Присев на корточки, Кейт оглядела свое творение. Она почти закончила со столешницей, смыла мутный слой лака, под которым обнаружился теплый золотистый глянец. Этот стол — настоящая находка, к тому же приобретен за бесценок. Так почему бы не порадоваться? Несколько лет назад от такой удачи Кейт пришла бы в восторг.

«Потому, — ответила она себе, — что трудно восторгаться, когда у тебя отняли самое дорогое».

Исчезли мутные наслоения лжи и недомолвок. Исчезло опасение, что когда-нибудь она все-таки встретится с Элли. Ночные кошмары Кейт уже стали реальностью, но она выжила. Исчезло раздражение, которое в последние месяцы вызывал у нее Уилл. Как и многие мужчины, в работе он проявлял стойкость и компетентность, а в преддверии семейных кризисов становился вялым и аморфным.

Час назад Кейт оставила мужа в его любимом шезлонге в маленькой гостиной, с портфелем у ног. Он углубился в юридические документы по новому проекту — многомиллионной застройке четырнадцати акров набережной в Хобокене, обещавшей положить конец финансовому кризису компании. Уиллу полагалось бы сиять от радости, но он казался почти больным, постоянно устремлял взгляд в никуда.

— Поеду в магазин, поработаю, — сказала ему Кейт. — Если захочешь есть — в духовке стоит запеканка. Подогрей ее в микроволновке.

Уилл посмотрел на жену отрешенным взглядом.

— Конечно… Прекрасно. — И, словно вспомнив, что супругам полагается ужинать вместе, спросил: — А разве ты не вернешься к ужину?

— Наверное, нет. — Кейт охватила досада, вскоре сменившаяся печалью.

Она по-прежнему любила Уилла — по крайней мере считала, что любит. Их соединяла долгая и запутанная история, связанная с любовью к дочери, и жизнь, которую они создали для себя. Но если прежде любовь Кейт была капризной, даже требовательной, то теперь стала нежной, почти материнской. В последнее время Уилл все чаще казался Кейт ребенком, нуждающимся в ее опеке.

— Ну, я поехала, — с притворной бодростью заключила она. — Позвони мне, если… — Кейт умолкла.

«Позвони мне, если узнаешь что-нибудь про Скайлер. Не заставляй меня томиться в неизвестности, гадая, простила ли она нас».

— …если что-нибудь случится, — после паузы закончила она.

К счастью, Уилл все понял и кивнул. Кейт не сомневалась: муж тоже страдает.

И вот теперь она стояла на коленях на заляпанном лаком коврике в маленькой рабочей комнате позади магазина, вдыхая пары — скорее всего канцерогенные и, уж во всяком случае, наносящие вред озоновому слою.

«Жизнь продолжается, — напомнила себе Кейт. — Но не так, как прежде».

Значит, ей придется привыкнуть к переменам. Приучить себя не хвататься за трубку всякий раз, когда звонит телефон, не думать, что сейчас услышит голос дочери. Перестать листать альбомы с фотографиями дочери. Скайлер в пять лет, на своем новом пони. Скайлер после Хэмптонских состязаний, со своей первой голубой лентой. Скайлер в мантии и шапочке на выпускной церемонии в Принстоне…

Господи, свыкнется ли она когда-нибудь с мыслью, что ее дочь и внучка где-то рядом, но увидеться с ними невозможно? Скайлер не отвечала на звонки Кейт, а когда та случайно застала ее дома, говорила холодно и отчужденно.

«Но ведь Элли пережила это, — напомнила себе Кейт. — А теперь и тебе предстоит узнать, каково ей было. Ты получила именно то, что заслужила».

Но почему ей так больно? В отчаянии Кейт сорвала перчатки и рывком повесила их на крючок. Но когда она поднялась, ее бедро пронзила жгучая боль. Кейт зашаталась, боясь потерять сознание. Перед ее глазами закружились разноцветные пятна, комната будто сжалась, словно она смотрела на нее в бинокль. Покачнувшись, Кейт схватилась за викторианский чайный сундучок.

Постепенно комната обрела прежние размеры, но зрение осталось затуманенным. Кейт поднесла руки к лицу и обнаружила, что оно мокрое. Черт… ведь она пообещала себе, поклялась, что слез больше не будет! Плакать — это так… стыдно. И бесполезно. Слезами Скайлер не вернуть. Они ничего не изменят.

Кейт осторожно пошарила рукой над сосновым верстаком, к которому прислонила трость. Надо немного отдохнуть, а потом отправиться домой.

От пронзительного звона колокольчика на двери Кейт вздрогнула, выпрямилась и уронила трость. Кто же это в столь поздний час? В такое время служба доставки не работает…

Расстояние до входной двери вдруг показалось ей неизмеримо огромным, а сам магазин — лабиринтом громоздких предметов, острых углов и выступающих ножек, о которые немудрено споткнуться. Сквозь овальное стекло в двери Кейт разглядела стройную фигурку в подпоясанном плаще, почти скрытую в тени.

У Кейт дрогнуло сердце. Она узнала бы Скайлер всегда — по манере держаться, по привычке переносить тяжесть тела на одну ногу и опускать одно плечо.

Забыв о боли, Кейт почти бегом бросилась к двери и дернула старую щеколду, ударившись о нее ладонью.

— Скайлер! — Она едва сдерживала рвущуюся наружу радость.

Скайлер вошла и поцеловала Кейт в щеку. Это был обычный ритуал, ничего более. Кейт стояла перед дочерью, изнывая от желания обнять ее, но не позволяя себе этого.

В последний раз они разговаривали два месяца назад, с тех пор воспоминания о весне уже потускнели в памяти. Гиацинты распустились и отцвели, увяли нарциссы. Розы начинали цвести, в плодовом саду появились первые зеленые завязи. Любимая кобыла Дункана, Тилли, могла ожеребиться со дня на день.

Кейт помнила, как в детстве, в преддверии рождения жеребенка, Скайлер каждый день торопилась домой из школы, как нетерпеливо выскакивала из автобуса; портфель бил ее по бедру, а волосы разлетались, точно ленты, привязанные к майскому шесту. Кейт отдала бы все, лишь бы заново прожить эти годы, лишь бы дочь снова была с ней и позволяла любить ее!

Взглянув на часы, Кейт увидела, что уже около девяти. Она и не подозревала, что уже так поздно. В эти дни она совсем перестала следить за временем.

— Хочешь чаю? — спросила она Скайлер.

Та кивнула:

— Чай был бы кстати.

Кейт повела Скайлер в заднее помещение лавки, в угол за письменным столом, где держала электрический чайник, а в шкафчике с двумя отделениями — коробки с чаем и пакеты с сахаром. Наполняя чайник водой, Кейт радовалась, что ей есть чем заняться.

Словно не желая устраиваться надолго, Скайлер примостилась на обитом подлокотнике кресла, терпеливо наблюдая за матерью и ожидая, когда та перестанет суетиться.

Наконец Кейт не выдержала:

— Как я рада видеть тебя! Ты не представляешь себе, как я скучала!

Скайлер промолчала.

Лучась радостью, Кейт говорила:

— Только теперь я начинаю понимать, что ты думаешь обо мне. Но поверь: за все, в чем ты меня винишь, я уже не раз упрекала себя. И самое страшное — то, что мне нет оправдания. Мне нечем искупить вину перед тобой… и перед Элли. Но я очень сожалею о случившемся.

— Зачем ты говоришь мне все это? Ты могла бы и дальше хранить свою тайну.

Тот же вопрос Кейт задавала себя вновь и вновь, но ответ по-прежнему ускользал от нее.

— Все эти годы я боялась того, что случится, если я во всем признаюсь… но теперь мне страшно думать о том, что произошло бы, если бы я сохранила тайну.

— Произошло с Элли?

Боль в бедре заставила Кейт опуститься на стул.

— Со мной. Если бы Элли вышла из зала суда, ни о чем не узнав, я не прожила бы и секунды.

— А папа? Он разделяет твои чувства?

Кейт промолчала. Оправдывать мужа она не собиралась, но по лицу Скайлер видела: в этом нет необходимости. Скайлер любила отца, однако это не мешало ей обвинять его.

«Пожалуй, я могу у нее кое-чему научиться, — подумала Кейт. — Например, видеть Уилла таким, каков он есть, и любить его, несмотря на все недостатки».

Чайник закипел. Кейт с трудом поднялась на ноги и разлила кипяток по двум чашкам. Стоя спиной к дочери, она с притворной беспечностью спросила:

— А как Элиза? Наверное, уже совсем большая? — Кейт протянула Скайлер дымящуюся чашку и добавила: — Дети ведь так быстро растут.

Скайлер оживилась:

— Элиза уже встает на четвереньки. Знаешь, так забавно наблюдать за ней! От натуги у нее краснеет личико.

— Скоро она научится ползать.

— Уже пытается. Но чаще просто ерзает на животе. Тони прозвал ее ящеркой. Посмотрела бы ты на нее!

«Только об этом я и мечтаю», — мысленно отозвалась Кейт.

— А вы с Тони?.. — начала она и умолкла. От мужа Кейт слышала, что Скайлер и Тони объявили о помолвке, но не решалась расспрашивать об этом.

— Мы еще не назначили дату, — нехотя ответила Скайлер.

«А может, ты просто не хочешь приглашать меня на свадьбу?» — в отчаянии подумала Кейт.

— Еще успеете, — сказала она. — По-моему, это замечательно.

— Правда? — Голос Скайлер звучал так, словно она сомневалась в прочности будущего брака.

— Разумеется.

— И ты не осуждаешь нас?

— С какой стати?

— Ну, ты же понимаешь…

— Потому что Тони — человек «не нашего круга»? — Кейт покачала головой. — Скайлер, поверь, любовь и уважение важнее всего. Конечно, лучше, если у мужа и жены много общего, но это еще не гарантия счастья. Если ты любишь этого человека, а он любит тебя, значит, у вас все будет хорошо.

Скайлер вздохнула:

— Надеюсь.

— В любом браке отношения складываются сложно. Мы с твоим отцом почти не ссорились — не было причин. Мы соглашались друг с другом во всем. Но теперь я думаю: было бы лучше, если бы мы все-таки иногда спорили. Тогда раны не нагнаивались бы. Мы научились бы быть откровенными друг с другом.

— Ты опять говоришь про Элли?

— Не только про нее.

Кейт попыталась отпить чаю, но ее рука дрожала и кипяток выплеснулся ей на пальцы. Она отставила чашку и поднесла ладонь к щеке, едва сдерживая слезы.

— Мама…

Услышав это слово, Кейт вздрогнула и выпрямилась. Она вздернула подбородок и замерла. Скайлер глубоко вздохнула:

— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить тебя, но дело в том, что… я все понимаю. Будь я на твоем месте, случись что-нибудь с Элизой… я поступила бы так же, как ты.

— Самые тяжкие преступления мы совершаем во имя любви. — Слеза покатилась по щеке Кейт.

— Бывает и гораздо хуже, — возразила Скайлер. — Я могла бы вырасти, не зная любви, без матери, на которую всегда можно положиться… Это было бы страшнее всего.

Кейт не осмеливалась дышать, не шевелилась, чтобы не развеять чары. Она с благоговением смотрела на приемную дочь, которую воспитала, любя как родную. «Ты принадлежишь Элли, — думала Кейт, — но в тебе есть и кое-что от меня. Потому что я люблю тебя всей душой». — Наконец Кейт перевела дыхание.

— Вы с Тони обязательно должны поужинать с нами на следующей неделе, — сказала она и осторожно добавила: — Я хотела бы познакомиться с ним… и с Элизой.

— Может, в четверг? Она пробудет у меня всю ночь, — откликнулась Скайлер и потупилась. А потом произнесла слова, которые никак не давались самой Кейт: — Ведь она и твоя внучка.

Кейт отпила чаю, поставила чашку на стол и еле слышно призналась:

— Я с самого начала относилась к ней как к внучке.

— Знаю, мама.

Кейт просияла.

— Не могу дождаться, когда увижу ее! Надо купить пленку и зарядить фотоаппарат.

— Как бы я хотела быть такой же уверенной в себе, как ты! — Скайлер нервно усмехнулась. — Но даже когда я рву на себе волосы, не зная, как быть, все равно не наказываю ее. Забавно, правда? Удивительно, что так легко любить своего ребенка… даже если постоянно размышляешь, как поступить…

— Любовь — единственное, чему не надо учиться. — Кейт улыбнулась.

— А если недостаточно просто любить ребенка всем сердцем?

— Тебе всегда будет казаться, что этого слишком мало, — ответила Кейт. — Сколько бы усилий ты ни прилагала, тебе не исправить все ошибки, не оградить свое дитя со всех сторон. Ты не в силах дать дочери все, что ей способна подарить сама жизнь. — И Кейт улыбнулась с невыразимой нежностью, свойственной лишь матерям. — Но видишь ли, вся тайна — в стремлении добиваться своего.