— Ты сделал это. – сказал пожилой мужчина. – Ты один.

К тому времени, как последние люди подошли к нему, Клод едва мог говорить. Жизнь Лили что-то значила для них. Те дни в темном, грязном доме, наблюдать, как ее родители умирают… принести ее в жертву… это стоило чего-то сейчас. Он пошел в ад и вернулся, и хотя он мог и не объяснять, он не мог сказать им, что он не спас их тем убийством. Какая-то, часть его хотела верить в это…


Одной из последних селян была девушка всего лишь на год или два моложе его. У нее были зеленые глаза и золотые волосы, которые были заплетены спереди. Маленькая, розовая лента связывала их сзади. Она протянула ему глиняные четки. Каждый шар был раскрашен по-разному: лес, океан, деревня, горы.

— Я нарисовала это для тебя. – сказала она – Языческий лидер нашей деревни благословил их. Они символ нашего мира, всего, что мы даем тебе.


Клод надел ожерелье, чувствуя его вес.

— Спасибо тебе. – сказал он, его голос дрожал. – Я буду хранить его всегда.


Глава шестая

13 апреля 1518 года

— Горит целый город. – сказала женщина. Она не была очень старой, но ее лицо было покрыто глубокими морщинами. – Скоро огонь перекинется на нас. Он поглотит все – все наши посевы, нашу скотину. Он убьет нас всех.

Клод стоял на гигантском, каменном алтаре и смотрел на звездное небо.

— Не убьет. Вы принесете в жертву половину урожая и половину скотины, чтобы успокоить богов. Все можно еще изменить. Наша история еще не написана.

Выражение лица женщины изменилось. Она, казалось, успокоилась. Она подошла к Клоду, поцеловала его руку и сказала.

— Я сделаю это, Ваше Величие. Я пойду прямо сейчас.

Тогда она пошла во двор, где была привязана ее лошадь. Она залезла на нее и ускакала, спасибо Жерару, он разрешил последнему посетителю подойти к алтарю. Он был не намного старше Клода. Он держал в руках шляпу и крутил ею, пока говорил.

— Из-за обвала горы я потерял дом и всю мою семью. Он забрал больше половины нашей деревни. Некоторые из нас все еще хотят уйти, но мы боимся наших богов.

Клод посмотрел на человека, который светился в свете огня. Клод знал об обвале, который случился где-то в 50 милях (80.5 км) отсюда, в другом городе. Большинство горожан, которые пережили чуму, убили после нее. Не могло быть больше десятка людей, которые выжили в одиночку в последние несколько месяцев.

— Принеси в жертву свою лучшую корову и лучшую козу. Тогда можешь покинуть деревню и жить, как захочешь.

Как только он это сказал, он почувствовал будто сделал все правильно. За последние месяцы, он научился доверять любым словам, которые появлялись у него в голове. Они божественно вдохновляли. Он понимал это сейчас, даже если сначала это казалось трудным. Сотни и сотни людей приходили к нему с того времени, как закончилась чума, чтобы поблагодарить его за то, что он освободил их от страданий. Он предотвратил столько смертей. Он изменил ход истории. Сейчас он знал, что жизнь Лили имела какое-то значение. То убийство могло подействовать только сделанное его рукой и после него у Клода появилась новая сила.

Мужчина кивнул.

— Спасибо, Ваше Величие. Я сделаю это и мы сможем двигаться дальше. Мы все сможем двигаться дальше, благодаря Вам. – Он склонился перед Клодом и в его глазах было столько благодарности, что Клоду пришлось отвернуться. Иногда было трудно принять все это, принять столько любви и уважения сразу. Впервые в его жизни, люди смотрели на него, действительно смотрели на него. Люди хотели услышать каждое слово, которое он говорил.

Когда мужчина ушел, Клод повернулся к толпе людей, которые стояли вокруг костра.

— Вы можете идти, увидимся завтра. – сказал он. – Будьте в мире.

Все они поклонились, когда он спустился с алтаря. Жерар накинул шубу кролика на плечи, затем поцеловал его руку, на которой сейчас было несколько драгоценных колец. Он шел за Клодом до самого дома и ждал снаружи, пока тот не закрыл дверь.

— Спокойной ночи, Ваше Величие. – сказал он мягко. Он едва мог смотреть в глаза Клоду теперь. Из всего, что Клод получил после того, как стал языческим лидером, это нравилось ему больше всего.

— Доброго вечера, любимый. – сказала Клеменс, когда он вошел. Она взяла его шубу, а затем поцеловала его долго и медленно. Клод прижал его новую жену к себе, чувствуя изгибы ее бедер. Это всегда было так же хорошо, как и в первый раз, когда он поцеловал ее, через три дня после того, как она прибыла в деревню и посмотрела на него своими зелеными глазами.

— Я скучал по тебе. Ты же знаешь, я бы оставался здесь на весь день и всю ночь, если бы мог. – сказал он. Он сел за деревянный стол, за которым он всегда сидел вместе со своей семьей, еще меньше года назад. Сейчас все казалось совершенно другим. Клеменс нарисовала огромную картину, которую они повесили на стену, и они украсили это место всем, что принесли люди. Медные кастрюли висели над плитой. Подсвечники стояли на накидках, а меха были накинуты поверх сидений. Из кухни доносился запах баранины и картофеля.

— Я знаю. – сказала она, подходя к нему сзади. – Но ты должен каждый день идти на площадь. Люди приходят за сотни миль (161 км), чтобы увидеть их языческого бога. Они умрут без тебя.

— Я был бы мертв без них. – сказал Клод, зная, что это правда. Кем он был до этого? Грустным, испуганным парнем, которого избивал отец? Парнем, который шел по площади с опущенной головой и боялся, что его кто-нибудь заметит? Парнем, который плакал и умолял Жерара выпустить его из того адского дома, не зная, может быть это его судьба провести вечность там?

Клеменс наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Я почти закончила готовить баранину, которую они принесли тебе этим утром. Я добавила травы, которые тебе нравятся. – прошептала она. Затем она повернулась к плите и зависла над горшком.

Клод глубоко вдохнул запах розмарина и позволил себе быть счастливым. Он не забыл свою семью, но он все понял сейчас… понял все четко. Они умерли, чтобы он мог жить такой жизнью. Он всегда должен был быть лидером, языческим богом, и если бы они не умерли, то он бы не стал тем, кем сейчас являлся. Властным, великим, любимым.

Клеменс перемешивала что-то в горшке и пела что-то себе под нос. Он едва мог разобрать слова. "Лили из долины… красивые, цветущие цветы…"

Он почувствовал странное головокружение. Он вспомнил лицо Лили, когда ее повесили вниз головой. Он помнил то ощущение, когда он разрезал ножом ее кожу. Все, что он мог почувствовать в воздухе, это кровь, он проглотил подступившую к горлу рвоту.

Он положил голову на стол, но Клеменс продолжала петь. Она стояла к нему спиной и он был таким слабым, ему было страшно, он даже не мог попросить ее остановиться. Он продолжал видеть Лили, как с ее запястий капала кровь. Он видел, как ее шея распухла и покраснела. Ее подвесили вниз головой и она смотрела на него своими мертвыми глазами.


— Гора, пожар, наводнение, заморозки, шторм, звездопад, болезнь. – сказала она, ее губы побледнели. Затем она повторила. – Гора, пожар, наводнение, заморозки, шторм, звездопад, болезнь.

Он говорил эти слова себе, повторяя их снова и снова, пока Клеменс не схватила его за плечи.

— Что такое? Что случилось, любимый?

Она перестала петь, но он не заметил. Он не знал, как долго он сидел так, согнувшись над столом, погрузившись в воспоминания.

— Я видел ее… девушку, которую я принес в жертву. Она дала мне знак.

— Какой знак? – спросила Клеменс.

Клод обхватил голову руками, думая о тех людях, которых он видел в последние дни. Обвал горы случился всего несколько месяцев назад.

— Гора, пожар, наводнение, заморозки… – сказал он. – Это график… предупреждение. Она предупредила меня.

Клеменс напряглась.

— Предупредила от чего?

— Грядет еще одна болезнь. – сказал он. – Чума, должно быть. Чума, должно быть, возвращается. Что еще это может быть?

Клеменс замерла, глядя на него снизу вверх. Она прикрыла рот руками. Она потеряла всю свою семью из-за чумы, трех сестер и матерь, которая овдовела еще молодой девушкою.

— Нет, пожалуйста, нет. – сказала она.

Но как только Клод увидел видение, он был уверен, что Лили дала ему знак. Она сказала ему, что нужно сделать.

— Я просто должен остановить это еще до начала. – сказал он. – Я должен успокоить наших языческих богов.

— Да. – сказала Клеменс. – Но как?

Клод смотрел на огонь, он был полон решимости.

— Мы должны сделать еще одно жертвоприношение.


Глава седьмая

25 сентября 1518 года

Два язычника натянули веревку так сильно, как только могли и закрепили ее на одной из нижних веток дерева. Над ними висел головой вниз охотник. Он пытался вырваться, капюшон упал ему на лицо, его запястья были завязаны за спиной.

— Пожалуйста, не делайте этого. – закричал он. – Я потерялся. Я не хотел никому вредить. У меня есть семья, которой я нужен.

Язычники окружили мужчину и начали громко молиться, когда Клод вышел вперед. Клеменс стояла за ним и наблюдала, ее глаза были опущены вниз. Клод накинул на голову капюшон так, что его лицо было в тени. С каждой невинной жертвой, убивать становилось все легче. Чувство вины не было столь же сильным, как после третьего или четвертого жертвоприношения. Сейчас не было никаких сомнений. Он наконец понял, какую власть чувствовал должно быть его отец, когда убивал. Как соблазнительно выбирать, кто умрет, а кто будет жить.

Клод держал нож в руке, а затем провел им дугу в воздухе, как он делал это перед каждым жертвоприношением. Он тихо молился, приближаясь к мужчине.

— Твоя смерть может успокоить наших богов. – сказал он на языческом языке. – Она может предотвратить возвращение чумы и принести нам покой.

Мужчина изворачивался, пытаясь освободиться, капюшон упал с его лица. Клод смотрел прямо на него. Кожа мужчины стала красной, потому что кровь прильнула к его голове.

— Вы не должны делать этого. – сказал он.

Они иногда говорили что-то, но Клод знал, что это неправда. Он должен был сделать это, так же, как он должен был убить Лили в тот день в том доме. Только человеческое жертвоприношение остановило чуму, и только оно могло предотвратить ее возвращение. Он бы не позволил умереть своей семье снова. Он не позволит ей забрать Клеменс или все, что он создал после ухода чумы. Он мог чувствовать ее присутствие прямо за собой, она преследовала его, как зверь преследует свою жертву.

— Наши боги успокоятся, успокоятся благодаря нашему жертвоприношению. – сказал он громко. Язычники окружили его и громко молились вместе с ним, повторяя его слова снова и снова, пока он не сделал шаг в сторону мужчины.

Тогда он поднял свой нож и перерезал мужчине горло. Он закричал. Кровь хлынула из его раны. Клод схватил его голову и снова перерезал ему шею, остановившись, когда нож задел трахею.

Кровь брызнула на рубашку Клода. После второго убийства он чувствовал знакомую с детства тошноту. Но сейчас, с каждым жертвоприношением, он становился все сильнее, неприкасаемым. Он удивительно быстро привык к запаху крови.

Клод сделал шаг назад, присоединяясь к язычникам, когда мужчина начал истекать кровью. Когда охотник окончательно перестал двигаться и его кожа стала призрачно белой, Клод закончил молитву. Язычники тоже перестали молиться вскоре после этого, ожидая, когда Клод разрешит им уйти.

— Вы можете идти, дети мои. – сказал он. – Боги приняли нашу жертву.

Клод взял Клеменс за руку, которая была холодная на ощупь. Он помог ей залезть на лошадь. Тогда он заметил, что она плакала. Она опустила голову, позволяя слезам капать на рубашку.

Она часто плакала после жертвоприношений, несмотря на то, что он ей говорил, что из-за этого она выглядит слабой. Она должна была выглядеть решительной, иначе боги могли наказать ее. Он отказывался признавать сейчас ее слезы, он лишь надеялся, что она перестанет плакать.

Когда они возвращались в деревню, она сказала:

— Десять. – сказала она.

Он был разгневан.

— Что ты имеешь ввиду?

— Десять невинных мертвы. Когда это закончится? – спросила она. – Сколько еще должны умереть?