Супруги были на диво похожи: ростом гостю по плечо, круглолицые, пухлогубые, с крупными приплюснутыми носами – Дмитрий даже засомневался, не ошибся ли двором? Одеты были опрятно и хорошо: женщина в красный сарафан и зеленый плащ с куньим воротом, в шелковом плаще. Мужчина – в белой атласной рубахе и черных суконных штанах, бритая голова прикрыта серой тафьей, расшитой бисером. На плечах – тоже легкий полотняный плащ с меховым воротом. В его фигуре что-то показалось Дмитрию странным. Но что именно, он пока не понял.

– Благодарствую тебе, хозяюшка. – Гость принял ковш с обжигающим пряным напитком, с наслаждением выпил, перевернул, уронив на ступени пару последних капель. Перекрестился и отвесил низкий поклон. – Прощения прошу, что тревожу внезапно, однако же служба царская времени вольного мне совсем не оставляет. Окрещен я Дмитрием, сын Ивана, из рода Годуновых выхожу. Ныне постельничий при царевиче Юрии Васильевиче. Не гневайтесь, что не по обычаю лично и без уговора к вам явился. Иначе не получается. Нет у меня в Москве родственников.

– Достойного боярина не грех и без уговора принять, – ответил мужчина. – Гость в дом, радость в дом. Прошу, проходи. Откушай с нами, чем бог послал. Поведай, что за нужда тебя в дом наш привела?

Хозяева проводили гостя в просторную горницу, посреди которой стоял пустой стол – накрыть его никто, понятно, не успел. Супруги оставили плащи в сенях, и Дмитрий сразу понял, что было не так в облике мужчины – правая рука заканчивалась на ладонь выше локтя. Вестимо, один из ратных походов закончился для Петра Лексеича неудачно, и к службе он стал непригоден. Со всеми вытекающими неприятностями: ни жалованья, ни добычи, а воинов с земли выставлять надобно. Хорошо, коли сыновья взрослые есть. А иначе – совсем беда.

– Не стану вас томить, – отвел взгляд от руки боярина Дмитрий. – Пришел я потому, что в роду нашем, Годуновых, мужчины завсегда на Агриппинах женятся. И вот прослышал я, дочь у вас есть, Агриппиной нареченная. Правду ли сказывают али обманывают? Просватана сия девица али на выданье?

Супруги переглянулись, и Марфа Тимофеевна вдруг спохватилась, метнулась из горницы:

– Чего спите, окаянные?! Ни мычите ни телитесь! – послышался ее голос. – Не слышали, что ли, гость пришел? Быстро стол накрывайте! Плетей захотели, бездельники?

У Годунова екнуло в груди. Его план был немного другим: подразнить бояр Федокиных упущенным шансом возвыситься, и чтобы они дочке на то при случае посетовали. Узнать, за кем Агриппина замужем, да там тоже показаться, местом и богатством девку носатую подразнить. Ведь после памятной встречи на Шексне четыре года прошло, пигалице семнадцать-восемнадцать миновало. В таком возрасте боярышни в девках уже не ходят, в таком возрасте они первенца выкармливают.

Но судя по поведению хозяев, Агриппина крепко застряла в старых девах.

– Есть у нас доченька, врать не стану, – как-то осторожно ответил Петр Лексеич. – Уговор за нее тоже имелся. Но не дал Господь, под стрелу татарскую жених попал, царствие ему небесное…

Дмитрий перекрестился вслед за боярином, искренно соболезнуя неведомому боярскому сыну, столь неудачно сгинувшему на службе, покачал головой:

– У Казани, верно, сгинул? Был я там, довелось ядрам покланяться. Басурмане дрались, аки демоны…

– Верно, – погладил увечную руку хозяин. – Тяжко нам далось избавление от напасти татарской. Государь, я своими глазами сие видел, самолично на приступ ходил. Сквозь улицы по телам мертвым прорубались. Но, слава богу, управились! Ты там под кем был?

– Под дьяком Выродковым.

– То розмысел добрый. Эка стены басурманские на воздух поднял!

– Сие без меня случилось, – честно признался гость.

– А мне чуть бревном голову не размозжило, – рассмеялся воин. – Куда там Марфа пропала?! Давно пора накрыть!

– Петр Лексеевич, – приложил ладонь к груди молодой человек, – коли есть у тебя дочь Агриппина, дозволь на нее хоть одним глазком взглянуть?

– Полагаю, матушка ее сейчас наряжает, – полушепотом ответил боярин, хлопнул в ладоши и громко крикнул: – Тришка! Принеси хоть пива бочонок! В горле пересохло!

Только через четверть часа, когда бочонок с желтым пенистым напитком опустел уже почти на треть, на лестнице зашуршали ткани, скрипнули половицы – и в горницу вошла румянощекая дева. Бархатные плечи, атласное тело, пышные сатиновые юбки. Широкий бисерный пояс, высокий кокошник с жемчугами, ожерелье с самоцветами. Она стала выше ростом почти на голову, раздалась в плечах, обрела высокую грудь. Но это все равно была она: остроносая, тонкогубая, русоволосая, с гордо вскинутым подбородком и шальным блеском карих глаз.

Дмитрий резко поднялся со скамьи, сделал пару шагов ей навстречу, остановился на расстоянии вытянутой руки. Окинул девушку взглядом и негромко спросил:

– Скажи, боярышня, узнаешь ли ты меня?

– А как же, – прищурилась Агриппина. – Вижу, в баню ты все-таки сходил. И даже кафтанчик свой почистил. Молодец.

– Помнишь, я обещал тебя найти, девочка? – склонил голову набок Дмитрий.

– И даже помню зачем, – кивнула девица. – Как же ты собираешься сие осуществить? Прямо здесь, при отце с матушкой?

– Да у них, похоже, все ужо давно сговорено, Марфуша! – прихлебнул из ковша пива Петр Лексеевич. – Доченька, постельничий царевича нашего, боярин Дмитрий Иванович, свататься к тебе пришел.

– Ах, вот оно как… – понизила голос боярышня. – На весь век оставшийся под власть забрать желаешь? И мстить, как токмо ни захочется? Сколько жизни хватит? Хитро-о…

– Именно так, – спокойно согласился Дмитрий. – Так что, пойдешь ты за меня замуж, Агриппина Петровна?

– Как можно отказать самому царскому постельничему! – развела руками девушка и покосилась на родителей. – Вот токмо одна дума меня тревожит, батюшка. Жених ведь в дом свой меня заберет. Так хорошо бы сперва посмотреть, где он обитает, каковы у него хоромы? А то вдруг у него за душой, окромя кафтана-то нарядного, и нет ничего?

И девица ехидно ухмыльнулась, опять мастерски попав Годунову в самую больную точку.

Да, это была она. Та самая нахальная и крикливая зар-раза. И лицо, и голос. И характер.

Дмитрий даже плечами передернул, оскалился. Потом расстегнул поясную сумку и небрежно бросил на стол тяжело звякнувший кошель:

– То вовсе не докука, милая моя. Каковой двор тебе по нраву окажется, тот и купим.

Марфа Тимофеевна охнула и торопливо перекрестилась.

– Поймал, – перестала улыбаться девушка. – Ну что, слово не воробей. Вылетело, не поймаешь.

– Чего вытаращилась, икону неси! – толкнул локтем жену боярин.

– Какую икону? – не сразу сообразила женщина.

– Да ведь благословлять!

* * *

– Вот так пошутил… – хмыкнул Дмитрий, разглядывая непривычное украшение на своем пальце.

Кольцо было обручальным. Вчера днем они с Агриппиной Федокиной обручились в Троицкой церкви, при девичьих родителях и нескольких их знакомых, призванных в свидетели. Теперь, помимо места и законного боярского звания, у Дмитрия Годунова обнаружилась еще и законная невеста. Вот только богатство уже почти закончилось. Но Дмитрия не тревожило ни то ни другое. Ведь серебро он не прогулял, на дело нужное отложил. А невеста… Годунов не мог твердо сказать – нравилась она ему или нет. Однако молодой человек с нетерпением и неким внутренним азартом ожидал того дня и того часа, когда сия дерзкая и языкастая девка станет принадлежать ему. Только ему одному, целиком и полностью. Уж сочтется он с Агриппиной, так сочтется. Сразу за все!

– Князь кличет, боярин, – наконец появился молодой подворник.

Годунов рывком поднялся со скамьи перед печью, повел плечами, прошел в дверь, пересек прихожую и шагнул в горницу:

– Доброго дня, Иван Михайлович!

– Надеюсь, что так, – ответил ему князь Шуйский и протянул скрепленный воском свиток. – Печать не сломай. Не то не сносить тебе головы.

– Это боярину Кудеяру али сыну Великого князя?

– Сие послание предназначено брату моему пятиюродному, Александру Борисовичу, – пригладил бороду Иван Плетень. – Он ныне наместником в Казани сидит. Отвези и на все вопросы ответь. Токмо оденься, как прежде. Не то на поездку твою поглазеть весь народ за версту окрест сбежится. А нам внимание лишнее ни к чему.

– Воля твоя, княже…

Боярин Дмитрий отправился в людскую, достал свою потрепанную чересседельную сумку, переоделся. Выйдя, быстрым шагом добежал до Сретенских ворот, постучался в дверь невестиного подворья, заскочил на крыльцо. Протянул вышедшему навстречу Петру Лексеичу сумку и пояс с саблей:

– Вот, батюшка. Сделай милость, сохрани у себя до моего возвращения.

У боярина медленно отвисла челюсть.

– Ну да, – развел руками Дмитрий. – Такая вот у меня служба. Скромности изрядной требует.

Петр Лексеич продолжал молчать. По счастью, из дверей выглянула Агриппина, и молодой человек протянул вещи ей:

– Брось где-нибудь у себя, милая. Мне надобно отлучиться. Опять в том виде, в каком ты меня впервые застигла.

– Надолго? – вышла на крыльцо невеста.

– За месяц надеюсь обернуться.

– Я жду тебя, милый, – перекрестила его девушка.

Дмитрий поймал ее за руку. Несколько мгновений подержал тонкие прохладные пальчики в своих. Наконец отпустил и сбежал вниз по ступеням.

* * *

На легком одномачтовом челноке боярин Годунов домчался до Казани всего за полторы недели, передал письмо – и еще две недели дожидался ответа.

Хмурый, одутловатый князь Горбатый-Шуйский дважды призывал его к себе и расспрашивал о далеком царском брате – как выглядит, о чем мыслит, что сказывает? Каков воспитатель его, боярин Кудеяр? Как можно доказать его честность и чистоту крови? Отпускал – и снова окликал, находя все новые вопросы.

Дмитрию показалось, что князья Шуйские никак не могут решить – ввязаться в заговор али дождаться более благополучных времен: хоть и в опале, зато в покое и безопасности. Пусть не зовут их ныне на советы царские, не приближают к трону, пусть не возвеличивают и не награждают. Но ведь и не казнят! Служба есть, места достойные, унижаться пред худородными государь не требует. Так чего и не потерпеть? А крамолу зачинать – то верный путь на плаху. С другой стороны, под лежачий камень вода не течет. Хочешь добиться величия – рискуй. Невозможно победить ворога, не поднявшись в седло, не сжав вострую рогатину и не пустив коня своего во весь опор на вражеские пики…

Наконец посланец получил письмо и отправился в обратный путь. Что, супротив течения, оказалось почти втрое дольше, нежели вниз по Волге. В Москву Дмитрий вернулся только в конце августа. Передал Ивану Плетню грамотку, сам же отправился отдыхать, со всех ног помчавшись к Сретенским воротам.

– Ну, слава богу! – левой рукой осенил себя крестом Петр Лексеевич, увидев на пороге гостя. – А то мы уж всякое думать начали! Агриппина и вовсе места себе не находит.

– Не все от меня зависит, батюшка, – вздохнул Дмитрий. – Прощения прошу.

– Да я понимаю, самого не раз исполчали, – похлопал его по плечу боярин. Почесал в затылке и вдруг предложил: – Так может, баньку с дорожки истопить? Я тебе компанию составлю!

– Не откажусь, батюшка, – согласился Годунов. – Уж забыл, когда мылся.

Время в бане, известное дело, летит незаметно. Выбрались бояре на воздух уже в темноте. Сели на лавке, глядя в бархатистое звездное небо, с наслаждением вдыхая прохладный воздух.

– Идти тебе ныне уж поздно, сынок, – решил Петр Лексеевич. – Велю в светелке свободной постелить. И не спорь!

Дмитрий, понятно, спорить не стал.

* * *

Завтракали они все вместе, почти что одной семьей.

– Спрашивала я в церкви, где у нас подворья в Москве продают? – тут же порадовала жениха Марфа Тимофеевна. – Сказывают, на северной стороне два двора на продаже, да купцы персидские свое хозяйство готовы отдать. Дома неплохие, как наш примерно. Вот токмо у купцов заместо жилья одни амбары. Одно слово, лавка! Еще за городом, на Ваганьковском холме, двор с дворцом продается. Правда, бают, ветхое там все. И на Мясницком еще двор постоялый. Но это, считай, на выселках.

– Мы с Агриппиной вскорости в Кремле жить будем, – впервые за день поднял глаза на невесту молодой человек. – Нам дом нужен ненадолго. Токмо малое время до часа возвышения переждать. Можно и на выселках. Да, милая?

– С милым рай в шалаше, – послушно кивнула девушка. – И чем больше шалаш, тем больше рая.

Дмитрий, не удержавшись, фыркнул от смеха. Дмитрий Лексеевич поднялся:

– Распоряжусь возок заложить. Поедем смотреть.

Первым они рассмотрели пустующий без хозяина постоялый двор на Мясницком холме, благо он оказался ближе всех. И потому дальше не поехали. Просторный двор и дом – чуть не вчетверо больше московского боярского подворья, крепкий высокий частокол, собственный колодец, добротные амбары и хлев, большая баня пришлись по душе всем. И что тоже важно – близко к родительскому дому.