Зенобия быстро осознала, какое воздействие ее дерзость оказывала на Аврелиана. Она возбудила его, возбуждение передалось ей. Вместе они разжигали пламя желания. Их тела страстно извивались. Оба они, казалось, были неистощимы. Он тяжко трудился над этой роскошной и прелестной женщиной, которая тяжело дышала под ним. Ее движения поощряли его идти вперед. Никогда еще он не чувствовал себя таким сильным, таким мужественным и бессмертным.

Зенобия вдруг вскрикнула:

— Ах, милая Венера, я умираю!

Аврелиан, издав низкое торжествующее рычание, подождал лишь одно мгновение, убедился, что она уже достигла Олимпа, и принес свою кипящую жертву этой богине любви. Он был потрясен до самой глубины своего существа. Он увидел, что царица Пальмиры лежит в глубоком обмороке. Ее прекрасное тело, покрытое влагой, испускало слабое серебристое сияние, подчеркивавшее бледно-золотистый цвет ее кожи. Он подумал бы, что она мертва, если бы не пульс, который бился в крошечной соблазнительной ямочке в основании ее шеи.

Она воспарила вверх и плавала там, свободная и счастливая, видя под собой горное жилище богов. Потом вдруг она нырнула вниз в вихрь, в залитую светом пропасть, которая разрушала и ее тело, и душу. Что-то случилось, но она не могла понять, что именно. С тихим стоном она пыталась избавиться от этого ощущения гибели. Медленно, почти болезненно она прокладывала себе путь обратно, к сознанию, и первое, что она осознала, когда чувства вернулись к ней, было ощущение чьих-то поцелуев на губах. Зенобия открыла глаза. Аврелиан улыбнулся ей, и его губы вновь завладели ее губами.

Его губы были требовательны, и она покорно соглашалась, целуя его в ответ с таким же пылом. Она открыла рот, чтобы впустить его ищущий язык. Его язык коснулся ее чувствительного неба, и она задрожала. Его язык чувственными движениями терся о ее язык. Потом Аврелиан начал сосать ее язык, словно пытаясь вытянуть из ее раскрытых губ самую ее душу. Она уклонялась, пыталась копировать его действия. Ей было приятно, когда он задрожал, прижавшись к ней. Потом отпрянул от нее и прошептал ей на ухо:

— Богиня, ты погубишь меня!

Впервые за многие месяцы Зенобия почувствовала, что внутри нее бьет ключом искреннее веселье. Ее смех тепло и озорно звучал в его ушах, и он сам тоже усмехнулся.

Некоторое время они лежали рядом. Потом она увидела, что он заснул, и тоже погрузилась в сон. Утром он не делал попыток скрыть от ее слуг, что спал с ней, а Зенобия благоразумно воздержалась от комментариев. Ей отчаянно хотелось спросить его, принял ли он какое-нибудь решение относительно Пальмиры и если да, то какое именно. Но она считала, что задать ему такой чувствительный вопрос после этой необычайной ночи, которую они провели вместе, значило представить все так, словно она намеренно решила использовать свое тело, чтобы повлиять на него. Конечно, так оно и было, но она не собиралась быть честной с римским императором. Он навсегда останется ее врагом, даже если она будет его любовницей. Она попытается смягчить его условия и позаботится о том, чтобы Ваба остался правящим царем Пальмиры.

Она помогла ему выкупаться, а потом выкупалась сама. Когда юная Адрия, помощница Баб, попыталась расчесать длинные волосы Зенобии, Аврелиан взял щетку у нее из рук и сделал это сам, упиваясь шелковистым водопадом ее волос, ниспадавшим до середины спины. Он гладил их своей большой рукой после каждого прохода щетки, и когда Баб ворчанием выразила свое неодобрение, он мягко приказал ей замолчать. Потом, подумав, сказал:

— Принеси своей хозяйке каласирис цвета пламени. Я хочу увидеть ее в наряде невесты.

Потом он наклонился к Зенобии и прошептал ей на ухо:

— Ведь ты — моя невеста, богиня! Ты — единственная женщина, которая заставила меня чувствовать. Думаю, я влюбился в тебя.

— Ты со всеми своими пленницами так обращаешься? — поддразнила она его.

— Не шути со мной, богиня! Я говорю серьезно. Зенобия вздохнула.

— Не влюбляйся в меня, римлянин! Я предупредила тебя, что больше никогда не доверюсь мужчине. Ты — мой враг, однако этим я не могу обидеть тебя. Я честна с тобой.

— В тебе говорит обида. Со временем ты начнешь доверять мне, богиня, — ответил он.

— Собираешься ли ты сегодня созвать собрание совета? — спросила она, пытаясь переменить тему разговора.

— Собрание уже назначено на полуденный час, богиня. Вчера после полудня, пока ты спала, я отдал приказ, чтобы Гай Цицерон позаботился об этом.

Она повернула голову, взглянула на него и не смогла удержаться от вопроса:

— И что же ты решил, цезарь?

— Когда ты узнаешь меня получше, Зенобия, — медленно произнес он, — ты поймешь, что секрет моего успеха заключается в том, что я всегда отделяю свою личную жизнь от общественных обязанностей. В стенах твоей спальни мы никогда не будем обсуждать дела империи.

Потом он наклонился и легко поцеловал ее в губы.

— Я ужасно голоден, богиня. Как ты думаешь, сможем ли мы убедить эту недовольную старуху, которая прислуживает тебе, принести нам что-нибудь поесть?

Упрек прозвучал очень мягко, но тем не менее Зенобия почувствовала холодок предупреждения. Сделав выводы, она позвала Баб.

— Император голоден. Почему нас не кормят?

— А как же я могу делать несколько дел сразу? — огрызнулась Баб. — Сначала купание, потом я должна надзирать за этой бессмысленной девчонкой, которая по твоему настоянию помогает мне, хотя, видят боги, она больше мешает, чем помогает, потом он приказал мне принести тебе платье цвета пламени! Когда я должна была принести вам завтрак?!

Потом повернулась к беспомощной Адрии и крикнула на нее:

— Эй ты, девчонка! Ступай и принеси завтрак для царицы — и для него тоже! Мне придется остаться и позаботиться об одежде!

Все еще ворча, Баб, переваливаясь, направилась в гардероб царицы, а покрасневшая Адрия поспешно выбежала из комнаты, чтобы позаботиться о еде.

— Как ты миришься с этой раздражительной старухой? — спросил император.

— Она вырастила мою мать и меня, — сказала Зенобия. — Она очень дорога мне, хотя теперь, на старости лет, стала нетерпеливой и часто переходит границы дозволенного. Я люблю ее, римлянин, и она тоже любит меня.

Он улыбнулся.

— У меня была бабушка, похожая на нее. Она не баловала нас, частенько лупила, но у нее всегда находились лакомства для нас.

Он протянул к ней руки и заключил в объятия. Долгое время они стояли рядом, их обнаженные тела соприкасались. Она ощущала его тепло, а в ноздри бил его мужской запах, который вдруг показался ей хорошо знакомым и почти утешающим. Они с виноватым видом отскочили друг от друга, когда в комнату поспешно вошла Баб, все еще тихо ворчавшая по поводу ткани огненного цвета.

— Вот вам! — Она чуть ли не швырнула халаты. — Эта глупая девчонка, Адрия, потрясена вашим бесстыдством, и на этот раз я полностью согласна с ней. Вы что, атлеты, чтобы ходить на людях обнаженными, как в тот день, когда ваши матери родили вас? Сейчас же наденьте вот это! Скоро подадут еду, и если вы не хотите демонстрировать рабам прелести друг друга, то немедленно оденетесь!

Они с кротостью повиновались, но Зенобия улыбалась. Как же, могущественный римский император получил суровую отповедь от ее няни.

— Она рабыня или нет? — спросил он.

— Нет, — прошептала Зенобия. — Она была вольноотпущенной в Александрии, когда мой дедушка нанял ее, чтобы нянчить мою осиротевшую мать. Она часть моей жизни и всегда останется со мной.

— Она уже старая, богиня. Сомневаюсь, что она перенесет путешествие в Рим. Путь будет долгим.

— Я не могу бросить ее, римлянин.

Их беседу прервали рабы, которые принесли еду; кувшин сока, фрукты — апельсины, лимоны, абрикосы, круглую красную арретинскую чашу со сваренными вкрутую яйцами, свежеиспеченный хлеб, медовые соты.

Они сели за круглый стол лицом друг к Другу и стали есть, словно добропорядочная супружеская пара. Зенобия потянулась за абрикосом, разделила его на части, удалила косточку и засунула половинку абрикоса себе в рот.

— Что ты собираешься делать сейчас?

— Я хочу объехать город и проверить посты, богиня. В городе не должно быть никаких волнений. Мы хотим, чтобы в Пальмире жизнь шла своим чередом.

А ее городские дела как будто уже не касались! Они закончили трапезу, еще немного поболтали. Потом Аврелиан быстро оделся и, прежде чем покинуть, подошел к ней и запечатлел на ее губах страстный поцелуй.

— Я хотел бы остаться с тобой, богиня, чем выполнять эту скучную обязанность.

Он улыбнулся ей и ушел.

Одна! Наконец-то она снова одна, хотя бы всего лишь на несколько минут! Она выйдет в сад и прогуляется среди цветов и фонтанов. Еще не слишком жарко для прогулки.

Она не знала, как долго бродила среди ароматных цветов, когда вдруг рядом с ней оказалась Баб и стала приставать к ней, чтобы она сменила свой домашний халат на то, что она презрительно назвала» эти тряпки огненного цвета, которые он хочет «. Зенобия развеселилась. Она послушно последовала за своей престарелой служанкой в спальню, где позволила Баб и Адрии надеть на себя платье темно-красного цвета. Однако, увидев свое отражение в большом овальном серебряном зеркале, Зенобия внезапно с проклятьями сорвала с себя платье.

— Нет! Я не хочу это! Римский император не имеет право диктовать во что мне одеваться. Сегодня, я полагаю, мой совет соберется в последний раз — по крайней мере, вместе со мной. Значит, я в последний раз буду их царицей, и оденусь как царица, а не как любимая шлюха императора!

Легкая улыбка осветила лицо старой Баб.

— Ха! Вот теперь ты говоришь как настоящая царица Пальмиры! Все утро твой голос звучал словно голос ручной птички императора — тихий и воркующий. Что мне принести для тебя, дитя мое?

— Я надену тирский пурпур. Пурпур — царский цвет. Адрия, принеси-ка мне подходящий каласирис, и, пожалуйста, без рукавов, а также соответствующую накидку. А ты. Баб, дай шкатулки с драгоценностями. Сегодняшнее заседание будет возглавлять Зенобия — царица Пальмиры, а не любовница Аврелиана.

В течение нескольких минут Зенобия стояла среди лоскутков своего разорванного в клочья платья, в то время как обе ее служанки бегали взад и вперед, выполняя ее приказания. Когда принесли шкатулки с драгоценностями, царица принялась осматривать их содержимое. На ее кровати уже лежал каласирис тирского пурпура из тонкого, как паутинка, полотна. Его вышитый облегающий лиф был усеян золотыми звездами, которые каскадом ниспадали вниз между узкими складками юбки, сверкая и переливаясь, словно звезды на ночном небе.

Зенобия внимательно осмотрела свои драгоценности. Выбрать ожерелье нетрудно, однако она одну за другой закрывала шкатулки с ожерельями и знаком показывала, чтобы их убрали прочь. Ей хотелось надеть что-нибудь особенно богатое и роскошное. Наконец, ее взгляд остановился на ожерелье из аметистов не правильной формы. Некоторые из них были закреплены в золотой оправе, другие свисали на тонких, как паутинка, золотых проволочках. Улыбаясь, Зенобия вынула его из шкатулки и вручила Баб.

— Это! — только и сказала она, а потом вытащила из шкатулки пару серег под стать ожерелью довольно варварского вида, прибавив:

— И вот эти.

Шкатулку закрыли, и Адрия предложила ей кожаный футляр, полный браслетов. Зенобия выбрала два браслета на запястья, выполненные в виде змей с великолепной золотистой чешуей и сверкающими глазами из маленьких, но отборных сапфиров. Из колец Зенобия выбрала только одно, с огромным пурпурным жуком-скарабеем, на спине у которого была вырезана печать Пальмиры.

Дверь апартаментов Зенобии открылась, вошли Ваба н Флавия. Царица повернулась к своему сыну и его жене и протянула к Флавии руки.

— Дорогое дитя, на самом деле мне следовало бы бранить тебя! Я еще слишком молода, чтобы стать бабушкой!

Она обняла жену Вабы и с беспокойством спросила ее:

— А теперь ты хорошо себя чувствуешь?

— У меня есть склонность к тошноте после полудня, а иногда и по утрам. — Флавия улыбнулась и чуть пожала плечами. — Но моя мама уверяет, что и то, и другое вполне нормально.

Потом лицо девушки приняло обеспокоенное выражение.

— Что же станет с нами теперь, когда римляне заняли город, тетя Зенобия? Они не убьют нас? Я боюсь за своего ребенка.

— Так много вопросов, Флавия! Дорогое дитя, я не знаю, что будет, но уверена — Аврелиан не собирается причинять вред нашей семье. Полагаю, он хочет реставрировать в городе правление Рима, но ради Вабы мы должны попытаться предотвратить это.

— Вы всегда были любимицей богов, моя госпожа! Зенобия горько улыбнулась.

— В последнее время уже начала сомневаться в этом. Она жестом показала на кресло.

— Садись, Флавия. Ты должна беречь себя.

Зенобия тоже села.

Однако Ваба продолжал стоять.

— Что происходит в городе? — спросил он.

— Не знаю, — ответила Зенобия. — В городе посты, люди не могут свободно общаться. Невозможно попасть из одного района в другой без пропуска.