Прошло довольно много времени, прежде чем Саин-Булат посмотрел на стол, на шкатулку и лежащий рядом с ним свиток тонкой беленой бумаги с розовой восковой печатью. Какая, собственно, разница, что написала женщина, возвращая присланные дары? Нужно ли знать, за какой паутиной слов она спрятала свой отказ?

Касимовский царь снова отвернулся к окну, потрогал кончиками пальцев слюду. Развернулся. Взял свиток, выдернул из печати нитки, развернул бумагу. Пробежал глазами, невольно шевеля губами в такт словам:

«Любезный и отважный хан! Я не держу на тебя никаких обид, однако не скрою, что полученные извинения оказались мне приятны. Ты прислал мне драгоценности. Но согласись, любезный Саин-Булат, выйдет зело несправедливо, коли человек, выбравший для женщины украшения, не увидит, каковы они окажутся на оной деве? Посему прошу тебя, друг мой, коли ты не передумал приносить мне сей дар, то сделай его лично.

С глубочайшим почтением, княгиня Анастасия Черкасская, урожденная княжна Милославская, дщерь Иванова»

– Ве-е-ерну-уть!!! – заорал касимовский царь с такой яростью, что в горнице задрожали рамы.

Распахнулась дверь, внутрь влетело несколько нукеров:

– Нешто беда, Саин-Булат?

– Холопа ушедшего вернуть! – рявкнул на них татарский хан, шумно перевел дух, вскинул лицо к потолку и радостно расхохотался. Прошел в соседнюю горницу, открыл походный сундук, достал бобровую шубу и шитую золотом зеленую кашемировую ферязь с рукавами.

Саин-Булат, сын Булата был воином, а не царедворцем. Собираясь в поход, он помышлял об оружии и броне, а не о торжественных одеяниях. Ферязь и шубу хан повелел прихватить, когда подумал, что наверняка встретится с братом, окажется при дворе. Правда, оказавшись во дворце, о нарядах касимовский Саин-Булат как-то не вспомнил. Как вернулся в походном поддоспешнике, так в нем и разгуливал.

– Поймали, великий хан! – в распахнувшуюся дверь слуги заволокли княжеского посланца со смотанными за спиной руками. Атласная рубаха курчавого паренька была порвана на груди и на плече, под глазом наливался овальный кровоподтек.

– Иншал-ла! – опешил от этакого зрелища касимовский царь. Но уже через миг взорвался гневом: – Я велел вернуть, а не убить! Дикие шайтаны, псы шелудивые, вы что наделали?! Вон с глаз моих долой, пока самим головы не оторвал!

Нукеры, даже не пытаясь оправдаться, моментально шарахнулись наружу, но при том аккуратно затворили за собой тяжелую тесовую створку.

– Вот проклятье! – выхватив кинжал, Саин-Булат рассек веревки на руках холопа. Потрогал рваный рукав, покачал головой: – Вот шайтаны! Ты это, православный… Зла на моих нукеров не держи. Старательные больно. Повелел тебя обратно пригласить, а они и рады гоняться, за руки, за ноги волокут… А за рубаху рваную… За обиду сию вот тебе от меня замена. Носи! И широким жестом касимовский царь кинул слуге на плечи драгоценную ферязь.

– Благодарствую, великий хан, – выдавил побитый холоп.

– Ты не рассказывай никому о сем казусе, хорошо? – предложил Саин-Булат, полез в кошель, достал тяжелый золотой рубль. – Вот, к глазу приложи. Холод как раз к месту выйдет. Так что скажешь, православный? Мы договорились? Али как?

Последние два слова прозвучали уже не очень по-доброму, и паренек торопливо кивнул:

– Воля твоя, великий хан. Никому не поведаю!

– Тогда что случилось с тобой, православный?

– На крыльце оступился, по ступенькам упал, – после короткого раздумья ответил паренек. – Глаз подбил и одежку порвал маненько.

– Вот и славно, – широко улыбнулся татарский хан. Оглянулся на шубу, на залитое солнцем окно, махнул рукой и взял только шкатулку: – Ладно, не на пир собираюсь. Веди меня к княгине! И без того прособирался.

Постоялый двор, изрядную часть которого занимала челядь княгини Черкасской, находился от царского дворца через Волхов, на берегу возле крепости. Буквально только мост перейти – тоже новенький, белый, году настилу и перилам явно нет. Доложить о себе нетерпеливый татарский хан не дал – поднялся к жилью вместе с холопом и вместе с ним вошел в гостевую горницу.

Летняя жара вынудила знатную женщину отказаться от мехов и тяжелых дорогих нарядов – княгиня Анастасия сидела возле окошка в светло-сером сарафане из обычного сатина, хотя и с золотой вышивкой от шеи до подола, а волосы ее прикрывала лишь наброшенная поверх венца жемчужная понизь.

– Что с тобой, Филька? – изумилась княгиня.

– Так спешил с поручением твоим, матушка, что на крыльце оступился, – склонился в низком поклоне холоп. – Зашибся вот да порвался.

– Тогда ступай, зашивайся, – отпустила его женщина. – Внизу передай, здесь я желаю трапезничать. С гостем.

– Да, матушка… – Холоп оставил господ наедине.

Саин-Булат помолчал, не зная, с чего начать. Протянул шкатулку:

– Вот, любезная княгиня Анастасия…

– Поставь на подоконник, – велела женщина, сама притом поднявшись и отойдя в сторону. – Ты, верно, специально подгадал, любезный хан, аккурат к обеду. Посему отложим примерку на потом.

– Я могу подождать! – вскинулся Саин-Булат.

– Ну, отчего же? – пожала плечами княгиня. – Ты мой гость, должен преломить со мной кусок хлеба, раз уж пришел. Вина я сегодня велела не подавать, опасаться тебе нечего.

– Меня вино не оскорбляет, княгиня, – покачал головой касимовский царь. – Я его просто не пью.

– Мне нравится свекольный квас, любезный хан. Как ты к нему относишься?

– Пока не знаю.

– Вот и попробуешь. Только будь осторожен. Губы от него становятся алыми, как малина.

– И такими же сладкими?

– Пока не знаю, – потупя взгляд, улыбнулась княгиня Анастасия, указала рукой: – Прошу к угощению, любезный хан.

Пока они беседовали, набежавшая дворня успела накрыть стоящий посреди горницы стол: пара расписных тарелок с бужениной и ломтями убоины, хлеб, темно-красная вишня, порезанные на четвертинки огурцы, миска с жареными пескарями, глиняный кувшин, два серебряных кубка.

Скромно – но ведь ни о каком пире речи и не шло.

– Ты нальешь мне кваса, храбрый Саин-Булат? – Княгиня вытянула из ножен тонкий и длинный, изящный, как она сама, трехгранный стилет, наколола им кусочек буженины, отправила в рот, наколола мясо. – Государь зело хвалил твою отвагу, великий хан. Может статься, ты поведаешь мне о своих подвигах?

– Да чего там рассказывать? – пожал плечами воин. – Чужих рубили, своих защищали. Вот и все подвиги.

– Но ведь все это сопровождалось баталиями? Свеи сдались не просто так?

– Немного с пушек стреляли, немного копьями кололи, – опять пожал плечами Саин-Булат. – Все как всегда.

– Тебя послушать, великий хан, – женщина одного за другим положила в рот несколько хрустящих соленых пескариков, – так о великих военных походах и рассказать интересного нечего?

– Много чего рассказать можно, – в третий раз пожал плечами гость. – Военный поход Савад-бек это когда ты поднимаешься в седло и едешь. День едешь, два едешь, неделю едешь, три едешь, месяц едешь, еще месяц едешь и, наконец, приезжаешь на поле, где стоят вороги. Ты вынимаешь саблю, кричишь: «Иншал-ла!» и скачешь на них. Они разбегаются, ты убираешь саблю в ножны, поворачиваешь коня и едешь домой. День едешь, два едешь, неделю едешь, три едешь…

Княгиня звонко расхохоталась, блеснув ровными жемчужными зубами:

– Первый раз я слышу историю великих побед в таком унылом изложении! – Она пригубила кубок. – От воина по прозвищу Булат я ожидала услышать нечто совсем другое.

– Зачем говорить о крови с прекраснейшей женщиной ойкумены? – опять пожал плечами воин. – С тобой хочется говорить о цветущих садах, о поющих птицах, о солнечных восходах, о весенней капели, но никак не о мечах и пищалях. Моя душа поет от звуков твоего голоса, от каждого взмаха рук, от радужных отблесков на твоих белоснежных щеках. Рядом с тобой, порождение красы и счастья, я не способен вспоминать о смерти.

Анастасия Черкасская рывком поднялась, отошла на несколько шагов. Постояла немного лицом к стене. Медленно вернула стилет в ножны, крутанулась на месте, повернувшись к гостю лицом:

– Ты уже поел, великий хан? Вдосталь угостился?

– Да, благодарю, любезная княгиня, – не зная, как ответить на столь резкий выпад, Саин-Булат спрятал кинжал, поднялся, чуть поклонился.

– Тебе не понравилось? Было горько, пересолено, тухло, невкусно?

– Вкусно очень, любезная княгиня… – вконец растерялся воин.

– И? – вскинула брови княгиня.

Касимовский царь промолчал, понимая, что делает что-то не так. Но никак не мог сообразить, в чем именно он ошибается.

– Ты совсем не знаешь русских обычаев, татарский хан? – несколько смягчила тон женщина.

Саин-Булат слабо качнул головой из стороны в сторону.

– Если гостю понравилось поднесенное угощение, то в благодарность ему полагается поцеловать хозяйку в губы, – слабо вздохнула княгиня.

– Иншал-ла… – еле слышно прошептал воин, ощутив, как по телу прокатилась горячая волна. Он выждал еще пару мгновений, затем подступил к прекрасной Анастасии, крепко обнял и осторожно прикоснулся губами к ее устам.

Мир вокруг исчез, растворившись в щемящей остроте первого поцелуя, пробравшегося сим странным блаженным чувством до самого дальнего уголка могучего тела, и миг обратился в вечность, в бездну, в целую вселенную… И когда Саин-Булат наконец оторвался от княгини – он даже не смог осознать, как долго длилось сие свершившееся чудо.

– Так что, великий хан? Слаще оно или нет?

– Что? – не понял Саин-Булат.

– Ты полагал, мои уста слаще меда, – тихо припомнила его вчерашние слова женщина. – Ну и как оно на вкус? Угадал ты али нет?

– Не распр… – Татарский хан наклонился вперед, однако на его губы лег тонкий прохладный пальчик:

– Нет-нет-нет, мой храбрый Саин-Булат… Один обед, один поцелуй, – еле слышно рассмеялась княгиня, мягко нажала ладонью ему на грудь и высвободилась из объятий. Отошла к окну, взяла где-то там колокольчик, тряхнула им и кивнула заглянувшей на звон дворне: – Убирайте…

– И когда случится следующий обед? – приблизился к ней татарский хан.

– Можно дождаться ужина, – задумчиво ответила женщина. – Если, конечно, мое общество тебе еще не опостылело.

– Рядом с тобой, княжна Анастасия, я ощущаю себя в небесном саду! Кто же согласится добровольно покинуть рай?

– В садах сейчас, полагаю, слишком жарко, – покачала головой княгиня. – На прогулку меня совсем не тянет. Разве токмо на вечерню, в собор Святой Софии?

– Разреши тебя проводить!

– В освященный храм Христовый? – изумленно выгнулась бровь женщины.

– Я могу не входить, – пообещал татарский хан.

– А да, конечно… – согласилась княгиня. – Хотя… Вроде как и не возбраняется сие иноверцам?

– Всегда к твоим услугам, любезная Анастасия! – обрадовался Саин-Булат.

– Но до заката еще очень и очень далеко, – остудила его пыл женщина. – Что мы станем делать столько времени?

Гость немного подумал – и спохватился. Сбегал к поставленной на подоконник шкатулке и раскрыл ее перед хозяйкой. Та улыбнулась, с некоторым ехидством вытянула левую руку перед собой. Касимовский царь понял намек, отставил ларец, достал из него золотой браслет, составленный из тех овальных пластин, усыпанных темно-синими самоцветами, и голубой эмалью между ними, взял белую точеную руку в свою, чуть сдвинул вверх шелковый рукав рубахи – и от прикосновения к запретному женскому телу побежали, как живые, от кончиков пальцев к плечу мелкие колючие мурашки. Намеренно, без особой нужды, удерживая запястье красавицы в ладони, татарский хан не спеша обернул его браслетом и застегнул. Чуть выждал, отпустил, достал второй браслет. И опять его пальцы заскользили по белой теплой коже, проникая под ткань рубашки, поднимая рукав, удерживая и облегая руку почти до локтя.

Саин-Булат вынул ожерелье-барму из медальонов с синими яхонтами, обошел княгиню, встал у нее за спиной и, шалея от собственной наглости, завел руки вперед, коснувшись женской груди, опустил на нее украшение, отвел ладони назад, легко скользнув ими по обнаженной шее – и на спине его опять заскакали колючие искорки восторга.

Княгиня не протестовала и даже чуть приподняла подбородок, позволяя гостю делать с собою все, что тот только пожелает. Да и чему тут протестовать? Ведь Саин-Булат всего лишь надевает и застегивает украшение!

Татарский хан достал сережку, подступил к красавице, осторожно вдевая тонкий крючок в дырочку на мочке уха, очень боясь причинить боль или что-то сломать. Он подступил совсем вплотную, его пальцы касались то шеи, то щеки, попадали под понизь в волосы, его дыхание обжигало шею княгини – Анастасия заметно покраснела, приопустила веки, задышала глубоко и тяжело, словно с трудом удерживала какую-то тяжесть. А впереди была еще одна сережка. И она оказалась настолько мучительной, что женщина сгребла в кулак и крепко сжала пальцами занавесь у окна.