Нет, она не просто наслаждалась водой и массажем, она размышляла. Что бы ни произошло, опускаться нельзя, стоило ненадолго стать неинтересной, серой, как Повелитель обратил внимание на другую. Так ли уж хороша была эта лже-Перихан? Нет, но она живая, умеющая соблазнять и нравиться.

Роксолане стало не по себе от понимания, что убийца была всего в шаге от султана, да и от Михримах тоже. Она рассказывала девочке сказки, читала детские стишки… играла, как со своей собственной. Своей? Как же она раньше не сообразила?! Эта женщина сказала «моя дочка», а потом исправилась: «племянница, сестра брата». Но ведь брату всего тринадцать, какая племянница?!

Как же нужно было спать, чтобы проспать такое? Она действительно едва не проспала собственную гибель.

Как вернуть себе Повелителя, причем не только вернуть, но и сделать так, чтобы на его ложе больше вообще не попадали ни красавицы гарема, ни вот такие гостьи? Детей она больше рожать не будет, достаточно пятерых, Зейнаб дала надежное средство, и теперь все время посвятит Повелителю, иначе можно потерять все – и любовь, и саму жизнь.

Наутро Роксолану не узнали, все же хаммам, даже по ночам, замечательное место. Она снова вся светилась, была сонной, но счастливой.

Михримах, увидев мать, ахнула:

– Ой, мамочка, какая ты красивая! А правда, что Перихан была не Перихан?

– Да, детка.


Сулейман пришел в комнату к Роксолане сам. Она поспешно вскочила, хотя действительно была сонной:

– Повелитель, я рада, что с вами все хорошо.

– Хасеки, спасибо, ты спасла меня… Как ты догадалась, что это не сефевидская принцесса?

– Об этом следовало догадаться раньше, но валиде почти сразу отселила ее от меня… Где же настоящая принцесса?

– Я хочу поблагодарить тебя, – султан протянул браслет, – я закончил его вчера.

Роксолана не удержалась:

– Для нее?

Сулейман заметно смутился, браслет действительно предназначался в подарок необычной гостье. Роксолана взяла браслет:

– Я отдам его на нужды больницы для женщин, если не возражаете, Повелитель. Есть такая в Стамбуле?

– Не знаю. Нужно спросить у валиде.

«Ничего я у нее спрашивать не буду, сама узнаю», – сердито подумала Роксолана.

– Ты всю ночь провела в хаммаме? Гарем пришел в ужас.

– Гарем всегда в ужасе, даже если повод – убийство залетевшей мухи.

Сулейман облегченно рассмеялся, перед ним снова была Хуррем – «Дарящая радость».

– Вечером жду тебя в спальне.

Роксолана ужаснулась:

– Там же?!

– Нет, подготовят другую.

После ухода султана она сладко потянулась:

– Спать хочется… Мария, нам придется постоянно что-то придумывать, чтобы Повелителю не пришло в голову сделать браслет еще для какой-нибудь убийцы…

– С удовольствием, госпожа.

В Стамбул вернулся и Ибрагим-паша.

Оказалось, что бронзовые статуи он вовсе не собирался распиливать и переплавлять, их потому и привезли целиком. Великий визирь вознамерился установить их перед своим дворцом!

Ахнул весь Стамбул, тут же посыпались злые эпиграммы, мол, один Ибрагим идолов свергал, второй устанавливает. Ибрагим-паше наплевать на насмешки, он твердо вознамерился следовать примеру европейцев. Даже став христианами, они не отказались от статуй древнегреческих и древнеримских богов и богинь. Кроме того, красиво. Древние умели изображать людские тела так, что их нагота вовсе не казалась оскорбительной. Почему ислам запрещает изображать людей вот так?

Но если бы не заступничество султана, ни статуй, ни самого Ибрагима не было бы в Стамбуле, падишахскому любимчику простили то, что никогда не простили бы другому.

В том числе измену жене…


Если до этих статуй Хатидже еще сомневалась, что Сулейман встанет на защиту Ибрагим-паши и простит тому все, что бы тот ни сделал, то теперь сомневаться не стоило. Несчастная женщина поняла, что между ней и своим другом Сулейман наверняка выберет друга. В семье уже был печальный опыт, когда ни заступничество валиде, ни слезы старшей сестры не спасли от убийства Ферхад-пашу. Конечно, паша сам виноват, но ведь и охранники без приказа не убивают, тем более зятя самого султана.

А еще она поняла, что никогда не простит и не забудет.

Решила развестись, что бы за этим ни последовало, в конце концов, валиде оставит ее жить в гареме, а нет, так найдется местечко в той же Манисе.

Но потом подумала, что это будет прекрасным поводом для насмешек, мол, султан предпочел друга, из-за чего сестра султана вынуждена отправиться в Манису. Нет, она не даст такого повода посмеяться над собой!

Та женщина – Мухсине – родила сына. Она по-прежнему жила в доме, где ее видела хезнедар-уста, и что делать теперь, непонятно. Перед самым возвращением Ибрагима валиде позвала к себе Хатидже:

– Что ты решила, доченька?

– Не знаю, валиде.

Она рыдала, уткнувшись матери в колени:

– Я ведь любила его, готова была на все. Я, принцесса, с радостью отдала себя бывшему рабу, прихотью Повелителя вознесенному на вершину власти. А он предпочел мне рабыню! Раб всегда предпочтет рабыню… За что мне это, мама?

Хафса гладила голову Хатидже, как когда-то в детстве, и уговаривала:

– Нам не всегда ясны замыслы Аллаха, но ясно одно: Он лучше знает, как должно быть. Человеку никогда не посылают испытания, которых он не может перенести. Будь терпелива.

– Что мне делать?

– Я тоже не знаю. Знаю только одно: если ты решишь развестись с Ибрагим-пашой, то сделай это сразу, не тяни, будет только больней. А если простила, то никогда не вспоминай и из своей головы выброси. Женщину уберем, никто и не узнает, где она, а ребенок не виноват, его нужно определить в семью. Ты готова встретиться с мужем? Знаешь, что ему скажешь?

Хатидже вдруг вскинула голову:

– Да, но только я не буду ни разводиться, ни забывать. Забыть все равно не смогу, а развестись значит позволить ему взять в гарем эту дрянь. Повелитель простит человека, изменившего его сестре, это не столь уж важный проступок, а я стану посмешищем, если разведусь и уеду куда-нибудь в Манису или снова попытаюсь выйти замуж. Нет, будет иначе.

Однако, как будет, Хатидже так и не говорила.


– Госпожа…

Ибрагим просто не знал, что ему сказать. Поцеловал жену в лоб, та с трудом вытерпела это прикосновение; на счастье Хатидже, Ибрагим сделал вид, что он грязен после долгой дороги, а потому поспешил вымыться, прежде чем прикоснуться к супруге.

– Погодите минутку, у меня есть несколько вопросов к вам.

– Слушаю, моя госпожа, – Ибрагим улыбнулся, прекрасно зная, как неотразима его полуулыбка, как она сводит с ума Хатидже.

Обычно такая улыбка способна растопить любое ее недовольство. Ибрагим считал, что знает, чем оно вызвано сейчас – статуями древних богов. Ничего, он потом объяснит Хатидже, что это давным-давно просто скульптурные изображения, которые вовсе не означают самих богов, что в Европе так принято. Она умная, она поймет.

Если честно, то мысли Ибрагима куда больше были заняты другой женщиной и рожденным ею ребенком. Его ждали там, куда так рвалось его сердце. Но Ибрагим понимал, что нельзя сразу спешить в дом к Мухсине, сначала нужно показать свою любовь Хатидже, законной супруге.

– Вы уже были в доме своего отца, Ибрагим-паша?

Он усмехнулся, вот в чем дело – она считает, что он задержался, потому что ездил к отцу, а потому сердится? Ничего, это легко развеять, Ибрагим еще не бывал там, а потому не лгал, когда ответил:

– Нет, еще не бывал. Поеду завтра.

– Думаю, не стоит. Кто такая Мухсине?

Ибрагим побледнел, неужели Хатидже о чем-то услышала? Хотел что-то ответить, но не успел, да и просто не знал, что именно. Хатидже протягивала ему два письма.

Не стоило объяснять, что это за письма, Ибрагим все понял, он нахмурился:

– Госпожа, я все объясню…

– Интересно, как и что именно? То, что вы столько времени изменяли мне? Что та женщина родила вам сына? Что вы можете объяснить?

Она хотела бы еще многое сказать: что она всей душой любила, готова была дарить все, что у нее есть, что, если он не любил, честней было бы сказать об этом сразу, а не привозить любовницу в дом отца, что…

Но понимала, что не выдержит и расплачется, а показывать свою слабость не хотелось, ей еще предстояло сообщить мужу несколько новостей. К счастью, он заговорил сам:

– Вы разведетесь со мной?

– Вас беспокоит только это, потому что может погубить вашу карьеру? Нет, не разведусь, хотя мне тяжело далось такое решение. Однако теперь мы будем просто рядом, потому что жить с вами как с мужем после вашей измены я не смогу.

Он опустил голову, но Хатидже успела уловить во взгляде радость. Развода не будет, значит, все поправимо. Нет, дорогой, ты еще не знаешь главного!

– Повелитель, конечно, узнает о вашей любовнице и вашем сыне. Да и для того, чтобы видеть дорогую вам Мухсине, не придется больше ездить в дом на окраине. Она служит у Хасеки.

– Что?!

– Да, со вчерашнего дня. Но если только я узнаю, что вы хотя бы глазом повели в ее сторону, она будет зашита в кожаный мешок. Отныне вы вообще не будете иметь женщин!

Ибрагим стоял уничтоженный. Такую месть могла придумать только женщина, мужчине бы такое и в голову не пришло. Хатидже явно давала понять, что отказывает ему в своей близости, а иметь любовницу после того, что произошло, действительно невозможно.

Но оставался еще один вопрос:

– А… где сын?

– Его отдали в хорошую семью, но вы никогда не узнаете, в какую. Вы уничтожили меня, Ибрагим-паша, превратили мою жизнь в ад, я сделаю это же с вашей. Просто измену я бы простила, но такую… «Госпожа-Совершенство-Хатун» теперь испытывает на себе характер нашей Хуррем. И поделом ей.

Хатидже вышла из комнаты, швырнув Ибрагиму в лицо письма. Он стоял опустошенный, оглушенный, потерянный. Победитель, который одолел венгров, но проиграл женщине. Недаром отец твердил, что от женщин одни беды…


Тихая и мягкая Хатидже действительно поступила жестко, если не сказать жестоко, но она чувствовала, что имеет на это право. Убей она женщину, никто бы против не сказал и слова. Рабыня, посмевшая покуситься на собственность госпожи, заслуживала кожаный мешок и воды Босфора, Хатидже рассудила иначе. Хуррем с ее замашками доведет Мухсине до сумасшествия куда быстрее, чем бешеная кошка в кожаном мешке.

Но в этом была еще одна хитрость: взаимная ненависть Хуррем и Ибрагима хорошо известна, получить в свое распоряжение женщину, которую боготворил визирь, для Хуррем подарок, которым она обязательно воспользуется. Мухсине можно было бы посочувствовать, если бы она не была любовницей мужа…

А еще сын. Она никогда не скажет Ибрагиму, в чью семью отдали мальчика, и уверена, что другие не скажут, потому что сделала это хезнедар-уста. Он вернется туда, откуда прибыл его отец, – в нищую Паргу, вырастет в бедной рыбацкой семье и всю жизнь будет добывать кусок хлеба тяжким трудом. Это, по мнению Хатидже, было самым справедливым решением. Каприз Повелителя вознес, пусть и заслуженно, раба на вершину власти, и раб возомнил себя господином? Пусть за это заплатит его сын.


Роксолана не слишком обрадовалась появлению новой служанки, решив, что это происки либо валиде, либо самого Ибрагима. Ей совершенно ни к чему шпионка Ибрагима!

Но Хатидже честно призналась Роксолане, кого привела, кивнула на стоявшую с опущенной головой красивую девушку:

– Это любовница моего мужа, Ибрагим-паша привез ее из Египта. Даже родила ему сына… Как ты думаешь, не выдать ли ее замуж за евнуха?

Мухсине вздрогнула, как от удара.

– Нет, – продолжила Хатидже, – мы найдем для нее мерзкого, шелудивого, но очень живучего старикашку или кого-то из наших старых рабов.

– Почему ты привела ее мне?

– Оставить у себя не могу. Валиде тоже не сможет ее видеть. К тому же Ибрагим-паша к тебе даже не сунется, чтобы еще раз подарить этой дряни ребенка.

– А если она разболтает всем о своей связи с визирем, ты обвинишь меня?

– Пусть болтает.

– Ты разводишься с Ибрагим-пашой?

– Нет. Он остается моим супругом, а значит, иметь гарем не может.

Роксолана невольно рассмеялась, тихоня Хатидже придумала для своего неверного мужа отменное наказание!

Но делать невыносимой жизнь любовницы Ибрагим-паши она тоже не собиралась, как и выдавать ее замуж за евнуха. Нет, это хороший козырь против Хатидже Султан, какой, не знала еще сама, но понимала, что рано или поздно использует.

– Хорошо, оставляй ее мне, но никаких привилегий не будет, близкие служанки у меня есть и без нее, будет выполнять самую грязную работу.