Ребенок начал плакать, то ли испугавшись звука ее голоса, то ли каким-то образом почувствовав, что мать отвергает его. Юлия быстро подхватила ребенка и со странным выражением взглянула на Зенобию.

Баб поспешила к царице.

— Что такое, дитя мое? Что случилось?

— Я не хочу ее! Я не хочу ее! Я рожаю для моего Ястреба сыновей, а не дочерей.

— Но этот ребенок — последнее дитя господина Одената. Несомненно, это самый драгоценный подарок для тебя, дитя мое, — сурово возразила Баб. — Что ты имеешь в виду, говоря, что не хочешь ее? Конечно же, ты не хочешь. У тебя были трудные роды, и это помутило твой рассудок.

— Унесите ее! — кричала Зенобия.

Баб кивнула Юлии, и они поспешно вышли из комнаты, оставив царицу в одиночестве. В душе Зенобии царило смятение. Голос, который она слышала, был голосом Марка Бритайна! Разрозненные образы в ее памяти начали соединяться в единое целое, когда она изо всей силы пыталась сконцентрироваться, стараясь отыскать ключ, который откроет эту тайну. Однако этот ключ все ускользал от нее, и все это в сочетании с тяжелыми родами привело к тому, что вскоре она в изнеможении заснула.

Когда несколько часов спустя она проснулась, была глубокая ночь. Слабое пламя отбрасывало мерцающие отблески на стены, потолок и пол. Наступила ранняя весна, и ночи стояли еще прохладные, и она натянула на себя покрывала. Она вспомнила. Она вспомнила все о той жаркой июльской ночи, когда умер Оденат. Она вспомнила, с какой готовностью отдалась Марку Бритайну и какую нежную, страстную, дивную любовь он подарил ей.

«Я люблю тебя, — сказал он тогда. — Я всегда любил тебя. Я любил тебя в незапамятные времена и буду любить тебя еще долго после того, как всякие напоминания о нас будут стерты с лица земли».

Какая сокрушительная сила была в этом обязательстве! Ребенок, несомненно, его. Эта девочка никак не может быть дочерью Одената. Знает ли он об этом? И, что еще важнее, кто еще об этом знает?

— Адрия! Адрия, проснись! — крикнула она девушке-рабыне, которая спала на полу у подножия ее ложа.

Девушка неловко поднялась на ноги, протирая со сна глаза.

— Да, ваше величество! Чего желаете?

— Приведи сюда старую Баб, — приказала Зенобия. — А потом еще Кассия Лонгина. Поспеши, девушка!

Рабыня выбежала из комнаты.

Зенобия на несколько минут заставила себя выкинуть все эти мысли из головы. Потом дверь ее спальни открылась и поспешно вошла старая Баб. Она спросила:

— Как ты себя чувствуешь, дитя мое? Что случилось?

— Я послала за Кассием Лонгином, — ответила Зенобия. — Когда он придет, мы поговорим. Посмотри, не задержался ли кто-нибудь возле моей двери. Нас никто не должен слышать. Ты понимаешь?

Баб кивнула.

Дверь снова открылась, и вошел Кассий Лонгин, слегка заспанный.

— Ваше величество? — произнес он.

— Адрия, мне нужно поговорить с ними наедине. В эту ночь ты мне больше не понадобишься. Ступай в комнаты прислуги и ложись спать.

— Слушаюсь, ваше величество, — ответила девушка и вышла прочь из комнаты.

Баб оставила дверь спальни открытой и удостоверилась, что девушка покинула прихожую. Охрана при входе в апартаменты не позволит никому другому войти сюда. И она снова повернулась к Зенобии.

Царица перевела взгляд с Кассия Лонгина на Баб.

— Этот ребенок — не от Одената, — сказала она, наблюдая за их реакцией.

— Как бы то ни было, — быстро ответил Лонгин, — похоже, никто не сомневается в его отцовстве, ваше величество. Кроме того, маленькая царевна все равно никогда не сможет унаследовать трон, так что династия останется незапятнанной.

— Вы с самого начала обо всем знали, вы оба, — сказала Зенобия.

— Да, я знал. Баб тоже подозревала, хотя и надеялась, что ее подозрения окажутся беспочвенными. Но мы с ней сопоставили факты и пришли к общему мнению — ребенок не от Одената.

— А он знает?

— Нет, — ответил Лонгин. — Лучше, если он не будет знать об этом.

— Значит, вы подумали, что так будет лучше? Ее тон был холоден, но он не испугался.

— То, что произошло, результат потрясения, которое вы испытали в связи со смертью царя. А потом этот инцидент исчез из вашей памяти. Я не мог рассказать вам правду из страха, что это подвергнет опасности ваше здоровье и здоровье вашего ребенка. Вы — царица Пальмиры. Вот для чего вы родились на свет, вот в чем ваше предназначение! Я не знаю, сможет ли он с готовностью принять этот факт, если вы станете любовниками.

— Не вам принимать такое решение! — в ярости воскликнула Зенобия.

— Вы не можете сделать этого! — парировал он. — Я всего лишь стремлюсь защитить вас и юного царя! Неужели вы действительно готовы пожертвовать всем ради любовника? Я так не думаю, ваше величество. Вы, может быть, и любите его, но самое первое и самое главное — это то, что вы — Зенобия, царица Пальмиры!

— А разве нельзя иметь и то, и другое? Ее глаза наполнялись слезами.

— Это зависит от Марка Бритайна, ваше величество. Вы, я знаю, способны и любить, и править одновременно. Но вот ему придется любить вас, несмотря на то что вы царица. Не думаю, что он поведет себя разумно, ваше величество.

— Но он должен знать, что Мавия — его дочь, — сказала Зенобия.

— Мавия? — воскликнули оба.

— Да, моя дочь. Я решила назвать ее Мавией, — ответила царица.

— Неужели действительно необходимо сказать ему об этом? Кассий Лонгин выглядел расстроенным.

— Ох, Лонгин, ты слишком беспокоишься, — мягко произнесла Зенобия. — Я не могу утаить от него это, а кроме того, она похожа на него: волосы, глаза…

— У всех новорожденных детей голубые глаза, — с надеждой сказал Лонгин.

— Но не такого оттенка. Глаза у Мавии такие же голубые, как у ее отца, и у них то же выражение.

— Но он не сможет публично признать ее. Даже сейчас еще найдутся люди, которые станут дискредитировать вас и лишат регентства.

— Не сомневаюсь, что Марк так же, как и мы, позаботится о безопасности Мавии, Лонгин.

Она повернулась к старой Баб.

— Марк Бритайн был здесь, во дворце, сегодня ночью?

— Да, дитя мое. Он и сейчас еще спит в своих апартаментах.

— Приведи его сюда тайно. Баб. Когда он благополучно доберется, ты должна принести мне дочь.

— Хорошо, — старуха поспешно вышла.

— Каковы ваши планы? — спросил Лонгин.

— Он должен признать ее своим ребенком в вашем присутствии и в присутствии Баб. Если со мной когда-нибудь что-то случится, то Марк должен позаботиться о своей дочери вместо меня. Вы, несомненно, поддерживаете это решение?

Лонгин кивнул.

— Вы мудры, ваше величество.

— Лонгин, вы — мой самый верный друг! Что бы я делала без вас?

— У вас никогда не будет причин сомневаться во мне, ваше величество, — пылко произнес он. — Я всегда буду служить вам! Дверь спальни отворилась, чтобы впустить Марка Бритайна. Его подняли с постели сонного, и он успел накинуть только короткую тунику. Его взгляд с тревогой остановился на ней:

— Оставьте нас, Лонгин! Подождите снаружи вместе с Баб.

Я вас позову, когда вы понадобитесь.

Лонгин вышел, даже не обернувшись, и услышал, как дверь закрылась за ним. Марк медленно приблизился к кровати, где лежала Зенобия, опираясь на подушки. Его взгляд не отрывался от ее лица, и сердце с надеждой подскочило в груди, когда он услышал, как она произнесла нежным голосом:

— Я помню, Марк. Я все помню! Он не знал, что сказать, и тогда она похлопала по своей постели, побуждая его сесть рядом с ней.

— Я помню, — повторила она, — и ни о чем не жалею.

— Значит, мои молитвы услышаны, любимая, — сказал он.

— Это твой ребенок.

— Что?!

Его лицо выразило одновременно и потрясение, и удивление, и невероятный восторг.

— Как это?

От смеха она прикусила губу.

— Неужели ты не знал? — слегка поддразнивала его она.

— Я хочу сказать, почему вы уверены в этом?

— Я не была с Оденатом много месяцев, мой дорогой. Мавия — такое имя я выбрала для нашей дочери — зачата в ночь смерти Одената. Разумеется, ты не сможешь официально признать ее, Марк. Мои враги использовали бы такие сведения, чтобы уничтожить мою династию, а я не могу позволить, вернее сказать, не допущу, чтобы это случилось! Однако признаешь ли ты ее в присутствии верной Баб и доброго Лонгина, как признал бы настоящий отец-римлянин?

Эта просьба была просьбой и царицы, и женщины одновременно. Дочь! У него есть дочь!

— Я признаю ее, любимая, — сказал он.

— Спасибо, Марк, — ответила она. — Я знаю, это нелегко, ведь все будут думать, что это дитя Одената.

— Могу я увидеть ее?

— Только если поцелуешь меня, Марк Бритайн. Видишь, я действительно ужасная женщина, потому что хочу взыскать с тебя штраф за то, что должно было бы быть твоим правом!

Неторопливая улыбка осветила его черты. Большой рукой он взял ее за подбородок, в то время как пальцами другой руки нежно погладил ее по щеке. Она отдалась его ласке, а он гладил ее по ее векам, по носу, по высоким скулам, прикоснулся к ее нежным, как лепестки, губам. Она поцеловала кончики его пальцев. Потом он опустил голову, и его губы прижались к ее губам. Ласка, которую они дарили друг другу, исторгла слезы из ее глаз. Почувствовав на ее щеках влагу, он поднял голову и пристально взглянул ей в глаза.

— Любимая, почему ты плачешь?

— Ох, Марк, встречал ли ты когда-нибудь женщину, которая плачет от радости? Я так счастлива!

— Ты любишь меня, Зенобия?

— Да, я люблю тебя, — сказала она без колебаний.

— Позволь мне увидеть нашу дочь! — сказал он. Она позвала старую Баб и Лонгина, и они вошли в комнату. На руках Баб несла спящего ребенка. Она положила его к ногам Марка. Он тут же взял малышку на руки и этим простым действием признал Мавию своей дочерью. Теперь, что бы ни случилось, малышка получит доступ ко всем правам и привилегиям, которые дает членство в римской семье. Однако об этом никто никогда не должен узнать, ведь все станут считать Мавию дочерью Одената, родившейся после его смерти, и царевной Пальмиры.

Марк Бритайн посмотрел на ребенка с умильным выражением.

— Она прекрасна, — тихо произнес он, боясь разбудить ее. Он чуть ли не дрожал, так сильно было его волнение. Это крошечное человеческое существо — его дочь, дарованная богами, как подтверждение его любви к Зенобии. Он перевел глаза с ребенка на его мать.

— Выходи за меня замуж, — тихо сказал он. — Время траура уже почти кончилось. Мы любим друг друга.

— Я не могу этого сделать, — спокойно ответила она. — Ведь я — царица Пальмиры, и если мы поженимся, то тем самым поставим под угрозу монархию Вабы. Если я останусь регентшей, найдутся люди, которые будут утверждать, будто ты, римлянин, влияешь на меня в ущерб интересам пальмирцев. Однако, что еще более вероятно, совет десяти может вообще лишить меня регентства. А я не могу доверить никому другому распоряжаться судьбой города вместо моего сына.

— А когда Ваба станет мужчиной, Зенобия? Тогда ты передашь ему бразды правления и будешь жить для себя?

— Не ссорься со мной, любовь моя, — сказала она, избегая ответа на его вопрос. — Разве ты не мой супруг? Ты любишь меня, я люблю тебя, и у нас есть ребенок.

Он взглянул на нее, и она увидела в этом взгляде боль, обиду, гнев, негодование и смирение.

— Итак, я буду известен как любовник царицы, а не как ее муж, — тихо сказал он.

— Это не имеет значения, — так же тихо ответила она, — являюсь ли я твоей официальной женой или нет. Ты все равно будешь моим любовником, Марк. Неужели это так ужасно?

«Лонгин прав», — с горечью подумал Марк. Женщина, которую он любит, выше всего ставит долг. Он не может ни жениться на ней, ни иметь собственного ребенка. И все же он любил Зенобию. Если она хотела подавить его мужскую гордость, то он сам сделает это. Когда он задумался об этом, то осознал, что ее отношение к своему долгу на самом деле не отличалось от его собственного.

— Так, значит, я твой любовник? — спросил он.

— Ты им станешь, — твердо ответила она, глядя на него. Он почувствовал, как по его телу пробежал холодок желания.

— Когда же? — спросил он, улыбнувшись.

— Мне надо оправиться после рождения Мавии, мой дорогой.

Словно откликаясь на свое имя, ребенок открыл глаза и взглянул на огромного мужчину, издав тихий звук, который тут же привлек внимание отца. Марк снова взглянул на свою дочь. Как она очаровательна! Он нежно прикоснулся к ее розовой щечке; Мавия повернула головку, и маленький бутон ее рта раскрылся.

— Дай ее мне, — сказала Зенобия. — Она уже проголодалась. Лонгин, возвращайтесь к себе и ложитесь спать. Мы поговорим утром. Баб, ты не против подождать в прихожей, пока Мавия не будет готова вернуться в свою колыбельку?

Протянув к дочери руки, Зенобия поднесла ее к своей пышной груди. Она даже не заметила, как вышли Лонгин и Баб. Вначале ребенок не знал, что делать, но царица осторожно заставила ее взять в рот сосок и мягко надавила на него, выдавив немного жидкости из груди. Как только ребенок распробовал питательный напиток, инстинкт взял верх, и он принялся сосать, вначале робко, а потом все более энергично.