Он приподнялся на локте и посмотрел на нее сверху вниз. Ее глаза были закрыты, но он знал, — она слышит его.

— Я хочу, чтобы ты отдавалась мне, богиня, — тихо сказал он, лег и стал ждать.

В течение нескольких очень долгих минут они лежали бок о бок. Потом она приподнялась, наклонилась к нему и прильнула к его губам в нежном поцелуе. Он протянул к ней руки и поднял ее. Она села на его бедра. Зенобия покраснела, кровь бросилась ей в лицо, и ее бледно-золотистые щеки покрылись нежно-абрикосовым румянцем. Пора ее девичества давно уже миновала, и все же она чувствовала себя неискушенной и робкой. Она не знала точно, чего же он ждет от нее.

Аврелиан весело усмехнулся при виде ее растерянности.

— Что такое, богиня? Неужели ты никогда не делала этого со своим мужем или любовником? Прикоснись же ко мне, Зенобия! Разве тебе не нравится, когда я прикасаюсь к тебе?

Она неуверенно протянула руку и положила ему на грудь. Он затаил дыхание. Она начала неторопливо исследовать кончиками пальцев его мускулы, его мягкую кожу. Потом вздохнула.

Ее прикосновения неистово воспламеняли его, однако он держал свои чувства под контролем, наблюдая за ней из-под чуть приоткрытых век. Она еще не возбудилась, но была любопытна и Немного испугана. Протянув руку, он стал ласкать одну из ее дивных грудей, водя пальцем вокруг ее чувствительного соска, чтобы приободрить ее.

— Ты так прекрасна! — приговаривал он. — Так необыкновенно, необыкновенно прекрасна, Зенобия!

Он почувствовал, что она немного расслабилась. Зенобия переменила позу, наклонилась вперед и легко прикоснулась к его груди своими грудями, прижала свои ставшие твердыми соски к его соскам и стала тереться о них возбуждающими движениями. Вытянув руки, он нежно охватил ее ягодицы и притянул ее ближе к себе. Он ласкал и гладил ее, начиная раздувать тлеющие углы ее желания.

— О да, богиня! — шептал он ей на ухо, и она задрожала, когда его теплое дыхание коснулось ее.

Он так мягок, так добр, думала она. Единственное, чего он хочет, — это любить ее и чтобы она тоже любила его в ответ. Но это не значит, что она должна доверять ему. Она больше никогда не сможет по-настоящему доверять ни одному мужчине. Но он готов избавить ее от страданий в обмен на ее привязанность. В действительности она не любит его, но она может притворяться. Единственное, что ей нужно делать, — это перестать сопротивляться, расслабиться и наслаждаться его любовью, заставить его поверить, что она любит его. Ее упрямая гордость привела ее к этому, размышляла она, и ей уже надоело причинять ему боль!

Она ощутила его член, твердый, прижимающийся к ней. Казалось, он жил своей собственной, отдельной жизнью. Зенобия сделала движение, осторожно приподнялась, взяла его в свою руку и ввела в свое нежное лоно. Удивленный ее неожиданной смелостью, он громко судорожно вздохнул от восторга. Потом он обхватил ее обеими руками, перевернул и сел сверху. Он начал медленно проникать в ее тело, а потом так же медленно вышел. Так он проделал несколько раз, пока ее тело не затрепетало в восторге оргазма. С каждым движением его мощное орудие, казалось, проникало все глубже, и она стонала от неослабевающего наслаждения, напрягаясь, чтобы достичь еще больших высот, и наконец начала падать в ливне звезд, а его тело соединилось с ее телом в завершающем движении.

Ужасающее напряжение и страдание покинули ее тело, и Зенобия забылась в мирном сне. Рядом с ней император размышлял о событиях последних нескольких минут. Она так нежна, так абсолютно и невероятно нежна, отдаваясь ему! Он всегда мечтал, чтобы она была с ним именно такой, и вот наконец боги ответили на его молитвы! Он знал, что она не сломлена, но верил — теперь она принадлежит ему. Ему не надо опасаться других мужчин, даже Марка Александра Бритайна. Аврелиан заснул, и впервые с тех пор, как он взял себе Зенобию, он был уверен в ней.

Они проспали несколько долгих часов, и Зенобия проснулась первой. Она лежала неподвижно, вспоминая о недавней близости, о том, что произошло между ней и Аврелианом. На самом деле она ничего ему не обещала, и в то же время это было так. Но может ли она любить его? Нет! Это слово ясно пронеслось в ее мыслях. Она не может любить его! Он отнял у нее почти все, что было для нее дорого и свято. И все же она должна жить, чтобы отомстить. Кроме того, нужно защищать Мавию. Если она вдруг выкажет римскому императору презрение, после того, как он открылся ей, он, несомненно, убьет ее.

— О чем ты думаешь, Зенобия? — спросил он, и его голос разорвал тишину.

— О том, как добр ты был ко мне прошлой ночью, — ответила она.

— Я люблю тебя, — просто сказал он.

— Знаю, — ответила она, и он не стал требовать от нее большего.

На востоке еще было темно, но он сказал;

— Давай искупаемся!

— Рабы еще не встали! — запротестовала она.

— Мы разбудим их, — сказал он в ответ.

— Нет, — сказала она, — мы сами вымоем друг друга, римлянин. И она, обнаженная, поднялась с постели. Чуть-чуть повернувшись, она взглянула на него через плечо. Ее взгляд был возбуждающим, она протянула ему руку.

— Ну как, ты идешь?

Он почувствовал, как в нем растет желание, но подавил его И, взяв ее за руку, последовал за ней. В ванной, которая располагалась рядом со спальней Зенобии, стояла тишина. Масляные светильники мерцали и отбрасывали тени на украшенные фресками стены, изображающие обычные сцены преследования нимф сатирами и кентаврами. Она усмехнулась, и ему было приятно услышать теплый звук ее голоса. Аврелиан спросил:

— Что так забавляет тебя, любовь моя?

— Стены, римлянин! Росписи так тривиальны!

— Не следует ожидать чего-нибудь оригинального на вилле, находящейся в собственности государства, — поддразнил он ее.

— Я должна оставаться на этой вилле?

— Возможно, позже мы обсудим возможность переезда в другой дом, богиня. Но пока ты останешься здесь.

— Так же, как и ты, — ответила она и потянулась к фарфоровому кувшину с мягким мылом. Она набрала немного мыла и стала размазывать его по телу Аврелиана. Она работала медленно, ее руки описывали круги по его крепкому телу, растирая мыло в густой крем. Он начал испытывать восхитительное удовольствие от ее прикосновений и чуть не заснул, стоя в ванной. Она вывела его из мечтательного состояния, ополоснув несколькими кувшинами подогретой воды, и скомандовала:

— А теперь ступай отмокать в лохани с горячей водой, римлянин!

— А разве я не буду мыть тебя, богиня? — спросил он.

— Ты подхватишь простуду, стоя здесь, — возразила она.

— Я хочу помыть тебя! — сказал он, поставив точку в этом вопросе. Потом взял из кувшина мыло и начал подражать ее движениям. Повернув ее спиной к себе, он стал втирать мыло в кожу ее живота, потом двинулся вверх, к грудям, и обхватил эти нежные плоды ладонями, нежно обводя большими пальцами круги вокруг ее напрягшихся сосков. Она стояла очень спокойно, почти не дыша, пока его руки скользили по ее грациозным формам. Наконец, он ополоснул ее, и они вместе залезли в лохань с горячей водой.

— Что ты будешь делать здесь, в Риме? — спросил он.

— Вероятно, тебе следовало бы подумать об этом, прежде чем привозить меня сюда, — ответила она с улыбкой. — Однако, полагаю, я буду делать то же самое, что и все вновь прибывшие в этот город: осматривать достопримечательности, пытаться завести друзей.

— Многие будут стремиться стать твоими друзьями, Зенобия, — ответил он. — Но остерегайся быть вовлеченной в какую-нибудь политическую фракцию, богиня. Найдутся люди, которые захотят использовать там, ведь Рим — настоящая сточная яма, полная интриг.

Она взглянула на него с озорством.

— Все эти годы я правила Пальмирой, не будучи в неведении относительно того, что происходило вокруг меня. Рим всегда был рассадником заговоров. Вы меняете своих императоров с такой же регулярностью, с какой популярная куртизанка меняет любовников.

Он ответил:

— До сих пор было так. Но теперь я представляю собой новый Рим, Зенобия. Я стараюсь возродить старые обычаи. Благодаря мне империя вновь стала сильной, и с каждым днем она становится все сильнее. Мои наследники станут новыми цезарями.

— Твои наследники? Но ведь у тебя нет детей, римлянин. Разумеется, есть ребенок твоей племянницы, не правда ли?

Внезапно Зенобия подумала, что, может быть, именно честолюбие заставило Марка предать ее.

— Ребенок моей племянницы?

Короткое мгновение он был в замешательстве, а потом понял, что она имеет в виду Кариесу. О боги, она не должна знать, что оба, и Кариеса, и ее младенец погибли и что Марк Александр Бритайн был свободный мужчина! Внезапно все прошлые опасения Аврелиана вновь воскресли и стали преследовать его, но он быстро сказал:

— Да, этот ребенок… но, возможно, богиня, мы с тобой тоже могли бы иметь ребенка. То, что Ульпия все эти годы оставалась бесплодной, не значит, что у меня не может быть сына от тебя.

Он наклонился и запечатлел поцелуй на ее влажном плече.

Зенобия подумала, что у Клеопатры были дети от ее римских любовников, и всех этих детей ждал плохой конец. Ведь они вставали на пути тех, кто жаждал власти.

Аврелиан погрузил свои белые зубы в ее золотистое плечо и пробормотал:

— Подумай об этом, богиня! Какого ребенка я мог бы зачать в твоем лоне! Он правил бы миром!

Он уже действительно начал верить, что может зачать ребенка.

Внезапно почувствовав раздражение, Зенобия вылезла из нагретой лохани.

— Не знаю, хочу ли я еще иметь детей, — сказала она.

— Решение не тебе принимать, богиня, — сказал он самодовольно. — Когда Ульпия умрет, я сделаю тебя своей императрицей. А до той поры я буду накачивать мое семя в твой живот.

Н сделаю подношения богам и буду молить их о том, чтобы из твоего лона вышел сын.

Зенобия засмеялась, и звук ее смеха прозвучал горько и насмешливо, отдаваясь эхом от покрытых кафелем и украшенных фресками стен купальни.

— Боги покинули меня, римлянин. Твои молитвы напрасны!

Потом она вышла из кальдария купальни, и он услышал, как она плещется в соседнем фригидарии.

Аврелиан встал и тоже вылез из горячей лохани. Посмотрев вниз, он увидел, что его член твердый, прямой и готов к действию. Он страстно желал взять ее прямо на покрытом холодным кафелем полу купальни. Но вместо этого стоял неподвижно, глубоко дыша и стараясь успокоиться. Он хотел ее такой, какой она была прошлой ночью: теплой, желающей и умоляющей. Он устал от той сварливой женщины, которой она могла быть. Когда он вошел в фригидарий, она уже ушла оттуда. Он быстро окунулся в прохладном бассейне и освежился.

Вернувшись в спальню, он нашел ее обнаженной, но уже сухой. Она смазывала себя питательным лосьоном, пахнувшим гиацинтом. Не сказав ни слова, он взял у нее из рук бледно-зеленый стеклянный флакон, налил немного жидкости в свою ладонь, потер ладони друг о друга и начал медленно массировать ее. Она все еще была сердита и держалась натянуто, и он сказал мягко и убедительно:

— Неужели это так ужасно — дать мне ребенка, богиня? Ведь я так сильно люблю тебя!

— Но я не люблю тебя, римлянин. Я стараюсь угодить тебе, но я не могу подчинить чувства своей воле, и я не стану лгать тебе.

— Ребенок сблизит нас, — сказал он, словно это дело решенное. — Когда ты будешь держать нашего сына на руках, прикладывать его к своим наполненным молоком грудям, как делали в прошлом настоящие римские матроны, — тогда, Зенобия, твое сердце наполнится любовью ко мне. Я знаю!

Он повернул ее к себе и поцеловал со страстью, желая, чтобы она ответила ему. Внезапно Зенобия прониклась к нему сочувствием.

Она посмотрела в его голубые глаза и сказала:

— Ох, Аврелиан! Даже у тебя есть слабости! До сих пор я не верила в это.

— Да, Зенобия, у меня есть слабости. Я жажду бессмертия, и обрести это бессмертие могу только через своих потомков. Подари мне сына, богиня! Подари мне сына!

Потом он подхватил ее на руки и положил на кровать. Вытянувшись рядом с ней, он стал ласкать языком нежное потайное местечко, чтобы подготовить ее к своему вторжению.

Когда он вошел в ее тело, она обвила его руками и была с мим нежна. Ей надоело обижать и быть обиженной. Потом он заснул у нее на груди и проспал несколько часов. Однако Зенобия лежала без сна. «Император римлян, — думала она, — ты — ставил меня почувствовать к тебе жалость, но все же я отомщу! Отомщу за Пальмиру, за моих сыновей, за себя. Ты отнял у меня почти все, что было мне дорого, но я снова верну свое!» Ее взгляд устремился на маленький кусочек белого мрамора, который она бережно положила на стоящий рядом столик. Это был тот самый осколок, который она подобрала среди развалин великого пальмирского храма Юпитера. Вот и все, что оставалось у нее от ее города, если не считать воспоминаний, которые никогда не умрут. Она почувствовала, что слезы скатываются по ее лицу, но не издала ни звука. «Я отомщу!»— тихо прошептала она, и он беспокойно зашевелился у нее на груди. Она что-то успокаивающе пробормотала, словно баюкая младенца, и он успокоился.