— Слушаю. — повторил Влад.

— Я солгала. Никто не насиловал меня.

Орлов открыл глаза и вопросительно посмотрел в бледное лицо Валерии Тихомировой, но потом снова закрыл их.

— Некрасиво так жестоко врать, Лера.

— Я знаю. Поэтому мне тошно. Я призналась маме, но не знаю, услышала ли она меня.

— Не думаю, что сейчас это важно. Для нее.

— Но для меня важно. Я была несправедлива и обижена.

— Ты просто маленький испорченный ребенок. Я даже не удивлен. Что-то еще?

— И у меня не было отношений с ни с кем…. Здесь в Москве, кроме тебя.

— Я должен быть польщен? — Влад выпрямился и пригубил из бокала, снова открыв глаза. — А как же Алексей?

— Тоже ложь. Я хотела казаться взрослой, умудренной опытом. Когда Девид, мой преподаватель бросил меня, я обозлилась на весь мир. Не знаю, кого я наказывала больше. Может быть, саму себя. Мне казалось, что лучший способ избавиться от боли, это полное забвение.

— Или причинение боли другим? — подсказал Орлов. О да, он все знал об эгоизме и стремлении наказать ближнего за собственные страдания и неудачи.

— Мне очень стыдно, Влад.

— Если бы я помнил, что такое стыд, Лера, я сказал бы хорошо, или плохо то, что ты его испытываешь. Стыд — не оправдание и даже не следствие. Стыд — это мера, которой мы ограничиваем совершенное зло. Но настоящее зло не ведает мер и границ, и поэтому тебе нечего стыдиться. Ничего грандиозно-ужасного ты не совершила. Каждый имеет право на ошибку. Не нужно заниматься самобичеванием, этим ты ничего не исправишь и не изменишь. Живи дальше.

— Это все, что ты можешь мне сказать? — разочарованно спросила Лера. Его спокойная рассудительность обижала и расстраивала ее.

— Ты хочешь, чтобы я пожалел тебя? Выразил сочувствие? Как сказал великий классик Оскар Уайльд: «Я сочувствую всему, кроме людского горя. Оно слишком безобразно, слишком ужасно и угнетает нас. Во всеобщем сочувствии есть что-то в высшей степени нездоровое. Сочувствовать надо красоте, ярким краскам и радостям жизни. И как можно меньше говорить о ее темных сторонах».

— Ты же так не думаешь. — покачала головой Лера. — Что с тобой не так, Влад?

— О чем ты?

— Что за мистическая маниакальная закономерность в третий раз делает тебя вдовцом?

— Я сам сейчас об этом думаю. Наверно, я зря так легкомысленно отношусь к институту брака. Стоит пересмотреть свои взгляды на серьезные отношения.

— Зачем ты женился на маме? — спросила Лера. Влад выразительно посмотрел на девушку. Конечно, она все понимала….

— Мы решили сотрудничать не только в бизнесе, но и в личной жизни. С последним у нас не задалось. Но были и хорошие моменты, пока не появился Липатов, упокой Господь его душу. Я опечален смертью Инги, скажу больше — гибель других жен вызвала во мне куда меньше горечи. Я готов был отпустить ее.

— И что будешь делать дальше?

Влад пожал плечами, поднося бокал к губам.

— Жить дальше. Работать. Общаться с людьми, заниматься спортом и избегать женщин, мечтающих о свадьбе. А какие у тебя планы?

— Не знаю. Наверно, останусь здесь, поступлю с институт, как и хотела. Вы тоже можете остаться вместе с Кириллом. Это и твой дом. Ты был законным мужем.

— Не думаю, что будет уместно жить всем вместе. — иронично заметил Влад. — К тому же брачный контракт не предусматривал возможность преждевременной смерти Инги.

— Мама оставила завещание, но оно было составлено еще до того, как ты появился. Я больше чем уверена, что она все завещала мне. А я не буду против, если ты останешься здесь. Дом большой, всем хватит места. И твои права в издательстве я претендовать не собираюсь. Не знаю, кто наследует долю отца, но моя — в полном твоем распоряжении. Понимаю, что сейчас не время и не место говорить о материальном. Через пару недель мы оформим все нюансы будущего сотрудничества при адвокатах и юристах. Просто хочу, чтобы ты знал. Тебе не нужно возвращаться в Ярославль. Я ничего не смылю в делах матери, и мне нужен тот, кто разбирается в этой сфере, тот, кому я могу доверять.

— А ты можешь мне доверять? — усмехнулся Орлов.

— Адвокаты помогут мне подстраховаться. Я не такая наивная, как ты думаешь. — Лера развязала на шее черный траурный шарф. Он мешал ей дышать.

— Это хорошо. — удовлетворенно кивнул Влад. — Не люблю два три типа людей — дураков, лентяев и простаков.

— Значит, остаешься?

Он прищурил глаза, посмотрев на нее, словно взвешивая про себя все за и против.

— Я подумаю. Сейчас я не готов принимать решения. В издательстве есть опытные умные люди, на которых я могу положиться. Мне необходимо время. Месяц-два, чтобы придти в себя, забыться и расслабиться. Возможно, я уеду в отпуск. Подальше отсюда. Смена обстановки благотворно влияет на душевный дисбаланс.

— А твой сын? — растеряно спросила Лера.

— Кирилл останется в моем доме в Ярославле, вместе с его няней, пока я не определюсь с планами на будущее.

— Ясно. И когда ты уезжаешь?

— Через пару недель. Завтра меня вызывает следователь. Наверно, хочет проверить версию моей причастности к смерти Инги и ее любовника.

— Но это же бред. Ты был в другом городе. И ты не знал, что она не в Питере. — возмутилась Лера.

— Лер, не будь наивной. Конечно, я мог все спланировать, нанять сыщиков, которые отслеживали бы каждый шаг Инги, и заказать ее убийство, подстроенное под несчастный случай. Только версия с крахом провалится, когда следователь узнает об отсутствии мотива. Смерть Инги мне совершенно не выгодна. Как и при разводе, я остаюсь при своих капиталах. Думаю, надолго доблестная полиция в городе меня не задержит. Но уже предчувствую восторг коллег-журналюг. Они с удовольствием обсосут и выставят напоказ эту историю, причем со всеми грязными подробностями и нелепыми домыслами. Надеюсь, что в Лондоне или Париже я не увижу ярких заголовков со своим именем, красующихся в каждом газетном киоске. Я все это уже проходил. Слава Синей Бороды и черного вдовца меня не вдохновляет.

— Я тебя понимаю. Я подготовлю необходимые бумаги. Ознакомишься, когда будешь готов.

— Спасибо. Я не ожидал, что ты примешь подобное решение.

— Ты не чужой мне человек, Влад. У меня нет здесь настоящих друзей, а дядя в другом городе. Ты — единственный кого, я хорошо знаю. Хотел ты этого или нет, но ты помог мне в сложные моменты жизни. И с тобой легко.

— Тебе так кажется, Лера. — серьезно сказал Влад. — Со мной не может быть легко. И печальная участь моих жен — прямое тому подтверждение. Ты осталась одна и ищешь опору, но я не тот, кто тебе нужен. Не в личной жизни. — пояснил он.

— Я не напрашиваюсь тебе в спутницы жизни, Влад. — обиделась Лера. — Это было бы кощунственно. Прах моей матери еще не остыл. Я говорю о дружбе, деловом сотрудничестве.

— Хорошо. — кивнул Орлов, предостерегающе глядя в серые глаза. Он надеялся, что девушка не лукавит. Ему не нужны сложности.

Я оказался прав, и интерес полиции ко мне угас, после двух посещений. Зато в прессе намечался настоящий бум. Снова трепали имена моих предыдущих жен, и искали взаимосвязь и мистические причины веренице смертей. Через неделю после похорон меня пригласили в телестудию, посвятившей целую передачу скромной персоне несчастного вдовца, преследуемого родовым проклятием. Я вежливо отказался, и передача вышла без меня. Зато умудрились «засветиться» на экране «близкие» друзья Инги, которые как оказалось, так много знали обо мне и о ней. Нашлись и те, что утверждали, что знакомы с Эвелиной Денисовой, и Лизой Котовой. Разумеется, глаголили истину гости студии не бесплатно. Я никого не осуждаю. Каждый выживает и зарабатывает, как умеет.

Пока подробности моей личной жизни перебирал весь центральный округ страны, я оформлял шенгенскую визу. Весь следующий месяц буду колесить по Европе и постараюсь забыть обо все, что произошло. Конечно, выкинуть из памяти страшную гибель Инги вряд ли получиться, но моральные установки поправить я сумею. В этом можно не сомневаться. Я уже чувствую себя гораздо лучше. Психотерапевт, которого я посещаю только ради рецептов, выписал мне сильное снотворное, и я больше не вижу кошмаров. А без них мысли проясняются, и жизнь не кажется такой уж безумной и мрачной. Когда-нибудь, в глубокой старости я попробую проанализировать все, что происходило в моей жизни, и отыскать причины роковых смертей, преследующих меня по пятам. Сейчас думать об этом рано и сложно. Слишком много сложностей для одного меня. Я собираюсь хорошенько развлечься в отпуске, заполнить пустоты новыми лицами, впечатлениями и событиями, сбросить тяжесть с плеч, и вытравить из сердца сентиментальную печаль.

А пока я считаю дни до отлета и каждую ночь сажусь в свой шикарный кабриолет и гоняю по ночной Москве, чувствуя необычайный прилив адреналина и яростное желание жить, дышать, безумствовать. Смерть напоминает нам о том, как скоротечна и драгоценная жизнь, и провести ее надо так, чтобы ни один день не прошел впустую.

За два часа до вылета я позвонил в Ярославль, и сообщил Динаре, что меня не будет в стране несколько недель. Она не задавала вопросов, и, молча, выслушивала мои краткие распоряжения. Я сказал, что перевел на счет ее карты денежные средства на содержание дома и сына в мое отсутствие, а так же зарплату за два месяца вперед и премиальные, которые она заслужила. Короткие несколько фраз, что я услышал от Дины, были произнесены спокойным официальным тоном, словно и не было тех злополучных двенадцати часов, сблизивших и породнивших нас. Я чувствовал себя немного неловко во время нашего одностороннего разговора, и вздохнул с облегчением, когда Динара передала трубку Кириллу, чтобы сын мог пожелать мне доброго пути. Я пообещал, что буду звонить так часто, как смогу и мальчик поверил мне. Мы решили ничего не говорить ему о смерти Инги. Он слишком мал и почти не знал ее, чтобы снова травмировать его плохими известиями.

Уже в аэропорту я вспомнил, что забыл позвонить в магазин для уточнения сроков доставки купленного мной товара. Я знал, что не смогу лично поздравить Дину с днем рождения, так как буду в это время колесить по Елисейским полям, но купил для нее подарок, который действительно порадует ее. Я очень хочу, чтобы она правильно поняла мой поступок, и не вернула подарок в магазин. Надеюсь, у нее достаточно благоразумия, чтобы не сделать глупость. Пусть в моем доме играет музыка и слышится детский смех. Я улыбался про себя, представляя недоумение на лице Дины, когда в день ее рождения раздастся звонок в дверь и носильщики внесут в гостиную красивое дороге пианино. Она будет думать обо мне, каждый раз касаясь клавиш своими тонкими пальчиками. Мой маленький светлый ангел. Единственная святыня в сердце законченного грешника и плейбоя, последний благородный порыв. Признаюсь, что очень горжусь собой. Видит бог, я становлюсь лучше, даже просто думая о ней.

Однако благородным порывам суждена короткая жизнь. И первое, что я сделал, прилетев в Лондон…. Напился. Мертвецки. Вдрызг. До поросячьего визга. Утреннее похмелье переросло в еще один скоротечный пьяный день в полном одиночестве. Но это совершенно нормально. Длительные перелеты всегда травмируют мою психику так, что требуется определенный реабилитационный период. А лучшее лекарство против фобий — хорошая доза чистого виски.

Я беспробудно пил два дня, пропустив все экскурсии и разругавшись с гидом и всем персоналом гостиницы. А вечером третьего дня отправился в паб и подцепил хорошенькую мулатку. Она работала танцовщицей в местном клубе и плохо говорила по-английски, но мы понимали друг друга с полуслова. Для тех отношений, что мне требовались, вовсе не нужны слова. Единственное что я узнал о ней, было имя. Бьянка. Как знаменитая певица. Смуглая кожа, черные неистовые глаза и широкие крутые бедра. Бьянка оказалась настолько гибка и неприхотлива, что я взял ее с собой в Париж, но мы потеряли друг друга уже на следующий день, так как мне приглянулась очаровательная парижанка с бледным лицом и впалыми скулами. Ее имя я запомнить не успел. Утром она незаметно покинула меня, прихватив бумажник с наличными. Благо, что банковские карты я хранил отдельно, и порочная бестия не смогла до них добраться. Я долго смеялся над собственной глупостью. И целый день провел в экскурсиях по Парижу, решив передохнуть.

Но вечером устал от праведного образа жизни. Не помню, как меня занесло в закрытый ночной клуб. Меня пропустили по просьбе нового знакомого. Молодого юриста, коренного француза из богатой семьи, напыщенного и испорченного, как я сам. Анри провел меня по всем потайным комнатам клуба, где главной религией и божеством был порок во всех его проявлениях. Правду говорят, что французы знают толк в удовольствиях. Не знаю, насчет удовольствий, но разврат в чистом виде шокировал даже мою повидавшую многое и познавшую многих душонку. Не стоит углубляться в описания, так как утром я был противен сам себе, и даже отражение в зеркале показалось сильно подурневшим. Ничего не имею против раскрепощенных отношений, но определенная грань все же должна быть. Раскаиваться не имело смысла, и опыт, пусть и печальный, но все-таки опыт. В этой жизни нужно успеть попробовать все, что дается или запрещается. Запреты сами по себе вызывают острое желание их нарушить, и именно запретные удовольствия особенного дороги. Я больше не стал встречаться с Анри, не смотря на многочисленные звонки и приглашения. Мне уже не двадцать лет и те развлечения, которые предлагал юный француз, стоили немалых физических затрат. Наверно, я становлюсь моралистом, но в полном понятии этого слова, а только частично. Предпочитаю грешить по старинке.