может... что-то еще.

К ее удивлению, предмет в пакете был в целости и сохранности, симпатичный хрупкий флакон, выполненный из обвитого вокруг винограда, из бирюзового стекла. Он выглядел элегантным, тщательно сделанным и восхитительным. Он имел полное основание, тонкое горлышко, которое вело к широкому шару, входящему в другое тонкое горлышко другого, более меньшего шара с таким же тонким горлом, наверху которого была необыкновенная закручивающаяся пробка.

Это было очень красиво.

Джим написал письмо, пришедшее с флаконом, сообщив, что нашел его на рынке где-то в Лондоне, и подумал, что она просто обязана иметь его.

Джим, как всегда, был прав.

Сара полюбила его.

Однако это могло быть и самым отвратительной безделушкой на всей земле, но Сара все равно бы полюбила его.

Она поставила его на почетное место, на комоде в столовой.

Каждый раз, когда она убиралась, тщательно стряхивала пыль с красивого, экзотического хрупкого флакона.

И вспоминала Джима.

И надеялась, что с ним все в порядке и что скоро он вернется домой.


* * *


Декабря 1945 года

Война закончилась, и большинство парней вернулись домой.

Но не Джим.

Сара ждала, но ни слова.

Она звонила, до сих ничего.

Она писала и без ответа.

Она посетила военное Министерство.

Никаких известий.

Джим, она боялась, ушел.

Она заплакала, стирая пыль с флакона, его последнего подарка ей, последняя вещь, которую он трогал, она также хотела касаться ее. Сара похудела, глаза ввалились, стали глубокими, темные круги залегли под ними.

Трехлетняя Ребекка играла на полу в столовой, Сара стирала пыль с флакона машинально и совсем не осторожно, а как обычно. Она судорожно терла его, возможно, даже немного безумно, словно хотела стереть с него весь цвет.

Тряпка для пыли выпала у нее из рук, но она этого даже не заметила. Она просто продолжала тереть флакон пальцами, тереть, тереть и тереть. Она подумала немного истерично, что может просто истереть его навсегда.

Пробка выпала, но она даже не заметила этого.

Ребекка, увидев красивую пробку, делая первые шаги подошла и схватила ее тут же засунув в рот.

Сара не заметила свою дочь, просто продолжала тереть флакон.

Она остановилась, потому что великолепный виноград переместился и дым бирюзового цвета выстрелил из горлышка флакона, приобретая очертания фигуры.

Фигура напоминала толстого, добродушного мужчину в красновато-лиловой феске с небольшой бирюзовой кисточкой на верху. На нем был экстравагантный наряд бирюзового цвета с вышитой лилово-красной гроздью винограда на короткой курточке без рукавов и вздымающиеся бирюзовые шаровары, которые заканчивались фиолетовыми туфлями с загнутыми заостренными носами. У него были широкие золотые браслеты, зафиксированные на запястьях, доходящие до предплечий, украшенные синими и пурпурными драгоценными камнями и толстые, золотые кольца свисали с мочек ушей. Он обладал копной угольно-черные волос и козлиной бородкой, высокомерно свисавшей с его подбородка. У него были блестящие карие глаза, немного задранные в уголках вверх, смотрящие из-под линии бровей, подведенных черной сурьмой.

Он парил в воздухе со скрещенными руками и ногами, и смотрел на нее сверху вниз, не доставая до потолка примерно два фута.

Сара подумала, что она окончательно сошла с ума. Возможно, ей не стоило беспокоиться о Джиме постоянно и той ужасной телеграмме, которая пришла. Возможно, ей следует тихо успокоиться, надеяться и думать, что все будет хорошо, для Джима, Ребекки и наконец, для самой Сары. Возможно, ей следовало примириться с потерей ее самого дорогого Джима, существовать одной, спать в одиночестве, есть одной и воспитывать ребенка своими собственными силами, одной на зарплату учителя. Возможно, поскольку она этого не сделала, а тихо все эти годы ползала по своим мыслям, они и привели ее к сумасшествию.

Потому что только сумасшедшая женщина увидит мужчину, парящего в ее столовой в фески, загнутых ботинках и козлиной бородкой.

— Ты, моя госпожа, у тебя есть три желания, — сказал мужчина.

Сара открыла рот, и если бы она обратила внимание на Ребекку, то увидела, что та тоже открыла рот, и пробка выпала изо рта малышки Бекки, покатившись, никем не замеченной, под шкаф.

— Кто ты? — выдохнула Сара.

— Я Фазир. Я джинн. И я здесь исполнить три твоих желания, — величественно и помпезно заявил он.

Сара уставилась на него во все глаза, она закрыла глаза и покачала головой, бормоча про себя: «Я сошла с ума».

— Ты не лишилась рассудка. Я джинн, и я здесь…

— Я слышала, что ты сказал! — цыкнула Сара на изумленного джинна, наклонилась, подхватила Бекку, бережно прижав к своему дрожащему телу. Она медленно пятилась, шепча: — Уходи.

— Я Фаз... э-э, что? — начал он своим напыщенным голосом джинна, но запнулся от ее слов. Никто и никогда не говорил ему, чтобы он уходил.

Никогда.

Обычно все были очень счастливы видеть его и довольно быстро говорили все свои желания. Несметное богатство, которые он мог им предоставить, это на самом деле было совершенно несложно. Долгую жизнь, немного сложнее, а вечная жизнь запрещалась Кодексом Джиннов. Месть, он не хотел этого делать, но желание других было законом. И так далее.

Но никто и никогда не говорил ему, чтобы он уходил.

Никогда.

И никто никогда не огрызался на него.

За исключением, конечно, когда они желали что-то глупое и это им выходило боком, но в этом не было вины Фазира.

Он попробовал еще раз.

— У тебя есть три желания. Твое желание для меня приказ.

Она продолжала по-прежнему пятиться и моргать. Постоянно. Каждый раз, когда она закрывала глаза, а затем открывала их снова, создавалось впечатление, что она была еще больше шокирована, видеть его перед собой.

Затем она выбежала из комнаты.

Он поплыл вслед за ней, повторяя снова и снова, что он учился в специальной школе для джиннов, где прошел обучение. Сара просто игнорировала его. Через несколько часов она собрала чемоданы, взяла ребенка, села в машину и уехала.


* * *


Прошло два дня

Сара осторожно подошла к красивому дому из белого известняка. Она выглядела спокойной и вполне нормальной.

Она вместе с Ребеккой были у матери. Сара болтала о своем бреде, и даже, в некоторой степени к своему ужасу, не могла остановиться, ее просто несло.

Потом она плакала целый день и ночь.

Потом заснула, и ее мать ухаживала за ее дочерью.

А теперь она вернулась домой.

Ее сердце было разбито.

Теперь она точно поняла, что Джим никогда не вернется домой.

И она решила для себя, что, если бы Гитлер не был уже мертв, она бы нашла бы его сама и свернула ему глупую, маленькую шею.

Напасть на Польшу, какому дураку могла прийти такая идея? Разве он не знает сколько горя он причинил? Так много жизней уничтожено — погибли целые семьи.

И Джим, жизненно необходимый, сильный, высокий, умный, замечательный Джим. Он никогда не будет опять играть в теннис, как было в первый раз, когда она увидела его. Он никогда больше не перекопает плодородную темную землю у них в саду. Он никогда не вырастит один из своих сочных и вкусных помидоров штата Индиана. Он никогда не обхватит ее своими руками, и он никогда не опустит глаза на красавицу дочь.

Ей необходимо было обвинить кого-то во всем этом, поэтому она обвиняла Гитлера. Конечно, он был виноват во многих вещах, и Сара была рада за свое вероисповедание (хотя за день до этого она прокляла Бога). Она была счастлива, потому что несмотря на веру, она могла представить совершенно отчетливо Гитлера, вытянутого на вертели над костром из древесного угля, крутящегося, как на гриле в вечной агонии.

Независимо от своих мстительных мыслей, Сара по-прежнему был усталой, безмерно грустной, и навечно сломленной из-за своей любви к Джиму.

Но по крайней мере, подумала она, уже не сумасшедшая, чтобы видеть джинна, летающего у нее в доме по воздуху.

Она чуть-чуть приоткрыла дверь и вошла внутрь со своей дочерью, как тут же джинн полетел к ней и несколько раздраженно спросил:

— Где ты была?

Она остановилась, а затем повернулась, чтобы ринуться опять за дверь.

— Нет, не уходи! Просто скажи мне свои три желания, я исполню их и вернусь обратно в бутылку, — она заколебалась, а джинн приковал ее к месту. — Так это работает. Я вернусь в бутылку. Ты закроешь ее пробкой, и отдашь меня или продашь, или... что-то еще. Единственное не члену твоей семьи или другу, и ты никому не должна рассказывать, что находится в бутылке. Мне нужно перейти к кому-то, кого ты не знаешь, и они не должны знать, что я делаю. И ты никогда никому не должна говорить, что я был здесь, или тысячу проклятий падет на твой род навеки. Таковы правила.

Сара никогда не могла предположить, что у джиннов могут быть правила. Она вообще никогда не думала, что джинны существуют.

Нет, она покачала головой, потому что точно знала, что джиннов не существует.

Фазир, наблюдая за ней, понял, что она все еще не верит в него.

Устало, потому что обычно на такую задачу он тратил обычно около пяти минут, а не несколько дней (обычно люди точно знали, чего они хотят, и не теряли время попусту, а он не получал по шее), он сказал:

— Просто пожелай чего-нибудь, и я покажу тебе, что смогу это осуществить.

Сара не колебалась ни минуты.

— Я хочу, чтобы вернулся Джим.

Фазир переместился на пару метров вниз и увидел неприкрытую боль на ее лице.

С помощью волшебства, конечно, он точно знал, чего она хотела, но он отрицательно покачал головой.

Это, к сожалению, а также мир во всем мире и искоренение всех пороков, нищеты, невежества, ханжества (который был также просто невежеством), эпидемий чумы и бла, бла, бла, он не мог сделать.

Таковы были правила. Большие Правила в Кодексе Джиннов, которые никто не нарушал.

Он мог вернуть Джима, только если нарушит правила, но не такого Джима она на самом деле хотела назад.