Ханна пожала плечами.

– Кто знает? Он всегда пользовался большим успехом у женщин, чем этого заслуживает любой мужчина. Он поход на шмеля, – попробует один цветок, насладится и перелетает на другой.

«Насладится», с досадой подумала Мэри, вспоминая, как он мимоходом поцеловал ее несколько дней назад. Одна из многих. Не то чтобы это ее трогало. Она убедила себя, что ее тогдашняя реакция была вызвана старыми детскими воспоминаниями, но никак не теперешним чувством. И слава Богу, когда речь идет о человеке с такой репутацией!

– Пора! – воскликнула Ханна. – Надеюсь, ты не будешь стесняться обращаться ко мне, если возникнет необходимость.

Мэри не могла представить ситуацию, в которой она обратилась бы к Ханне за помощью, но привитые с детства манеры заставили ее ответить:

– Спасибо, я вам благодарна. Но думаю, что мне удастся справиться самой. Особенно если Билл сумеет починить наш старый пикап. – И подумав, что Тони, видимо, будет подробно пересказано содержание этого разговора, добавила: – Вот немного наведу здесь порядок и дам объявление в газете о платных конюшнях. Судя по всем этим новомодным коттеджам, думаю, здесь многие должны иметь лошадей.

Ханна слегка прищурилась.

– Тони сказал, что ты хочешь помочь отцу выкупить землю. Разумно ли это, если принять во внимание его здоровье? Или ты собираешься переехать сюда насовсем, чтобы помогать ему содержать ранчо?

– Я не останусь насовсем, – произнесла Мэри. – Мой дом в Калифорнии. Если отец останется здесь, я найду кого-нибудь ему в помощь. Это его дом, и я сделаю все, что смогу, чтобы сохранить его.

Словно тень пробежала по лицу Ханны, но через мгновение она улыбнулась открыто и располагающе.

– Я уверена, что ты сумеешь.

Она повернулась и поспешила через пастбище, разделявшее владения Мартинесов и Голардо.


Прошло еще два дня. Утром Мэри как никогда была далека от мыслей о Тони. Она пыталась вывести Боя из конюшни. Ей удалось прицепить повод к его уздечке, но своенравный жеребец тряс головой, фыркал и отказывался выходить.

– Помощь не требуется? – Голос Тони прозвучал настолько неожиданно, что она подскочила на месте.

– Господи! Что ты здесь делаешь? – спросила она, приходя в себя от неожиданности.

Бой сильно дернул повод, и она едва не выпустила его из рук.

– Ты ужасно напугал меня.

Он виновато улыбнулся.

– Извини. Я сначала подошел к дому, но услышал в конюшне ржание и заглянул узнать, все ли в порядке.

– Я в полном порядке, – ответила Мэри, пытаясь успокоить внезапно участившийся пульс. Она кивнула на Боя, который перестал рваться и приветствовал Тони негромким ржанием. – Но вот он... Мне нужно вывести его, чтобы привести в порядок стойло и вычистить его самого, а он ведет себя, словно я собираюсь отправить его на мыловаренный завод. – Она сердито взглянула на жеребца. – Не такая плохая мысль, между прочим.

Тони хмыкнул и, прежде чем она успела возразить, отобрал у нее кожаный повод.

– Дай-ка, я попробую.

Он тихо защелкал языком и спокойно двинулся к двери. К негодованию Мэри, жеребец помедлил лишь мгновение, а потом послушно пошел следом.

– Только не надейся, что папина страховка покроет твои расходы на лечение, если этот негодник решит наступить тебе на ногу.

– Он этого не сделает, – произнес Тони тихим успокаивающим голосом, его рука уже плавно скользила по темному лошадиному боку. – Правда, мой мальчик?

Бой издал низкий умиротворенный звук и замер как вкопанный. Чувствуя себя довольно глупо, Мэри скрестила руки на груди и заметила с сарказмом:

– Очень впечатляюще! Я думала, твое обаяние действует только на представительниц человеческой породы.

Тони бросил на нее недовольный взгляд, но продолжал говорить тем же мягким, завораживающим тоном, проводя щеткой по спине Боя:

– Ты, наверное, забыла, что это твой отец учил меня ездить верхом и ходить за лошадьми.

Нет, она не забыла. Когда Тони было лет одиннадцать-двенадцать, каждую свободную минуту, освободившись от домашней работы, он прибегал на ранчо.

Теперь, наблюдая, как он проводил щеткой по буйной, спутанной гриве, она вспомнила, что несколько раз забиралась на сеновал и как завороженная любовалась атлетической грацией его фигуры, пока он чистил кого-нибудь из отцовских питомцев. Как изнемогала она от смутного, неосознанного еще томления. Как стучало ее юное сердечко...

Почти так же, как оно стучит сейчас, вдруг с тревогой подумала она. Мэри была не в силах отвести взгляд от великолепного зрелища, которое он представлял собой; блестящие черные волосы, едва касающиеся сзади воротничка, широкие плечи, натягивающие тонкую голубую ткань рубашки, безупречно сидящие джинсы...

Он неожиданно повернулся и поймал ее взгляд, и она почувствовала, как щеки заливает румянец.

– Почему ты меня так рассматриваешь? – спросил он, и рука его замерла на холке лошади.

Мэри сурово упрекнула себя. С его-то опытом он, должно быть, видит ее насквозь.

– К-как «так»? – пробормотала она, запнувшись.

Он слегка улыбнулся и медленно направился к ней.

– Ты опять строишь мне свои оленьи глазки, – пробормотал он, – как и в тот раз, когда я поцеловал тебя.

– Я смотрела так от потрясения и обиды, – ответила она, машинально отступая назад.

– Обиды? – Он покачал головой. – Не думаю. Потрясение – может быть. Я и сам был слегка ошеломлен. Ты меня просто сразила.

Говоря это, он посмотрел на ее губы, и она почувствовала, как они начинают гореть под его взглядом.

– По правде говоря, я хотел бы попробовать еще раз, просто чтобы убедиться, не была ли это случайность.

Значит, и он тоже что-то чувствовал, удивилась Мэри. Но она и так с трудом подавляла сейчас неожиданно налетевшие чувства и вовсе не нуждалась в его праздных опытах.

– Ты не можешь меня поцеловать, – пробормотала она неловко, задев плечом столб у входа в загон.

– Почему? – спросил он, быстро сокращая расстояние в три фута, оставшееся между ними.

– Потому, что я не хочу.

– Правда? Но твои глаза говорят совсем другое.

И он обезоруживающе улыбнулся ей. Мэри почувствовала, как бурной волной в ней всколыхнулось что-то дикое, стихийное, напугавшее ее саму. Она торопливо отвела взгляд.

– Ты... совершенно неправильно понимаешь меня.

– Да? Тогда перестань убегать и докажи, что я ошибаюсь. – Он остановился перед ней. – Ну, Мэри, посмотри мне в глаза и скажи, что ничего не чувствуешь. И скажи, что ты не помнишь, как мы поцеловались впервые много лет назад. Тогда ты чувствовала то же, что и я?

Вспыхнувший гнев подавил ее внутренний трепет.

– Как ты смеешь меня спрашивать! – воскликнула она, едва не опрокинув стоявшее у забора ведро с водой. – Разве тот поцелуй для тебя что-нибудь значил? Ты тогда оттолкнул меня, помнишь? А потом я словно перестала для тебя существовать.

– Чего же ты ждала? Ты тогда была совсем малышкой.

– Мне было уже четырнадцать лет, – ответила она, чувствуя, как внутри у нее все закипает.

– И ты переживала первые восторги щенячьей любви. – Он покачал головой. – Мне странно, что тот случай до сих пор тебя так волнует. Словно ты все еще не рассталась с тем великим и трепетным чувством.

– Из всех самовлюбленных типов... – Она никак не могла найти подходящих слов, и горечь обиды, пыл негодования, подавляемые столько лет, прорвались наконец наружу. Но сильнее всего ее возмутила истина, прозвучавшая в его словах. Кипя от гнева, она огляделась вокруг в поисках предмета, который помог бы ей выразить свое возмущение. И словно дар небес – ведро, полное воды, стояло наготове у ее ног. Не думая ни секунды, она схватила его и выплеснула содержимое на своего обидчика, окатив его с головы до ног.

Наступила напряженная тишина, и Мэри со страхом поняла, что сейчас последует ответная реакция. С минуту Тони молча смотрел на нее, и вода стекала струйками по его лицу. Потом его глаза потемнели, и он резко шагнул к ней. Мэри испуганно выпустила ведро и стремительно бросилась к конюшням, намереваясь закрыться в кладовой. Но, к несчастью, Тони был слишком быстр.

Она едва успела вбежать внутрь, как сильные руки обхватили ее сзади, и они оба упали на охапку сена. До сих пор Мэри испытывала только испуг, но, когда Тони навалился на нее и сжал запястья, ее охватил настоящий ужас, коренящийся в далеком воспоминании, когда она так же беспомощно лежала, пригвожденная к земле тяжестью мужского тела. Мэри почувствовала, как истерический страх душит ее, и попыталась крикнуть но из ее губ вылетел только слабый сдавленный звук, в глазах потемнело, и она, ничего не видя, забилась в его руках. Смутно она слышала его голос:

– Мэри, ради Бога...

Сначала он пытался удержать ее, но вдруг она внезапно почувствовала себя полностью свободной, перекатилась на бок и сжалась в несчастный маленький комок.

– Мэри, милая, прости. Я вовсе не хотел напугать тебя.

Прикосновение руки заставило ее вздрогнуть и отодвинуться, но он не убрал руку и продолжал осторожно поглаживать ее плечо. Она никак не могла справиться с дрожью, сотрясавшей все ее тело, но постепенно, медленно, начала приходить в себя. Мало-помалу дрожь утихла, а голос Тони делал свое дело, успокаивая и утешая.

– Я никогда бы не обидел тебя, Мэри, – говорил он тихо. – Ты должна это помнить. Правда, я на секунду потерял голову, когда ты окатила меня водой, но я хотел только поцеловать тебя, и ничего больше. Ты мне веришь?

Она и сама постепенно начала понимать, что охватившая ее паника случилась скорее из-за воспоминаний о мальчишке, который воспользовался своим старшинством, чтобы одержать над ней верх. Но Тони никогда прежде не причинял ей боли. И она кивнула в знак согласия, все еще будучи не в силах вымолвить ни слова.

– Вот и хорошо, – откликнулся он с облегчением. – Но ты можешь сказать, чего ты так испугалась?

Рассказать ему про Эдди? Нет, невозможно. Даже Эдварду она не рассказывала ничего. Она затрясла головой и судорожно вздохнула.

– Ну хорошо. Можно я только обниму тебя – одной рукой, на минуту. Не могу видеть, когда ты лежишь вот так.

Ей показалось, что в его голосе прозвучало отчаяние. И от удивления она не смогла возразить.

– Хорошо, – прошептала она, заставив себя не отстраниться, и остаться на месте, когда он опустился на сено за ее спиной и осторожно положил руку ей на талию. Она чувствовала, как его тело вытянулось вдоль ее скорченной фигурки, и, хотя он касался ее только рукой, его тепло начало передаваться ей, как при крепком объятии. Через минуту он снова спросил:

– Значит, ты не скажешь мне, почему ты так испугалась? Ведь я никогда не сделал ничего такого, чтобы ты боялась меня, правда?

Не желая лгать, она согласно покачала головой.

– Нет, дело не в тебе. Я просто... не хочу говорить об этом.

– Тогда я объясню тебе, что случилось, когда мы поцеловались в первый раз. Перед тем как устроить мне неожиданный душ, ты обвинила меня в том, что я ничего не чувствовал. Как раз наоборот, я чувствовал слишком много. Я тогда был довольно черствым девятнадцатилетним парнем и воображал, что уже знаю о женщинах все. Но вот меня поцеловала девочка, знакомая мне с самого рождения, и я едва не потерял самообладания.

Она втянула в себя воздух. И он не шутит?

– Что ты сказал? – переспросила она беззвучно.

– Я сказал, что ты зажгла меня, увлекла, называй как хочешь. Я почувствовал желание, вопреки здравому смыслу. Я хотел обладать тобой. Ты пришла утешить меня, а я почувствовал, что еще миг, и не смогу владеть собой. Мне захотелось увлечь тебя на траву, ощутить близость твоего юного, невинного тела... Вот почему я оттолкнул тебя, и с тех пор бежал от тебя, как от чумы. Испытав такое от одного лишь поцелуя, я не мог теперь доверять себе.

Он потянул ее за плечо и повернул на спину.

– И, – продолжал он, склоняя к ней свое лицо, – судя по тому, что я испытал недавно на складе, действие твоих чар на меня за все эти годы ничуть не ослабело.

– Тони, – начала она, собираясь просить его замолчать, но слова разлетелись, как пылинки в солнечном свете, когда она заглянула в бездонную синеву его глаз. Он провел рукой по ее плечу, она ощутила кончики его пальцев на изгибе шеи, на нежной коже щеки. Они медленно обвели ее высокую выгнутую бровь, спустились по прямому носу, а когда его пальцы слегка коснулись ее губ, она почувствовала словно их коснулся язычок пламени.

– Какая ты красивая, – медленно проговорил он низким бархатистым голосом. – Я хотел бы поцеловать тебя еще раз. Ты не будешь возражать?

На миг она растерялась, попыталась собраться с мыслями, но смогла лишь выдохнуть едва слышно:

– Ты не должен...

– Почему? – Его палец опять заскользил по ее губам, электризуя их, и она подумала, что сейчас сойдет с ума. – Ведь теперь ты больше не ребенок.

Ее сердце гулко застучало, но уже не от страха. Головокружительное ожидание переполнило ее.