После ужина мы все занялись мытьем посуды, затем отправились в гостиную смотреть телевизор. Мы с Эриком сидели на диване, Паула на старой плетеной качалке, Кристина разлеглась на ковре, подложив несколько подушек себе под голову, а Скутер свернулся клубочком у ее бедра. В действительности мы так ничего и не посмотрели, забавляясь и предаваясь воспоминаниям вызванных тем, что мелькало на экране.

В какой-то момент Паула схватила фотоальбом с книжной полки, и, перелистывая его, восхищалась снимками Эрика, когда он был еще мальчиком, а затем подростком. На многих снимках он стоял на песке в плавательных трусах на фоне, как я предположила, того озера к которому он меня возил. Конечно, тогда он не был таким крупным, на его худом тельце не было татуировок, нагрудных волос, и наращенных мышц. Но все те же глаза, и заросшие волосы, только более кудрявые. На этих фотографиях он улыбался куда больше, чем сейчас, глаза были часто зажмурены от солнца. Зимних фотографий почти не было. И всего на нескольких из них был изображен мужчина, который должно быть был отцом Эрика и Крис. Высокий мужчина, черные волосы и борода, он был шире Эрика и довольно упитанным. И ни одной фотографии, где бы была Кристина с малышом.

Меня мучили вопросы, и я настроилась задать их, когда женщины отправятся спать.

Паула попрощалась около одиннадцати часов, сказав Кристине:

— Разбудишь меня, и тебе не поздоровится. — Они собирались спать вместе на кровати Паулы, чтобы мы с Эриком могли лечь на диване.

— Это не я храплю, — сказала Кристина в след своей маме.

Я добавила:

— Спокойной ночи! Спасибо за ужин, все было очень вкусно.

— Ага, — выкрикнул Эрик. — Замечательный ужин. Увидимся утром.

Кристина болтала прозрачный пластиковый стакан в руке, от ее напитка почти ничего не осталось кроме льда. Я допивала третий бокал вина за последние четыре часа, но ни Эрик, ни его мама больше ничего не пили после ужина. Кристина переключилась на отвертки, и, хотя по ней трудно было сказать, что она пьяна, к этому моменту она должна была ощущать их воздействие при ходьбе. Она оставила нас, и вернулась с новой порцией, сев на место своей матери в качалку со стонущим вздохом.

— Пульт, — сказала она, щелкнув пальцами, и поймала пульт, когда Эрик кинул его в ее сторону. Кубики льда ударялись о пластиковый стакан, пока она переключала каналы.

— Не нравится мне с какой скоростью, ты глотаешь эти коктейли, — огрызнулся Эрик ленивым тоном.

— Ты что мой спонсор?

— Просто говорю.

— Ох, ну прости за то, что я вся на нервах. Или ты забыл, кто может заявиться в городе, в любой момент?

Было видно, что они дожидались, когда, наконец, смогут поговорить об этом. Ждали, пока их мама ляжет спать, чтобы не расстраивать ее.

— Я не забыл, — сказал он холодно. — Я же здесь, ведь так?

Кристина злобно улыбнулась, не отрывая глаз от экрана.

— И я очень удивлена с кем ты сейчас развлекаешься.

Подождите. Она что говорит обо мне? Мне всегда требовалось время, чтобы собраться с мыслями, и поэтому я не могла достаточно быстро ответить. Я отношусь к тому типу людей, которые сначала продумывают идеальный остроумный ответ, чтобы преподнести его часа через два после оскорбления.

Эрик оказался быстрей меня.

— Я развлекаюсь с тем, кто очень хочет, чтобы я не натворил глупостей и меня снова не усадили за решетку. Чего я не могу сказать о своей семье в последнее время.

Ого.

Значит ли это что он все-таки на моей стороне? После всей этой ругани до хрипоты?

Кристина засмеялась. Противным, злым, коротким смешком.

— Значит, она уже промыла тебе мозги?

— Я здесь ради тебя, — сказал он спокойно. — Она здесь ради меня, не смотря на то, что ей не нравится, что я вообще принял решение приехать.

Мысленно я вскинула брови. Он ни разу не говорил, что стоит перед выбором. Получается, в моем ультиматуме было больше силы, чем он позволил мне понять?

Кристина требовала:

— Это из-за нее ты не приехал домой четыре дня назад, когда его только выпустили?

— Нет. Из-за того, что теперь у меня есть работа, и надзиратель перед которым мне нужно отчитываться, и долги за которые нужно платить.

— Долги, за которые нужно платить, — передразнила она. — Какие-то штрафы долбаным федералам. А как насчет того, чтобы загладить свою вину передо мной, Эрик? Как насчет этого?

— Боже. — Я выпрямилась, злость, и слова лавиной слетели с моих губ. — Ты винишь брата за нападение, которого он не совершал? Это, черт возьми, не его вина.

Она закатила глаза, не взглянув на меня.

— Не встревай, принцесса.

Принцесса? О, ну держись.

— Нет, я буду встревать. Как ты смеешь перекладывать вину на него?

— Все в порядке, Энни, — сказал Эрик. — Тебе не переубедить ее. Даже не пытайся…

— Он пожертвовал пятью годами своей жизни ради тебя… ради твоей чести, — сказала я ей. Мой голос был пронзительный и раздражительный, но мне было все равно. — Однако для тебя этой компенсации не достаточно, и ты чувствуешь себя разочарованной в нем?

Она посмотрела на меня сверху вниз.

— Моей чести? Боже, детка. Ты точно ни черта обо мне не знаешь, раз думаешь, что у меня есть честь. И Эрик, кажется, говорил мне, что ты угрожала своему злобному бывшему, что он расправится с ним?

О, замечательно.

— Я…

Он вмешался.

— Она этого не хотела.

— Но она же, это говорила, так? — Крис посмотрела в мою сторону и сузила глаза.

— Я говорила это, — призналась я. — И мне так было стыдно за это, что после я не смогла сдержать слез.

— Ой-ой-ой, милая принцесса. Ой-ой-ой.

А потом я сказала три слова, которые никогда не говорила вслух. Я писала их маркером на руке мальчика, да, но никогда не слышала их из своих уст.

— Пошла в жопу.

— Боже, — пробормотал Эрик, потирая бедра и глядя в потолок, словно искал там поддержки. — Пожалуйста, прекратите, обе.

— Какого черта ты такая злая? — потребовала я ответа у Крис. Слишком поздно мой мозг сообразил. Проблемы с отцом. Мертвый младенец. Жестокое насилие.

— А какого черта ты так удивлена? — выплюнула она в ответ, и была права.

— Забудь. — Я уселась в подушки, отступая. — Он прав. Бессмысленно пытаться поговорить с тобой, ведь так.

Она долго смотрела на меня, прежде чем заговорить, наклонившись вперед и упершись локтями в колени.

— Ты думаешь, что спасла моего брата или что-то в этом духе, да? Встретила его убогую задницу в тюрьме, и озарила его своим счастливым, радужным светом? Помогла ему, сделала его лучше? Тебе нравится исправлять его, Энни?

Скутер тревожно заскулил.

— Я знаю, что люблю его, — сказала я тихо. — Я знаю, что в некотором роде это он спас меня. Я знаю, что хочу для него только лучшего.

— Настраивая его против семьи?

Я покачала головой, изображая спокойствие, которого не чувствовала.

— Нет.

— Чушь.

— Я люблю этого мужчину, — сказала я, прикоснувшись к его твердой, как дерево руке. — И я хочу, чтобы он был в безопасности, чтобы у него было будущее. Я не хочу, чтобы к нему относились, как к телохранителю или, как к бойцовской собаке — в независимости от того какую ерунду я наговорила своему бывшему, когда была в не себя от злости. Я хочу, чтобы у него было все, что он заслуживает. Будущее. Нормальная жизнь.

— Ты думаешь, что любишь моего брата больше, чем я? Я тебя умоляю. Тридцать два года и пять лет. Ты слишком много о себе возомнила.

— Я такого не говорила. — Прощай спокойствие. — И я не люблю его сильней, или лучше — это не соревнование.

— Тебе не обмануть меня, ты решительно настроена на победу.

Я уставилась на нее, злость переполняла меня.

— Я считаю тебя эгоисткой. Ты готова поставить его жизнь и будущее под удар ради своего чувства безопасности. Если что-то пойдет не так, его могут отправить обратно в тюрьму на десять лет, и все из-за того, что ты слишком эгоистична или труслива, чтобы дать показания или поговорить с полицией, чтобы ему запретили приближаться к тебе.

— Ты…

Я налетела прямо на нее.

— Я тоже эгоистка. Я хочу, чтобы он был в моей жизни. Хочу, чтобы он был в безопасности, свободен, и не только ради него, но и ради себя. Возможно, я такая же эгоистка, как и ты.

Эрик встал, прервав едкую тираду Кристины, которую та собиралась обрушить на меня.

— Хватит. Крис — выметайся. Энни, готовься ко сну. — Он закрыл жалюзи. — Вам двоим, есть, что сказать друг другу, запишите это, и завтра мы разберемся.

Крис начала:

— Она…— но Эрик оборвал ее, почти переходя на крик.

— Заткнись и иди спать.

И чудо из чудес, она послушала его. Она поднялась, кинув пульт на подушку рядом со мной, и вышла из комнаты, не пробормотав даже слова, пес побежал за ней вслед. Ее молчание шокировало меня сильней, чем могла бы шокировать ее брань. Пока я переодевалась в пижаму, а Эрик раскладывал диван, я задумалась, не разбудит ли Кристина свою маму, чтобы рассказать ей, какую истеричную стерву привел в дом ее сын.

— Забудь об этом, — приказал Эрик, прочитав беспокойство на моем лице.

— О, кончено, без проблем.

Он выключил телевизор, постелил простынь на матрас, затем пару одеял, и положил подушки, которые подготовила его мама у стены.

— Ложись, — сказал он. Приказ мог бы быть грубым, если бы его голос не был абсолютно поверженным.

Мне хотелось умыться и почистить зубы, но адреналин отступал, и меня не привлекала мысль столкнуться с Крис и устроить драку в отдельно стоящей от дома ванной комнате.

Я забралась под одеяло, и, вздохнув, уставилась в запятнанный ржавыми разводами потолок. Эмоции бушевали во мне, и мне казалось, словно я лежу на надувном матрасе, окруженная волнами.

Было даже забавно. Если бы главное событие этого вечера, каким-то образом произошло до того, как я начала работать в Казинсе, я была бы более подавлена, чем сейчас. Вероятно, я бы плакала. Плакала, и отчаянно пыталась понять, как найти подход к Кристине, чтобы она не злилась на меня.

Но больше нет. После еженедельного восьми часового плавания в бассейне олимпийских размеров из человеческих конфликтов известный под названием тюрьма, я научилась жить в этих не благоприятных условиях, так же, теперь, я могу, заставить себя относится ко всему с холодной головой. Просто чувства, напомнила я себе, все равно, если бы меня напугала драка в общей комнате отдыха.

— Прости, — пробормотала я, по-прежнему глядя в потолок. — Не за мои слова, а за то, что доставила тебе такую головную боль. Я могу подписаться под каждым сказанным словом.

— Я знаю. И нет, надобности извиняться. У меня всегда головная боль, когда я дома. Это не ново.

— Скажи мне, что она добра к тебе, когда вы только вдвоем.

Он разделся до трусов и выключил лампу, единственный свет исходил от рождественских огоньков обрамлявших окно. Он не ответил, пока не лег рядом со мной.

— Она оберегала меня, все мое детство, — сказал он. — Она была напористой, но защищала меня. От других детей, и, даже, от отца. Она не подпускала ко мне плохих девушек, когда я ходил в школу. Звучит так, словно она контролировала меня, знаю, но оглядываясь назад, она всегда знала, как лучше для меня. Поэтому теперь мне тяжело отказать ей в ее потребностях.

— Что ты имеешь в виду, говоря, плохие девушки?

— Те, что доставляют проблемы. Которые жаждут спасения. Или внимания. У которых вечная драма, которую они сами себе придумывают.

— Что за драма?

— Одним летом, девчонка бегала за мной, очень настойчиво, когда, кажется, мне было шестнадцать, — сказал Эрик. — Я знал, что она настоящая потаскушка, но она была красивой, а я был очень озабоченным, а она так хотела меня…, мне казалось, я был просто гигантом. Тогда моя сестра сказала мне: «Только попробуй». И она просто силой, отвадила эту девчонку. Я был чертовки зол.

— Естественно.

— А потом месяцев через восемь она родила малыша. Вероятно, я бы поверил ей, что он мой, если бы попался на ее крючок. Стал бы отцом не своего ребенка в шестнадцать, привязал бы себя к ненормальной девке настолько, сколько бы смог выдержать. — Он замолчал. — Это подло. Понимаешь к чему я виду. Моя сестра сразу ее раскусила. Она спасла меня от падения с обрыва.

— Боже. Люди действительно делают такие гадости друг другу? Как эта девушка?

— В этом месте да. А моя сестра чувствует все это дерьмо за милю.

— Вот что она думает обо мне? Что я хочу загнать тебя в ловушку?

— Черт, если бы я знал, — сказал он вздохнув. — Возможно, ей просто больно от того, что меня не было так долго, а теперь, когда я, наконец, свободен я добровольно держусь в стороне. Возможно, она думает это из-за тебя — она всегда ищет кого-то крайнего. Всегда ищет врага, с которым можно повоевать. Но она успокоится и поймет, что это мой выбор.