— Мой обер-полицмейстер вовсе не противный, а, напротив, очень приятный и красивый мужчина. Это за ним признают все наши дамы. За ночными экскурсиями моих друзей он следить не имеет ни малейшего права и доложить мне об этом не смеет!.. А моя Средняя Рогатка — премилая станция, расположенная в очень живописной местности, и там у смотрителя прехорошенькая дочка, которая и мне самому самовар подавала, и даже неоднократно.

Графиня, выслушав весь этот монолог, пожала плечами и, молча откланявшись, вышла из комнаты. Говорить она не могла, она чувствовала, что «вышла из берегов», как говорил император, и наговорит слишком много.

Государь молча низко поклонился ей вслед. Императрица, опустившись в кресло, хохотала до слез. Она страстно любила эти сцены. Спокойные и хладнокровные монологи мужа приводили ее в восторг. Она протянула ему обе руки и, когда он прижался к ним нежным поцелуем, притянула к себе его красивую голову и крепко поцеловала его в лоб.

II

Блестящий дебют

На этот раз на душе государя был маленький, еще неосознанный грех, в котором он не покаялся перед супругой. Впрочем, и особенно каяться еще не в чем было. Весь грех состоял в том, что Николай Павлович накануне в театре слишком пристально наблюдал за молоденькой актрисой-подростком, в первый раз выпущенной в настоящей роли и блеснувшей на подмостках сцены новой, едва заметной, но яркой звездочкой. Сила этого блеска была вся в будущем.

Молоденькая Асенкова — так звали артистку — лишь за несколько дней перед этим была выпущена из школы на водевильные роли. В водевильной актрисе Императорская труппа в то время сильно нуждалась, и молоденькая грациозная артистка с миловидным личиком и свеженьким, хотя и небольшим голоском была находкой для театра.

Александр Михайлович Гедеонов, вершитель всех театральных дел той эпохи, со свойственной ему прозорливостью понял, какое сокровище может приобрести сцена в лице молоденькой актрисы, но сразу своих карт не открыл и, выпуская Асенкову в ответственной роли травести — переодетую гусаром, оговорился, что делает это исключительно с целью поощрить молоденькую девочку и показать ей, что при серьезной работе и старании с ее стороны она может добиться со временем серьезных и ответственных ролей. Он не сказал, что в лице молоденькой ученицы, едва покинувшей школьную скамью, театр разом приобретал почти сформировавшуюся артистку, одно присутствие на сцене которой заранее гарантировало театру полные сборы.

Асенковой, выступившей в роли молоденького гусара в бойком водевиле «Полковник старых времен», аплодировали шумно, единодушно, всем театром, и государь, случайно заехавший в этот вечер в Александрийский театр, от души поздравил Гедеонова с удачным и умелым приобретением. Император никогда не отделял успеха того или другого дела от того лица, которое вызывало этот успех, и, усердно аплодируя увлекательной игре молодой артистки, в то же время благодарил за нее и сумевшего разыскать ее директора Императорских театров.

Гедеонов, бесконечно польщенный приветом и одобрением государя, почтительно доложил ему, что талант молодой многообещающей артистки развился под сенью Императорской театральной школы, давшей русской сцене уже столько крупных, выдающихся сил, и попутно испросил разрешение государя увеличить жалованье молоденькой актрисе до цифры, получаемой «настоящими артистами».

— Разумеется, разумеется! — живо заговорил государь. — Чем же этот пленительный маленький гусар не «настоящая артистка»? Чего тебе еще «настоящего»? Ты сколько ей назначил? — спросил государь.

— Пятьдесят рублей в месяц, ваше величество, и три рубля разовых для поощрения, — ответил Гедеонов.

Надо заметить, что в то время счет велся еще на ассигнации и что пятьдесят рублей тогдашних денег составляли неполных наших пятнадцать рублей, а три рубля составляли девяносто копеек на наши деньги.

— Не расщедрился же ты! — рассмеялся государь. — По твоему масштабу и таланты обнаруживать не стоит.

— Как угодно будет приказать вашему величеству! — возразил Гедеонов.

— Нет, я, брат, не в тебя. Я назначаю ей сто рублей жалованья и пятнадцать рублей разовых.

Хотя эта цифра на нынешние деньги равнялась все-таки только тридцати рублям в месяц и четырем рублям тридцати копейкам разовых, но по тогдашним ценам это была прибавка небывалая по своей значительности, и Гедеонов в душе спросил себя: не имеет ли он дела с восходящей звездой? Так дороги в то время были деньги, так дешево ценились даже настоящие таланты.

По окончании спектакля государь прошел на сцену и отдал Гедеонову приказ представить ему молоденькую дебютантку. Директор бросился в уборную Асенковой. Та еще не успела раздеться и, смеясь и перебрасываясь шутками с молоденькими товарками, одевавшимися в одной уборной с нею, только что успела отстегнуть свой гусарский ментик; она готовилась спустить с плеч гусарский мундир, как в дверь раздался стук, и вслед за тем в уборную вихрем влетел директор.

Удивленные и перепуганные молоденькие артистки поспешили закрыться юбками. Он небрежно бросил им:

— Ну, чего засуетились? Что я, раздетой актрисы, что ли, не видел? Да и не актрисы вы вовсе, а так, мелюзга незаметная. Очень мне нужно с вами церемониться. Асенкова, не раздевайся! Пристегни ментик, пойдем! Государю угодно тебя видеть.

Это царское желание ошеломило не только саму Асенкову, но и всех окруживших ее подруг. Все встрепенулись и почти с испугом смотрели на молоденькую дебютантку. Так, с первого выхода, никому еще не доводилось представляться особам царской фамилии, о самом же государе и речи не было: он удостаивал своим разговором и вниманием только солидных, заслуженных артистов или иностранных, с крупным театральным именем.

Послушная воле директора, Асенкова торопливо пристегнула свой ментик и направилась вслед за Гедеоновым на сцену.

Государь стоял в первой кулисе, обратив лицо ко входу. Он пристально взглянул на покрасневшую молодую девушку и одобрительно протянул ей руку. Она почтительно прикоснулась к ней губами — таков был этикет того времени.

— Молодец, гусар! — одобрительно улыбнулся государь, опытным взглядом знатока окидывая всю фигуру молоденькой артистки. — Молодец, гусар! От таких гусарчиков ни один мой гвардейский полк не откажется.

Асенкова улыбнулась. Улыбка у нее была пленительная, и о ней еще долгие годы после смерти артистки вспоминали ее современники.

— Ты давно вышла из школы? — спросил государь.

В то время императоры «вы» не говорили не только артистам, но и артисткам.

— На прошлой неделе только, ваше императорское величество, — ответила Асенкова.

— А у кого в классе занималась?

Она назвала одного из самых заурядных профессоров.

— Прибавь ему жалованье! — приказал государь, обращаясь к Гедеонову. — Нам нужны профессора, которые подготавливали бы на сцену таких бойких «гусар»!

Гедеонов ответил почтительным поклоном. В душе он сознавал, что профессор тут был ни при чем и что от его профессуры еще никогда дирекции не было ни тепло ни холодно. Но чем щедрее сыпались награды, тем, стало быть, довольнее был государь, а его благоволение ценилось превыше всяких сокровищ.

— Ты эту роль еще в училище готовила? — спросил император, вновь обращаясь к молодой девушке.

— Никак нет, ваше величество! Мне ее дали из-за болезни другой артистки! — И она назвала фамилию внезапно заболевшей артистки на роли травести.

— Ну и спасибо ей, что она заболела! — улыбнулся государь. — Кто же тебе помогал при изучении роли? — продолжал расспрашивать он.

— Директор и инспектор репертуара! — бойко ответила Асенкова.

Но она заведомо лгала: ни Гедеонов, ни знаменитый Павел Степанович Федоров, бывший в то время инспектором репертуара, и в глаза ее не видали после передачи ей ответственной роли.

Но государь поверил льстивой неправде находчивой маленькой артистки.

— Спасибо тебе, — сказал он, обращаясь к Гедеонову. — И Федорову мое спасибо передай за то, что вы при всем своем недосуге и на это время находите.

Гедеонов почтительно поклонился и бросил благодарный взгляд на молоденькую артистку, внесшую такую светлую страничку в его послужной список. Получив в один вечер несколько последовательных царских «спасибо», он был на верху благополучия.

— Когда ты опять выходишь? — спросил государь, обращаясь к Асенковой.

Она вопросительно взглянула на директора, так как не знала распределения репертуара и ей никто не указал на ближайший ее выход.

— Когда она опять выйдет? — обратился государь с вопросом к Гедеонову.

— Я думал послезавтра повторить тот же водевиль, ваше величество, — ответил директор.

— И прекрасно! Я с тобою совершенно согласен. Кстати, у нас гостит германский принц, и мой шурин завтра приезжает из Пруссии. Я их обоих привезу посмотреть, какие у меня лихие гусары водятся за кулисами моей армии! — И, еще раз протянув руку Асенковой, государь вышел из-за кулис.

Как только император ушел, Асенкову со всех сторон окружили и товарищи, и начальство. Все поздравляли ее, предрекали ей блестящую будущность.

Один только молоденький актерик, выпущенный из мужских классов училища одновременно с выпуском того женского класса, к которому принадлежала Асенкова, стоял в стороне грустный и понурый. Он один только не радовался успеху молоденькой актрисы, не поздравлял ее и ничего ей не предрекал.

Асенкова тотчас же заметила это, сама направилась к нему и тоном нескрываемого удивления сказала:

— Гриша! Ты как будто недоволен моим успехом?

Он молчал; его лицо было пасмурно и грустно.

— Да что с тобой, Гриша? С ума ты, что ли, сошел в самом деле? — принялась теребить его Асенкова, дергая его за руки.

— Госпожа Асенкова, раздеваться пожалуйте! — послышался голос портнихи.

— Подожди меня здесь, Гриша! Мы с тобой вместе до моей квартиры дойдем! — крикнула она актерику.

Он ответил молчаливым наклоном головы. Его дурное расположение духа явно не проходило от ее ласкового и заискивающего тона. Однако он, успев уже переодеться, остался дожидаться подругу в кулисах, чтобы проводить ее до дома.

Идти было недалеко. Асенкова, не имевшая никого из близких родных, за исключением матери, которая сама жила в богадельне, получила разрешение временно поселиться в одной из свободных комнат при театральном училище. Такой пансионат существовал для молодых артистов и артисток, не имевших, как говорится, куда голову приклонить в первую минуту самостоятельной жизни.

Асенкова живо переоделась и почти бегом прибежала к ожидавшему ее товарищу. Она еще вся полна была впечатлением пережитого счастья и едва могла поверить известию о положенной ей необыкновенной прибавке, о которой пришел ей сообщить «сам» Федоров, оповещенный Гедеоновым о той службе, какую молоденькая артистка сослужила им обоим. Она прерывающимся от волнения голосом передала своему спутнику, Грише Нечаеву, о всех случившихся с нею переменах, а затем добавила:

— Ты меня прямо до комнаты проводи, Гриша, и в комнату ко мне войди! Ничего, я попрошу позволения у дежурной классной дамы. Я прозябла что-то. Чаю вместе напьемся. Мне и это позволят!

— Тебе сегодня и не то позволят! Они ведь подлецы! — неожиданно выпалил Нечаев, но тотчас же, сам почти испугавшись резкости выраженного им суждения, боязливо оглянулся по сторонам и осторожно последовал за Асенковой в ее комнатку.

В школе, очевидно, уже были известны и необычайная царская милость, и крупный успех роли, исполненной молоденькой артисткой. Это было ясно видно из той встречи, какой она удостоилась при первом своем появлении в коридоре училища. Даже дежурная классная дама в сущности уже не имевшая для нее никакого значения как начальство, но имевшая право воспротивиться такому позднему чаепитию, да еще в обществе приведенного с собою гостя, заискивающим тоном ответила на робкий вопрос Асенковой о чаепитии:

— Ах, ma chere, конечно можно! О чем тут разговаривать? Если вы хотите, то я и самовар велю к вам в комнату подать. Няньки еще не спят. Еще наши девочки со спектакля не вернулись.

Тронутая таким вниманием, Асенкова с восторгом согласилась на это предложение и, сбросив свой большой платок и с ногами усаживаясь в глубокое кресло неизвестно откуда очутившееся у нее в комнате, проговорила:

— Вот видишь, Гриша? Я тебе говорила, что все устроится. Да не хмурься же так! Что с тобой? Я тебя вовсе не узнаю. Все так хорошо, так счастливо идет: и роль мне удалась как нельзя лучше, и жалованье я получила такое, о каком и во сне мне сниться не могло, и разовые мне дали совсем небывалые! Прямо такое счастье, такое счастье! Я проснуться боюсь. Ну как все это только сном окажется? Ну как всего этого на самом деле нет?