Я просто хотела пожелать тебе удачи. Я о тебе думаю, и мы вместе с бутылкой водки ждем тебя дома.

Когда пишу ей благодарность в ответ, у меня щиплет в глазах.

В одиннадцать силой себя выгоняю в холодный, залитый солнечным светом Ковент-Гарден, несмотря на нарастающую дурноту и такое нервное состояние, в котором я еще никогда в своей жизни не пребывала. Красивая церковь, выстроенная в XVII веке, расположена с западной стороны площади. Прибыв на место, вижу, что толпа уже собралась на площади у церкви, и до меня долетают их крики и поздравления. Неподалеку на одноколесном велосипеде нарезает круги уличный артист. Пребывая в глубоком трансе, иду мимо и спускаюсь по ступенькам на церковный двор. Не понимаю, как я собираюсь это сделать.

Ноги мои словно наливаются свинцом, и я силой заставляю себя подойти к стеклянной двери. Я раскрываю ее и вхожу внутрь. Церковь представляет собой единое пространство, не разделенное простенками и колоннами. Ее прозвали «церковью актеров», и связь с театром сразу прослеживается благодаря мемориалам, вдоль стен установленным в честь известных актеров и актрис. Помещение украшено красными зимними ягодами, темно-красными розами и ветками зеленой сосны, свисающими с каждой скамьи. У алтаря находится парень в парадном костюме, который зажигает десятки столовых свечей, занимающих высокие прозрачные вазы. Нехотя подхожу к нему.

— Привет, — здороваюсь я.

Он переводит на меня взгляд. Ой! Это Брайан с мальчишника — за него вышла замуж сестра Алекса. Он слегка хмурится, пытаясь припомнить, где встречал меня раньше. Я решаю положить конец его мучениям.

— Я Бронте, — напоминаю я. — Помощник фотографа. Мы виделись на твоем мальчишнике.

— Ух ты. — Он поднимается и трясет мою руку. — Вот так совпадение!

— Угу. Ты не возражаешь, если я сфотографирую, как ты их зажигаешь?

— Сомневаюсь, что я представляю какой-либо интерес, но давай.

— Такие фотографии отлично смотрятся в общей картине. Просто продолжай. Лучше, чтобы ты выглядел естественно.

Достаю из сумки свой Canon и начинаю фотографировать Брайана, а затем и цветы. Сквозь каменные стены и витражи до меня доносятся радостные возгласы толпы, собравшейся за церковью. Не самая тихая церемония ожидает меня. Появляется священник, и я подхожу к нему, чтобы представиться, а затем снимаю нескольких первых гостей. Брайан, видимо, один из двух шаферов. Заметив, что пришли родители Алекса, пытаюсь собраться.

Я сразу узнаю их: не потому, что в петлице отца Алекса красная роза и веточка бузины, а потому, что он выглядит точно так же, как и его сын, — тот же высокий рост, та же четкая линия подбородка, тот же прямой, идеальный нос, те же темные, хотя и седеющие волосы. А что касается его матери, я чуть не подскакиваю от шока, увидев ее глаза: они голубые-голубые, словно океан летним днем. Она улыбается и подходит ко мне. Усилием воли заставляю себя не отвернуться и не сбежать. Вдруг эта женщина видит все насквозь? Вдруг она сможет узнать, что я люблю ее сына?

— Здравствуйте, — теплым голосом произносит она. — Я Кларисса, мама Алекса. Вы будете фотографировать?

— Да, — нервно улыбаюсь.

— Глупый вопрос. Я же вижу в ваших руках это хитроумное приспособление. — Она протягивает ладонь и пожимает мне руку.

— Я Бронте, — представляюсь я.

— Всего хорошего! — желает она и уводит мужа в глубь церкви. Словно одурманенная, провожаю ее взглядом.

Я всего лишь Бронте. Я здесь, чтобы фотографировать. С виду я просто исполнитель. Я не имею никакого отношения к этому празднику, к этому прекрасному и, по идее, «лучшему дню их жизни». Она понятия не имеет, кто я и что значу для ее сына.

Даже я не знаю, что я значу для ее сына.

Вряд ли я сильно понравилась бы ей, знай она правду. Осознав это, я чувствую себя грязной, лживой и полной ненависти к самой себе.

Мне не следует здесь находиться.

Нет. Я здесь, потому что оказываю услугу Рейчел — и Алексу. Я не такой уж плохой человек. Совсем нет. Прокручивая в голове эту мысль, продолжаю работать.

В церкви собирается уже много гостей, и на часах почти без пятнадцати двенадцать, но Алекса по-прежнему не видно. Отщелкав множество гостей, выхожу на церковный двор, чтобы проверить, не там ли он. Где Алекс?

Свадьба начинается в полдень — он почти опаздывает.

А что, если… Вдруг он передумал?

Сама себе мысленно отвешиваю пинок за такие мысли, но в моем сердце поселяется надежда.

Я очень плохой человек. Кого я обманываю?


Ловлю себя на мысли, что мне интересно, а что бы я сделала, если бы Алекс все отменил, сказал бы, что хочет быть со мной и только со мной?

Я думаю сразу о нескольких вещах: тогда бы я стала разлучницей, тварью, которая увела парня, с которым Зара встречалась почти десять лет. Ни его мать, ни отец, ни друзья и родственники не смогут полюбить меня, не смогут мне доверять. Все идет не так изначально. Может, Алекс пожалеет о своем решении, может, обнаружит, что у нас не так много общего, как казалось. Но одна из этих мыслей гремит в голове мощнее всех прочих: я больше никогда не увижу Локи. Боль, которая разносится по всему телу, когда эта идея овладевает всем моим существом, оказывается настолько нестерпимой, что застает меня врасплох. Вчера он сказал, что между нами все кончено. Я старалась об этом не думать, но теперь меня захлестывает невыносимой печалью. Я никак не ожидала, что испытаю такое безмерное страдание.

Рациональная часть разума толкует мне, что слова о том, что между нами все кончено, вылетели у него в порыве чувств и что я еще могу одуматься — если захочу. Хочу я этого? Да. Сомнений нет. Но я снова возвращаюсь к первому вопросу: где Алекс? Он передумал? И хочу ли я, чтобы он передумал?

Впервые мне приходит в голову, что я могу ответить отрицательно. Но это очень нетвердое «нет».

И тут я вижу его в одном из боковых проходов к церкви, в темном закоулке между постройками, расположившимися по периметру церковного двора. Мое сердце подскакивает и стремительно падает вниз: он здесь. Он решился идти до конца. Меня с головой захлестывает волной печали. Но он не идет к церкви. С ним кто-то еще: другой мужчина в парадном костюме. Я вглядываюсь в его лицо — выглядит он обеспокоенно. О чем они говорят? Он передумал?

Это невыносимо. Никогда в жизни я не испытывала такого смятения. Голову словно зажали в тиски, и я почти горю желанием, чтобы кто-нибудь сдавил их посильнее — тогда все мои горести прекратятся раз и навсегда.

Не задумываясь, подхожу к ним.

— Алекс? — спрашиваю я, подойдя к закоулку.

Он поворачивает голову, выстреливая в меня взглядом. Я ни разу не видела его таким измученным. Он молчит, но его шафер — если это он — смотрит прямо на меня.

— Мы придем через минуту, — твердо говорит он, побуждая меня уйти.

Алекс поворачивается к нему и шепчет что-то на ухо. Его друг меняется в лице.

— Что ты здесь делаешь? — Его друг спрашивает меня еле слышно.

— Я фотографирую свадьбу, — отвечаю я, приподнимая фотоаппарат.

Он смотрит на Алекса, не веря собственным ушам.

— Она фотографирует свадьбу? — потрясенно спрашивает он.

— Я Бронте, — представляюсь ему, до сих пор не понимая, что происходит.

— Я знаю, кто ты есть. — Он произносит это таким тоном, что мне становится ясно, что знает не только, кто я, — он знает вообще все.

Осознав это, я чувствую подступающую тошноту. Но я беспокоюсь только об Алексе. Его трясет.

— С тобой все в порядке? — взволнованно спрашиваю я, не заходя в переулок. — Уже почти полдень.

Он поспешно кивает, но не смотрит мне в глаза.

— Просто дай нам минуту, не сложно? — чуть ли не разъяренно обращается ко мне его лучший друг, которого я даже никогда не встречала. — Какого черта ты вообще здесь делаешь?

— Эд, — угрожающе предостерегает Алекс, обернувшись к нему. — Может, это ты нам дашь минутку?

— Друг, что ты делаешь? — спрашивает он, сокрушаясь. Он смотрит на часы. — Зара будет с минуты на минуту.

— Ты думаешь, я не знаю? — говорит Алекс. — Пожалуйста. Просто оставь нас на минутку.

Эд смотрит на меня тяжелым взглядом и проходит мимо. Я быстро оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что никто не вышел из церкви и не ищет нас. Алекс не шевелится и не выходит из темного переулка, и, собравшись с силами, сама ныряю к нему навстречу в полумглу. Он неотрывно смотрит мне в глаза.

— Я так замучался, — шепчет он, и его глаза наполняют слезы.

Мое сердце открывается ему навстречу, и в эту секунду я хочу только одного — обвить его руками и постараться унять его боль. Но я остаюсь на месте и жду, когда он заговорит.

— Сегодня утром я вошел в гостиную, и там сияла полоска света, которая просачивались между занавесками. В потоке лучей загорались кружащие пылинки.

Меня берет озноб. Я прекрасно понимаю, почему он рассказывает об этом. Он вспоминает наше первое утро после встречи. Но не знаю, к чему это.

— Вот что ты сказала тогда: уйди со света и увидишь, как это красиво, — по его щекам бегут слезы. — Я ничего не видел, Бронте. Я до сих пор не вижу четко. Слишком на меня давили. Слишком много внимания друзей и семьи к нам с Зарой в этом году. Вся эта помолвка ужасно вводила в смятение. Я просто хочу остановиться и во всем разобраться. Но не могу. Все происходит слишком быстро.

— Алекс, — шепчу я, не решаясь коснуться его.

— Я люблю тебя, — в его голосе слышится безысходность.

Я потрясенно выдыхаю, а внутри все сжимается от боли.

— Но и Зару тоже.

Страдание окутывает меня, словно туман, но даже сквозь него я четко различаю, что не он один любит двоих человек.

— АЛЕКС! — раскатисто гремит в переулке громкий выкрик Эда. — Зара идет.

Мы встречаемся с Алексом глазами, но я вижу в них только ужас. Я качаю головой и отхожу от него. Он сам должен решить.

Вернувшись в церковь, я чувствую, что просто не в силах работать, и осознаю, что это не только его решение. Оно и мое тоже. Локи или Алекс — я не знаю. Я по-прежнему не знаю. Церковь заливает до боли яркий и слепящий свет.

Меня охватывает дрожь, и я подавляю рвотный позыв. Я как будто не здесь, и до меня, словно сквозь туман, доносится шепот, проплывающий над собравшимися. Жениха по-прежнему не видно у алтаря. Кому-то из гостей сообщают, что невеста уже приехала. Мать Алекса оборачивается и с волнением смотрит на дверь. А потом на ее лице появляется улыбка.

Я узнаю его запах, еще не увидев его, и аромат его лосьона тянется за ним шлейфом, когда он проходит мимо. Находясь в шоковом состоянии, смотрю, как они с шафером занимают свои места у алтаря. Кое-кто из гостей непроизвольно начинает хлопать в ладоши, а Эд энергично раскланивается. Алекс просто стоит. Он смотрит прямо перед собой. А потом начинает играть орган.

— Все готово? — смутно чувствую, что радостная Рейчел, похлопав меня по плечу, проходит мимо, ничего не зная о смятении, бушующем внутри меня.

Трясущимися руками подношу фотоаппарат к лицу. Я не могу повернуться и посмотреть на нее. Я не выдержу. Я не хочу смотреть на ее платье. Рейчел сделает достаточно снимков. Я просто не могу ее фотографировать. Слышу радостные возгласы. Знаю, что сейчас она позади меня. Но моя основная задача как помощника Рейчел заключается в том же, в чем и всегда: я должна запечатлеть первую реакцию жениха, когда он увидит невесту. Руки перестают трястись, когда я увеличиваю изображение. Я хорошо его вижу. Он все еще обращен лицом к алтарю. Краем глаза я вижу, что сбоку проплывает белое пятно. Кажется, что моя душа вышла из тела. Я хочу, чтобы он посмотрел на нее, чтобы я спокойно снимала их, так хорошо, насколько смогу. Делаю несколько снимков, не желая пропустить момент, когда они встретятся глазами, но он не смотрит на невесту. Он смотрит прямо в объектив. Щелк. Взгляд его голубых глаз впивается прямо мне в сердце. Щелк. На лице Эда проступает тревога, когда он понимает, на кого обращен взгляд Алекса. Затем, секунду спустя, к нему подходит Зара. Наваждение отпускает его, и он поворачивается к ней, удивленно улыбаясь невесте, будто она какой-то полузабытый друг, с которым неожиданно столкнулся на улице. Щелкаю только раз.

Она может довольствоваться этим снимком.

Остальные — мои.


Я сама не знаю, как я смогла выстоять следующие полчаса: молебен, гимны, вводная часть, клятвы. Когда Алекс заявляет о своем желании жениться на ней, часть меня умирает, но еще далеко не конец церемонии. Зачитывание отрывка из Библии. Обращение священника к молодоженам. Клятвы.

— Клянусь…