— Ты ничего не позволишь мне, римлянин? — тихо произнесла ока.

— Это опасно. Мы дали тебе город, а ты взяла целую империю. Известно, что ты кусаешь руку, которая кормит тебя, Зенобия.

Ее рука мелькнула в воздухе, застав его врасплох, и хлестнула его по лицу. Мгновенно его черты исказились от гнева, и схватив ее за руку, он с силой завел ее ей за спину.

— Если ты ни должна была бы предстать перед твоим народом и сыном, я ударил бы тебя, — произнес он сквозь стиснутые зубы. — Никогда больше не поднимай на меня руку, богиня!

— Ты делаешь мне больно, римлянин, — прошипела она в ответ, не осмеливаясь сопротивляться из страха, что он сломает ей руку.

Гнев постепенно сошел с его лица, и он освободил ее от железной хватки.

— Предупреждаю только об одном, богиня, — холодно произнес он. — Оставайся здесь и не двигайся. Тебе сообщат, когда понадобишься мне.

Он вышел из палатки; она осталась одна и стала прислушиваться. Она слышала шум множества ног, приглушенные звуки голосов. Потом вдруг наступила тишина, последовавшая за звуками фанфар, в ответ на которые прозвучал сигнал пальмирских труб с вершины городской стены. Сердце Зенобии забилось быстрее. Она ясно услышала голос Аврелиана.

— Народ Пальмиры. Я — Аврелиан! Слушайте меня внимательно! Сейчас в моей власти находится ваша мятежная царица Зенобия. Сдайтесь мне, и я пощажу не только ее, но также всех вас и ваш город. Я не стану налагать на вас штраф, потому что это не ваша вина, а вина вашей чрезмерно гордой царицы. К завтрашнему дню, к этому самому часу вы должны принять решение.

Зенобия почувствовала, как ее гнев усиливается. Какова наглость этого римлянина! И в самом деле, » чрезмерно гордая «! Потом она услышала голос Кассия Лонгина.

— Вы говорите, что пощадите царицу, император римлян? Но ведь вы, несомненно, не позволите ей править в своем городе? Что вы скажете на это?

— Кто этот человек?

Зенобия услышала, как Аврелиан задал этот вопрос Гаю Цицерону.

— Его зовут Кассий Лонгин. Он — главный советник царицы.

— А не царя?

— Не знаю. Он приехал в Пальмиру из Афин много лет назад, чтобы служить Зенобии. Возможно, он дает советы также и юному царю. Я вижу, что этот мальчик стоит рядом с ним. Вы можете ответить ему, не уронив свою гордость, цезарь!

— Вашей царице, Кассий Лонгин, никогда больше не позволят править Пальмирой, — сказал Аврелиан. — Теперь она — пленница империи. Она поедет в Рим и пройдет в моей триумфальной процессии. А что будет потом, не знаю. Ее судьбу решит сенат. Но если граждане Пальмиры снова станут верноподданными Рима, сенат, возможно, проявит милосердие.

— А кто же будет править Пальмирой, римлянин? — был следующий вопрос Лонгина. — Позволят ли нашему царю сохранить свое положение, если мы сдадимся тебе?

— Может быть, — ответил Аврелиан. — Царь Вабаллат никогда не проявлял нелояльности по отношению к Риму, а только его мать.

» Лжец! — в ярости думала Зенобия. — Я точно знаю, что ты собираешься делать. Ох, отец Юпитер, услышь мои молитвы! Не позволяй, чтобы вкрадчивые речи этой римской Минервы12, такой мудрой, поколебали мой народ, благослови моего сына мудростью, чтобы он увидел правду!«

— Вы заявляете, что наша царица у вас, Аврелиан, — снова раздался голос Лонгина. — Но откуда нам знать, что вы говорите правду? Покажите Зенобию Пальмирскую, чтобы мы могли знать наверняка!

Внезапно шатер палатки над головой Зенобии был сдернут, а ее стены упали, открыв Зенобию взорам всех, кто стоял на стенах Пальмиры.

— Вот ваша царица! — драматическим голосом возвестил Аврелиан.

Зенобия знала, что у нее будет только один шанс, и во всю мощь своих легких крикнула так, чтобы все услышали ее:

— Не сдавайся, сын мой! Я счастлива умереть ради Пальмиры!

По сигналу Аврелиана один из легионеров прыгнул вперед, чтобы заставить ее замолчать. Одной рукой он обхватил ее талию, а другой крепко зажал рот. Зенобия даже не пыталась бороться. Она сказала то, что хотела, и это произвело необходимый эффект. Народ, собравшийся на стенах великого города-оазиса, начал нараспев повторять ее имя, вначале тихо, а потом все громче и громче, пока этот крик не перешел в рев открытого неповиновения.

— Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия!

— Отведите ее в мою палатку, — в ярости приказал римский император.

Зенобия оттолкнула руку, которая оскорбительно зажимала ей рот, и насмешливо захохотала, обращаясь к Аврелиану.

— Теперь мы квиты, римлянин. Прошлой ночью ты выиграл битву грубой силой, но эту утреннюю битву выиграла я благодаря превосходству в тактике.

Потом она стряхнула державшую ее руку легионера.

— Убери свою руку, свинья! Я в состоянии вернуться к себе и без твоей помощи!

И в доказательство она быстро пошла прочь. Гай Цицерон взглянул на императора.

— Я думаю о том, сдадутся они или нет, — тихо сказал он. — Вы же видите, она держит народ в ладони своей руки. Император в раздражении повернулся к нему.

— Решение не за ними, а, скорее, за юным царем. Он сдастся именно по той причине, что царица не велела ему сдаваться. Мои шпионы сообщили, что он обижен на царицу и очень хочет стать самостоятельным. Он откроет ворота завтра. Подожди, и ты увидишь, прав я или нет. Гай.

— Люди беспокойны, цезарь. Каковы будут ваши приказы на сегодня?

— Думаю, лучше всего провести учения под этим великолепным солнцем. Это избавит их от недостойных мыслей. Потом они вернутся и проведут остаток дня, готовя амуницию для завтрашнего триумфального вступления в Пальмиру. И только после этого смогут отдохнуть. Поощряй их нанести визит проституткам. Я не хочу никаких сцен насилия завтра, когда мы войдем в Пальмиру. Город, полный обиженных мятежников, — это не в наших интересах. Я хочу сместить правительство и заменить его нашими людьми. Но, за исключением этого, дела в Пальмире пойдут, как обычно.

Гай Цицерон отдал императору честь.

— Все будет так, как приказывает цезарь! — сказал он и, повернувшись, поспешно вышел, чтобы отдать приказ.

Аврелиан сел на край помоста и стал болтать ногами. Ему было приятно ощущать на своем теле жаркие лучи солнца. Он усмехнулся про себя, вспомнив, как старики в его иллирийском селении сидели и болтали на зимнем солнышке. Неужели он становится похожим на них? За всю свою жизнь он не знал ни полководцев, ни императоров, которые отличались бы долголетием.

Он снова усмехнулся. Что за странные мысли навещают его сегодня! Это и правда признак почтенного возраста. Вот он сидит здесь накануне своего величайшего триумфа, словно старая черепаха на вершине скалы посреди моря, философствуя в лучах солнца. Он взглянул вверх, на стену Пальмиры, но эта белая мраморная преграда ничего не говорила ему о тех красотах, которые скрываются за ней. Говорили, что Пальмира — это восточный Рим, даже прекраснее. Ну что же, завтра он увидит и оценит сам.

Волчья улыбка исказила его черты. Зенобия будет очень сердита на мальчишку. Теперь юному царю Пальмиры предстоит принять свое первое серьезное решение, и это решение будет стоить ему трона. Да, Зенобия очень рассердится, и он не мог винить ее. Он, сам будучи правителем, понимал ее. Она и ее покойный муж много трудились, чтобы восстановить Восточную империю, и вот теперь он отберет ее.

Аврелиан спрыгнул с помоста и направился в центр лагеря. По пути он заметил, что центурионы уже усердно муштруют солдат.

Но он не вернулся в свою палатку. Вместо этого Аврелиан поспешил в штаб, где его ожидали дела империи. Дурантис, его секретарь, уже напряженно работал, вскрывая депеши и раскладывая их в стопки в соответствии с их важностью.

— Доброе утро, Дурантис. Есть что-нибудь срочное?

— Нет, цезарь. Ничего серьезного.

— Что-нибудь личное?

— Письмо от императрицы Ульпии. Она пишет, что у нее все в порядке, но у вашей племянницы Кариссы последние месяцы беременности проходят тяжело.

— Есть ли какие-либо упоминания о муже моей племянницы, Марке Александре?

— Нет, цезарь.

— Ну что ж, давайте перейдем к работе с корреспонденцией! — сказал император. — У меня есть планы на послеполуденные часы.

Он уселся на стул и начал быстро диктовать сопящему писцу, сидевшему за столиком сбоку, в то время как Дурантис нашептывал ему на ухо замечания и напоминания.

В спальной палатке Аврелиана Зенобия деловито беседовала с Баб и Тамар.

— Какое у него было настроение, когда ты оставила его. Баб? — расспрашивала она свою старую няню.

— Он очень расстроился, когда вы попали в плен, ваше величество, не знает, что же ему делать дальше. Госпожа Флавия не покидала его ни на минуту.

— Очень мило со стороны Флавии, — заметила Зенобия. — На самом деле она сильнее, чем это может показаться, судя по ее милой внешности. Он не должен сдаваться!

— Но ведь он — не ты, моя дорогая, — сказала Тамар с таким видом, словно все уже было решено. — Но он и не Оденат. Если он не сдастся, ты поплатишься за это жизнью. Пальмирцы последуют за тобой куда угодно, Зенобия. Они будут морить себя голодом до смерти и убьют своих детей, чтобы угодить тебе. Но ты не имеешь права просить их об этом, моя дорогая. Ты не можешь отплатить им за их верность смертью и разрушением. Ты проиграла эту войну. Не вовлекай Пальмиру и все ее население в войну, которая идет внутри тебя!

Старая Баб резко втянула в себя воздух. Тамар права, такую правду еще никто и никогда не говорил Зенобии. Но прекрасная царица сердито вскинула темноволосую голову и ответила:

— Единственная война, которую я веду, — это война с Римом. С того дня, когда они убили мою мать, Рим стал моим врагом. Если Ваба откроет им ворота, он мне больше не сын. Я буду сражаться с римлянами до самой смерти! . — Неужели ты лишилась способности здраво рассуждать, Зенобия? С тех пор, как ты узнала о женитьбе Марка, твоя ненависть толкает тебя к самоуничтожению. Нет, не смотри на меня сердито! Все, кроме тебя, видят это. Я здесь вместе с Баб, потому что меня попросил об этом твой отец. Он не проживет долго, Зенобия, и больше всего он боится, что ты разрушишь все то, ради чего так упорно трудился Оденат, и своим упрямством лишишь Вабу его права наследства. Ты — любимое дитя своего отца, моя дорогая, а единственное, что Забаай всегда желал своей дочери, — счастья.

— Счастья? — Зенобия грубо рассмеялась. — На свете нет счастья, Тамар! Есть только выживание, а выживает самый мудрый, богатый и сильный! Тот, кто выжил, может наслаждаться бытием, но и только!

— Не хитри со мной! — огрызнулась Тамар. Ее добродушие и терпение подходили к концу. — Ты ведь разумная женщина. Так возьми же себя в руки, если не ради себя самой, так ради тех, кто любит тебя и заботится о тебе!

Она с любовью обняла Зенобию, и на короткое мгновение все стало таким же, каким было много лет назад, в те времена, когда не было никакого Марка Александра Бритайна.

Зенобия сбросила руку Тамар со своих плеч и сказала:

— Я ничего не могу обещать, Тамар. Возвращайся к моему отцу и скажи, что я люблю его. Больше мне нечего сказать.

Со вздохом Тамар поцеловала Зенобию в лоб и, оставив царицу в одиночестве, ушла вместе с Баб, которая благополучно проводила ее через тылы лагеря к палаткам ее сына Акбара.

В ярости Зенобия металась по палатке, обуреваемая жаждой разрушения, чему скудная обстановка жилища Аврелиана отнюдь не способствовала. Это еще больше усилило ее ярость, которая излилась бурным потоком слез. Она не могла остановить эту реку, которая струилась по щекам. Казалось, что вся печаль, вся боль и разочарование последних месяцев наконец-то исходили из нее, ***

В послеполуденный жар Аврелиан вернулся к себе с намерением еще раз доставить себе удовольствие со своей прекрасной пленницей. Но едва ли он был подготовлен к тому зрелищу, которое предстало перед его глазами. Зенобия лежала на ложе на спине. Ее великолепное золотистое тело соблазнительно просвечивало сквозь прозрачный черный шелк каласириса. Одна рука прикрывала глаза, а другая лежала сбоку, пальцы зажаты в кулак. Одна нога была поднята, а другая вытянута, лицо заплакано. На короткое мгновение Аврелиан почувствовал жалость к отважной царице. Но сейчас перед ним лежала женщина из тех, что ему нравились: податливая и беспомощная. Он сел возле нее.

Она открыла глаза и, казалось, ненависть ошпарила его.

— Чего ты хочешь? — ядовито прошипела она. Сострадание Аврелиана мгновенно улетучилось, он протянул руку, вцепился пальцами в вырез горловины ее платья и быстрым движением разорвал его на две половинки.

— Не думал, что после прошедшей ночи, богиня, тебе придется задавать мне этот вопрос, — насмешливо ответил он.

Когда она сделала попытку подняться, он удержал ее. Его жестокая рука легла ей на горло и пригвоздила к ложу, в то время как другая начала неторопливо ощупывать ее великолепные груди.

Она лежала, мятежная, ее ярость была очевидна, а он играл с полными шелковистыми шарами ее грудей. Соски Зенобии всегда отличались чувствительностью, и она задрожала, когда он стал перекатывать сначала один из них, а потом и другой между пальцами.