Теперь, наладив производство, Светлана отдавала все силы журналу, который основал Нащокин. Издание к этому времени стало весьма уважаемым, напечататься в нем было престижно. Светлане этого показалось мало, и она учредила литературную премию. Сначала, правда, пришлось привлечь к проекту некоторые государственные структуры и фонды, основанные богатыми людьми. Но, испытав на себе некоторое давление со стороны организаторов и спонсоров, через некоторое время она решила, что денег у нее хватит и выплачивать премиальный фонд она в состоянии и сама. «Во всяком случае, никто теперь не будет убеждать меня, что чей-то папа, до этого благополучно просидевший штаны в Госдуме или министерстве и от скуки взявшийся за перо, – новый гений». Результаты появились сразу. В этом году жюри решило присудить две первые премии – оба лауреата были из Сибири, оба были пенсионерами и писали, как им казалось, «в стол». Книги произвели на жюри одинаково сильное впечатление.

Жизнь теперь практически не оставляла свободного времени. Родителей Светлана перевезла поближе к себе, арендовав в соседнем поселке небольшой домик. Правда, поначалу они попробовали пожить вместе. Но очень скоро все стали друг на друга обижаться, и Светлана, которая не могла себе позволить нервничать и не высыпаться из-за «неправильно помытой» посуды, откровенно поговорила с матерью:

– Мам, не стоит меня переделывать. Я так веду хозяйство, а ты поступай, как тебе удобно. Будем терпимее.

Мать обиженно поджала губы:

– Мне много лет, и я живу мелочами, ты не поймешь меня.

– Хорошо, тогда давайте разъедемся. Но чтобы и вам было хорошо, и мне удобно было вас навещать, я сниму вам домик, маленький, теплый, с небольшим участочком, чтобы и огород был, и сад?

У матери навернулись слезы.

– Ты хочешь, чтобы я сдохла в чужой постели, в чужом углу?

Светлана обреченно вздохнула.

– Хорошо, а как ты хочешь?

– Никак. Тебе что, тяжело правильно мыть посуду?

Светлана отлично понимала, что за требованием «правильно мыть» посуду последует требование есть что положено, ложиться спать вовремя, «не класть книги на подоконник» и прочее. Требования матери были, по сути, вполне адекватными – можно было и уступить. Но Светлана уже не могла идти на поводу. Она привыкла к свободе. Ситуацию спас отец. Во время очередной пустячной размолвки он ворчливо произнес:

– Что ты к ней цепляешься! Она сотней мужиков управляет, а ты ей нервы из-за чашки мотаешь.

Родители переехали в маленький домик и через полгода благодарили дочь за эту идею. Отец на воздухе окреп, стал меньше курить и пристрастился к рыбалке. Мать, забыв о радикулите, выращивала все, что можно было вырастить на подмосковной почве.

Светлана, загруженная работой, не имела много времени для общения с подругами. Иногда по выходным к ней приезжала Нинка с подросшими детьми. Подруга после развода ожесточилась, дети стали нервными.

В библиотеке, где она раньше работала, Светлана бывала часто. Но теперь уже в качестве посетительницы. Заезжая в художественный отдел, она специально заходила к своим бывшим коллегам поболтать и попить чайку и с грустью отмечала, что жизнь в этих стенах как бы остановилась. Те же разговоры, те же сплетни. Юля так замуж и не вышла. На свидания уже почти не ходила, а все больше жила прошлым. Бажина достигла пенсионного возраста, но яростно держалась за место, обрушивая свою злость на молодых сотрудниц. Оля Резникова по-прежнему брала больничные, а Люда Шилова перешла на неполную рабочую неделю. В отделе царила атмосфера раздражения и зависти – с особым рвением считались чужие деньги. Инициатива стала считаться чем-то неприличным, а трудности и неудачи фатальными. Любимой присказкой Юли Нестеровой была: «Раньше люди были другие». В голосе, как правило, слышалось осуждение. Наблюдая за бывшими коллегами, Светлана не переставала удивляться способности человека закапывать себя под собственным прошлым. Впрочем, перед ее глазами был и другой пример – ее новая соседка Даша.


Город, в котором родилась и жила Даша, был красив и страдал неизлечимой болезнью – алкоголизмом. Все в этом городе обязательно умели что-то делать очень хорошо. Кто-то хорошо пил, кто-то хорошо дрался, кто-то хорошо торговал собой. Даша научилась хорошо шить. Скупая на рынке старые журналы с выкройками, она сначала освоила детский гардероб, потом женский и мужской. Через какое-то время Даша поняла, что прожить рукоделием можно и даже вполне прилично. Подруги у нее заказывали юбки – шить выходило дешевле, чем покупать в магазинах, а вещи сидели лучше. Никакой особой мечты у Даши не было. Денежки потихоньку она зарабатывала, старая облупленная однокомнатная квартира почти в центре их малюсенького города досталась ей от деда. Вступив в наследство, Даша тут же съехала от родителей – надоели нравоучения. «И все-то им мало – не гуляю, не пью, даже не курю, деньги зарабатываю – нет, все равно пилят!» Квартира была ужасно запущенной, но Даша не унывала, ее приятель Денис, уже не раз заговаривавший о женитьбе, был парень рукастый. Квартиру они отмыли, отремонтировали и зажили вполне счастливо. Однажды в воскресенье на рынке, куда Даша иногда приходила продать сшитые вещи, к ней подошла тетка.

– Отлично шьешь, – сказала тетка, внимательно разглядывая изнанку вещей. – Где училась?

– Нигде, – ответила Даша, – сама, по журналам.

– А на какой машинке?

– «Подольск».

– Да-а, – протянула тетка и достала визитку. – Вот, возьми, у меня сеть салонов в Москве. Шью скатерти, шторы, салфетки для дорогих гостиниц и состоятельных людей. Рукастых мастериц не хватает. Только оверлоком и могут работать. А у тебя почти белошвейное искусство. Если хочешь, приезжай. Лето поработаешь – у меня как раз в отпусках люди. А там посмотришь, не зацепишься, вернешься. Одно могу сказать, денег тебе заплачу нормально.

Тетка ушла, а Даша, пережив небольшой скандал и ссору с Денисом, через неделю уехала в Москву.

Таких тканей, с которыми работали в этих мастерских, Даша не видела никогда. Тут было и золотое шитье, и тонкий батист, и рулоны шелка с ручной вышивкой, и бархат с пайетками, и какие-то ткани из Мексики, напоминающие мешковину самых фантастических расцветок. Хозяйка потратила всего двадцать минут на то, чтобы ввести Дашу в курс дела.

– Значит, так. Ты будешь заниматься салфетками. Ткани уже отобраны заказчиком, каждого вида надо двадцать четыре штуки. Белых, из тонкого полотна – сорок восемь. На них должна быть маленькая монограмма, эскиз тебе завтра дадут. Все должно быть готово через две недели. У тебя будет помощница, но больно на нее не рассчитывай – она только черновую работу может делать.

Две недели оказались райским адом. Даша работала, не поднимая головы, не разгибая спины, не вставая со своего высокого стула на колесиках. Когда ей что-нибудь нужно было, она, сидя в кресле, отталкивалась от стола и, часто перебирая ногами, перемещалась по мастерской. При этом она не выпускала из рук иголку – монограмма должна была быть вышита гладью вручную. Хозяйка Татьяна Ивановна оказалась права – проку от Иры, девицы лет двадцати из города Ставрополя, не вышло. Она много бегала по мастерской, болтала, вечно путала нитки. В конце концов Даша ее прогнала. Наконец через две недели Даша, еле стоявшая на ногах – она всю ночь утюжила салфетки, – представила все сделанное хозяйке. Та придирчиво оглядела каждую салфетку и сказала:

– Идеально. Деньги получи в бухгалтерии, но есть еще одна просьба – отвези салфетки заказчикам. Наша декоратор не успевает от клиента возвратиться.

– А далеко ехать?

– На Рублевку, наш водитель знает. Это наши постоянные клиенты, они все постельное белье у нас заказывали. Дождись, чтобы Ася Георгиевна все посмотрела. Будут замечания – не спорь, возьми с собой ручку, бумагу, все аккуратно запиши и пообещай впредь таких ошибок не делать. Заказ она, конечно, не вернет, все сделано по высшему разряду, но поворчит. Не обращай внимания, они отлично нам платят.

Еще через час Даша с огромной белоснежной коробкой уселась в машину. Дорога, как она поняла, была неблизкая, и она рассчитывала за это время отдохнуть и посмотреть Москву. В маленькой сумочке лежала ее зарплата. Татьяна Ивановна слово сдержала и заплатила ей баснословную сумму – тысячу долларов. Даша долго пересчитывала купюры, потом рубли переводила в доллары и, наконец, только что не завизжала от восторга. Таких зарплат в ее родном городе не было. В бухгалтерии тетки ее внимательно рассматривали, и одна из них сказала:

– Вот ты какая, совсем молоденькая. Но, говорят, рукодельница, каких поискать.

Даша покраснела – ее хвалили редко. Сейчас она ехала в машине и думала, как поступить дальше. Татьяна Ивановна уже успела Даше сказать, что может ее оформить мастером.

– Сними квартиру, поработай, а там, глядишь, и жизнь наладится. У тебя есть самое главное – талант и трудолюбие.

Хозяйке Даша очень понравилась – немногословная, усидчивая и неглупая. Она была лишена всех тех провинциальных черт, которые как будто бы нарочно надевают на себя приезжие девочки. Она не была ярко накрашена, не манерничала. Выглядела очень естественной и казалась хорошо воспитанной. Татьяна Ивановна не подозревала, что Дашиным воспитанием никто никогда не занимался – все, что можно, она почерпнула из женских журналов, старых книг по домоводству и телевизора.

Водитель, который сейчас вез Дашу, пытался придумать начало беседы. Начало должно было быть таким, чтобы последовало продолжение. И желательно легкое, на один-два вечера.

– Потом куда? – наконец спросил он.

– Когда – потом? – не поняла Даша.

– Ну, после заказчиков куда тебе надо ехать?

– Не знаю еще.

Даша действительно не знала, куда она поедет. Ей хотелось потратить деньги – купить подарки Денису и родным, новое пальто и сапоги – себе. Ей хотелось просто погулять по Москве, шутка ли сказать – прогулка по Москве с тысячей долларов в кармане.

– А то сходим кофейку попьем куда-нибудь?

Даша внимательно посмотрела на водителя. Мужичок-хитрован средних лет, в не очень аккуратной рубахе, во взгляде – что-то скользкое.

– Нет, спасибо, у меня другие планы, – Даша улыбнулась, но ответила резко.

– Как знаешь, не заблудись в Москве. Москва большая, страшная.

– Не волнуйтесь.

В машине повисло молчание. Даша смотрела в окно – Москвы не было видно, она потонула в машинах, звуках, людях, возникающих как будто из-под земли. Даша вертела головой, но ничего не увидела, не почувствовала, не поняла. И вдруг машина въехала в лес, дорога стала узкой. Запахло хвоей, влажной травой и почему-то родным домом. Так пахло на огородах, куда она с матерью ездила копать картошку.

– Приехали, – неожиданно сказал водитель, и Даша увидела большие ворота и людей в форме. Когда Даша вылезла из машины, к ней подошла женщина в форменном фартуке:

– А где Стелла?

– Декоратор? Она не успевала – пробки.

– Пойдем, хозяйка ждет.

Дом, в который попала Даша, не был самым большим или богатым на Рублевке. Человеку понимающему было очевидно, что дом начинали строить в начале девяностых, потом, видимо, не хватило денег, а когда полоса невезения закончилась, на дом опять обратили внимание. Во всей архитектуре, если в применении к этому дому можно было говорить об архитектуре вообще, наблюдалось несуразное смешение стилей, материалов, декора. И если снаружи все как-то снивелировал, пригладил дорогой и красивый облицовочный камень, то внутри все этапы, которая прошла эта семья, бросались в глаза. Но это бы увидел человек, который мог сравнить этот дом с десятком других. Даша не видела никогда ничего подобного и поэтому в восхищении вертела головой.

– Откуда приехала? – еле заметно улыбаясь, спросила женщина.

– Из Пригорска.

– Понятно. А давно?

– Две недели назад.

Что хотела на это ответить женщина в форменном фартуке, Даша не узнала, поскольку они подошли к большим резным дверям.

– Хозяйка сегодня немного не в духе. Ты так, если что, – с этими словами женщина открыла дверь, и… из нее вылетела чашка. Чашка со звоном упала на мозаичный пол, разбилась, распространяя вокруг себя аромат кофе. Коричневая лужица потекла куда-то под гнутую ножку стула. Мимо оторопевшей Даши и безмятежно спокойной женщины в форменном фартуке прошел мужчина в костюме. Даша только смогла разглядеть загорелое лицо и очень светлые волосы. «Он что, их красит?» – подумала про себя она. И тут раздался неприятный, резкий голос.

– Что там еще? Подслушивали, что ли?

– Столовое белье привезли из мастерской, – ответила женщина в фартуке.

– Показывайте, хотя могли бы и подождать.

Даша подошла к большому круглому столу, за которым сидела дама лет тридцати пяти. Дама была очень красива, дорого одета, но выражение ее лица портило всю картину. Лицо было злое и брезгливое. Даша достала салфетки. Длинными пальцами с ярким маникюром дама быстро перебрала стопку.