«–Адамы. Адамы?

–А дамы?!

–Ад! А мы?

–А-а! Да. Мы.

– Ада! Мы-ы!

– Адам! Ы-ы-ы.

–Адамы? Адамы.

– Где Евы?»

Стихи не находили идеальными: свободные от рифм, они всё же имели знаки препинания. Незнакомец, видимо, был в доме человеком случайным. «Вы физик? – спросил Константин просто, чтобы завязать разговор: уж очень тому было здесь неприютно. – Химик? Биолог?» Гость оглянулся пугливо и отвечал почти шепотом, хотя всё равно никто бы не услышал: «Т-с-с-с. Ради Бога, никому не говорите. Я писатель. Т-с-с! Как отсюда выбраться?»

Решкины – Вероника, Глеб и Мотря был здесь официальный, «паспортный» состав, но жизнь полнее документа и, говоря о доме Решкиных, необходимо упомянуть лицо, присутствующее постоянно – не всегда, однако, физически а чаще, так сказать, в метафизическом смысле. Объяснить термин этот я не могу, а употребить рискну. Его все употребляют, а кто понял? И только ли его? Так вот, в древности язычники молились пенатам – богам домашнего очага. Мифологический словарь говорит: «Пенаты, лат. – Древние, вероятно доримские боги-хранители, каждая семья имела нескольких, семейные боги...» и так далее. У Решкиных тоже был Пенат, но единственный, соответственно современному принципу монотеизма. Он же Гений, Друг и Учитель, что, правда, кроме теософии, отдаёт ещё культом личности. Личность сияла на стене иконным портретом, а имя – Илья Мордехаевич Бабаевский – сообщали посторонним уважительно пониженным голосом. Во плоти он существовал далеко и как пристало богу приезжал не часто. Зато каждое явление Ильи народу тщательно готовилось: покупали чай индийский, хлеб ржаной чёрный, селёдку и подсолнечное масло, притом исключительно на базаре, чтоб с натуральным запахом: магазинного, да ещё и, не дай Бог! – рафинированного бог не признавал. Только крестьянское масло без которого, как и в отсутствии ржаного хлеба с селёдкой, не чувствовал он себя настоящим счастливым богом. И, как ни удивительно при таких вкусах, совершенно не пил водки. Чистой, как слеза ребёнка и прохладной, как горная речка. Ни-ни. И хотя на то он бог чтоб иметь странности, согласитесь – тут что-то не так!

Но главной была подготовка интеллектуальная глубокая и многосторонняя. Её начинали уже в час его отъезда, заранее предвидя следующее пришествие. Члены семьи и друзья дома постоянно чувствовали себя в некоем соприкосновении с Пенатом пусть, повторяю и не физически в каждый данный текущий момент. Пока же фиксировали мысли, обдумывали темы, которых нужно коснуться, намечали вопросы, которые следует поставить. Не забыть! Ради бога, не забыть! И услышать его ответы. И поставить новые вопросы. Учёные люди знают: главное – вопрос поставить. Чтоб стоял. Это путь к решению проблемы в любой науке. Илья же выдвигал концепции и создавал теории равно в физике, истории, биологии и т.д., излагая их как устно, так и в статьях на любые темы. Его научные идеи обсуждались в домах друзей и единомышленников, а статьи публиковались на пишущей машинке «Эрика», берущей, как известно из классики, четыре копии. Чего согласно той же классике, абсолютно достаточно. На хлеб и подсолнечное масло он зарабатывал в типографии, набирая массовые тиражи других авторов. Зато здесь, у Решкиных, а также в других подобных сообществах твёрдо знали, что Илья гений. Гений и не менее того. Расходились только в определении конкретной области, где проявляет он именно гениальность, а не простой талант. Математики видели Илью гениальным поэтом, причастные литературе объявляли искусствоведом концептуального направления, последние же находили, что Илья преимущественно исторический аналитик. И все сошлись на философии, благо даже и словарь толкует этот термин весьма обобщённо, с большой неопределённостью. Философом каждого можно считать. Ну, почти каждого. Так думают физики, лирики, инженеры и даже театроведы. А философы не успевают возражать всем сразу.

Вероникой Помпеевной научная ориентация Ильи была определена без проблем: «Гений и всё! Подробности не важны. Относиться соответственно: внимать» Презирала Вероника подробности, а паче препятствия и всяческие закавыки. Хотя, если верить слухам, каковые, разумеется, непочтенны зато бывают достоверны, она как-то, разгневавшись, свалила щуплого бога на пол, придавила мощным коленом и держала пока тот не вымолил прощения. И будто бы даже заплакал. Однако всё это слухи, конечно же, только слухи, а никакие не подробности.

Среди своих, внешнюю почтительность не культивировали. Посвящённый да уразумеет! А Решкин, как ближайший друг, позволял себе тон, вроде бы, даже и небрежный:

– Сегодня я тебя вычешу в крестики-нолики!

– Фигу! Я тебя уничтожу, как противника.

Здесь играли в крестики-нолики, в слова, в очко, в преферанс, в шахматы, во что попало, но главным образом в демократию. Как-то всерьёз увлёкшись, Илья, вместо элегантной фиги врезал просто и яростно: «дулю!». Вокруг зааплодировали.

В общем, гений и всё. Теоретик с неограниченными возможностями. Склонив голову чуть вперёд и ближе к правому плечу, исподлобья глядя на оппонента, он доказывал. Что? Абсолютно неважно. Сообщали, будто Илья анализирует даже вещи и понятия совершено ему незнакомые, что есть признак логичности абсолютной, не говоря уж о высочайшем интеллекте. Однажды построил он логическую модель выеденного яйца! Это, конечно, вызовет улыбку невежды, но в доме Решкиных высоко ценили именно чистое познание, и укажи кто-то на практическую бесполезность модели, ответили бы немедленно:

– Когда Максвелл составил своё уравнение, никто не знал, что с ним делать. А сегодня это основа радиотехники!

Действительно не знали. И в самом деле, основа. Великая вещь параллель. Великая наука история.

Илья логически доказывал, что «Евгений Онегин» по сути, написан прозой. Спорили, но опровергнуть не могли.

Я должен просить извинения у внимательного читателя, который давно заметил, что рассказ Кости кое-где подменён моим собственным голосом. Это, конечно, превышение должностных полномочий, ибо я как автор, должен бы «умереть в героях». Но так не хочется! Я тоже знал Решкиных и немало вечеров провёл в их доме, попивая знаменитый решкинский чай или – того лучше! – несравненный самогон. Изготовленный по рецептам высокой науки «под термометр», прошедший серию очисток и настоянный на травах или перце – ах, ах! Вы спрашиваете, почему самогон? О, это совсем особая история. В той нашей державе где зубы лечили только днём, а играли преимущественно частушки или симфонии девятнадцатого века, к различным видам борьбы власти с собственным народом однажды добавилась борьба за трезвость – нас уверяли, что именно и только для этого цены спиртных напитков повысились до академических высот. Заработок же хозяина дома, увы, замер в кандидатской позиции, то есть менее чем на половине дороги. Его научный рост оборвался сразу и навсегда в августе шестьдесят восьмого года на общем собрании научного института когда Глеб Алексеевич Решкин, кандидат и доцент, всё тем же размеренным голосом протяжно и чуть в нос, прямо с трибуны объяснил присутствующим, что по его, решкинскому, учёному мнению советским танкам абсолютно нечего делать на улицах и площадях чешского города Праги, а также в иных-прочих чехословацких городах. И ушёл с трибуны как всегда прямо, не теряя чувства собственного достоинства.

Назавтра похерили его работу над докторской диссертацией и расформировали группу, которой он руководил. Нить событий от этого выступления, протянувшись на годы, в конце концов, приведёт Решкиных в американскую эмиграцию, где Мотька родит целую кучу настоящих американских внуков. И хотя родит от одного, жить будет с другим, а любить третьего, вопреки русской традиции все будут счастливы. Такое бывает только в Америке! Со временем старшая внучка наденет очки, возьмёт портфель и станет изучать психологию, вторая бросит школу и пойдёт акробатом в цирк, а судьбы младших пока теряются в магическом кристалле времени. Бабушка Ника, навсегда бросив работу, почти признает мужа главой семьи. Будут счастливы все, кроме самого Решкина, хотя лечение зверей и животных продолжит он совсем по другому тарифу! Давно презрев троллейбус и автобус, шестой уж год в «Мерседесе» он ездит. Но счастья нет его душе, что делать? – паренья духа нет в американцах: они любить умеют только бизнес, авто, кино и баночное пиво – работать и работать, и работать, и нет того чтоб долго и логично, не исчисляя прибыли в процентах, судить несовершенство мирозданья! Он сам с собой играет в «крестик-нолик» а вождь, учитель и бог, оставшийся на месте, стал крупным специалистом по торговой рекламе, что впервые в жизни приносит ему хорошие деньги. Умение найти парадоксальный ход и сделать неожиданный, но логичный! – вывод, накопленное в научных спорах, ему в рекламе очень пригодилось.

Со временем перееду и я, но ближе, в страну Израиля. Где обыкновенный супермаркет в нашем доме сверкнёт всевозможными водками и рядом вот они, вина о которых я только читал в романах. А потом в Израиль привезут армянский коньяк пусть и не «Двин» любимый мною и, по слухам, самим Уинстоном Черчиллем, однако ж и этот великолепен, честное слово! Но самогон Глеба Решкина я и тогда вспомню с чувством глубокого удовлетворения. Кстати, самым отвратительным пойлом, за всю мою жизнь угощали нашу киносъёмочную группу во времена антиалкогольной кампании на съёмках научно-популярного фильма «Трезвость – друг человека». В отделении милиции был «продукт» реквизированный синеватый, с какой-то белой взвесью и вонял керосином. Не очищенным, самолётным, у того запах лучше, я знаю. Этот керосин был примусный. Боже, какую дрянь, случалось пить во времена проклятой кампании! Но я увлёкся, извините. Продолжаю.

Илья, надо заметить, разговоров о своей гениальности не поддерживал и даже не одобрял, скромно повторяя: «Просто мой логический аппарат более или менее совершенен и единственно может привести рассуждение к истине в её конечной инстанции» Начиная спор с любого места предложенного оппонентом на тему определённую им же, Илья приводил его к результату, который приходилось считать истинным, ввиду исчерпанности контраргументов. Отсутствие у себя гениальности Илья пожелал, однако, также логически доказать, ибо привык доказывать всё на свете. И доказал бы – поражений он, кажется, не знал. Доказал бы, выбери он в оппоненты другого абсолютного логика. Но Илья выбрал клоуна Костю. Зачем?!

У новых гостей решкинского дома встреча с Костей вызывала шок. Ученые мужчины и женщины тоже учёные, одетые согласно моде без различия пола и возраста в куртки, футболки, джинсы с бахромой, не говоря уж о стоптанных кроссовках, они, как в запертые ворота, упирались в его строгий костюм и безукоризненный галстук. «Клоун? – протянул один гость. – А-а-а-а». Должно быть он решил, что Костя не переоделся после представления. В споры Костя не вступал и со всеми вежливо соглашался: «Да? Возможно и так. Ах наоборот? Тоже возможно». Аристократы духа – а как же? Уж они-то не исчезли вместе с древними рыцарями, как рукописные романы! – аристократы духа ему снисходительно завидовали: «Как хороша, должно быть и спокойна его жизнь без постоянного напряжения интеллекта, вечных сомнений и мучительного разлада с самим собой!» Аристократы врали: каждый из них трепетно лелеял свой персональный разлад. Это был кастовый знак.

Костя, вежливо улыбнулся.

– Доказывать надо гениальность. Её отсутствие разумеется само собой.

– Ничего подобного! – Илья даже привстал на цыпочки. Именно это было ему нужно: примитивная бытовая логика против научной. Это здесь ново и, пожалуй, интересно. – Ничего подобного! «Само собой» не терминологично! Гениальность нужно логически определить и обозначить.

– Железная логика, – возразил Костя, – подобна презервативу на мозге. Можно получать удовольствие, но ребёнка не будет. То есть открытия. Где-то надо резину прорвать. Где? Когда? Гений угадывает. Умный ограничивается доступным а дурак бесконечно путешествует, заблудившись в дебрях своего развитого интеллекта.

– Но у дурака не может быть развитого интеллекта! – возразил Илья.

– Что вы! – вздохнул Костя. – В эпоху тотального прогресса интеллектуальный осёл явление вполне обыкновенное. Обратите внимание: с искусственным интеллектом давно работают, а насчёт ума надежда пока на Бога.

Илья вдруг замолчал, зато как вдохновились окружающие! Сразу возникли силлогизмы с перспективой анализа самих понятий «интеллект», «гениальность», и других как имеющих к разговору непосредственное отношение, так и бесконечно далёких от него. Про Костю тут же забыли. Зато Илья постелено оживился и ринулся в бой, привычно поражая учеников и адептов утончённой логикой доводов.

То есть, я хотел сказать – утОнченной. Не ударное «ё» с двумя точками, а «е», с ударением на первом «о» – утОнченность, так и только так произносилось это слою в доме Решкиных. УтОнчен, утОнченный. Глеб Алексеевич Решкин был не только толстовец а ещё и пурист, убеждённый и последовательный. Тут даже Вероника была бессильна: всегда и во всём уступавший жене, свой пуризм Решкин охранял и оборонял, будто именно этим доказывая, что он тоже может быть бойцом и мужчиной. Пуризм же, напомню, это правильная, можно сказать стерильная речь, как в её грамматических формах, так и в произношении. Называемом, в данном случае, «по науке» – орфоэпия. Настоящий пурист говорит на языке чуть старомодном что, по его мнению, выглядит особенно элегантно. Произнесение слова «утончённый» через ударное «ё», Решкин считал безнадежно вульгарным находя, что безударная форма несравнимо ближе духу языка. И с удовольствием повторял английскую пословицу об аристократе в дорогом, но старомодном пальто. Однажды, посмотрев рукопись коллеги, ни словом не обмолвился о содержании, только буркнул: