Снежана Черная - Цена Любви

И всё. Я пропал.

Как она это сделала? Я потратил годы на то, чтобы совладать со своим внутренним зверем, чтобы не дать волю ярости, которая меня изнутри раздирает, выпуская её лишь изредка: в лесу или на боях без правил. С её появлением утихомирить рвущихся наружу демонов стало и вовсе нереально — стоит её увидеть, и все барьеры напрочь сносит.

А всего одно её прикосновение, и зверь успокоился, пелена с глаз спала. Застыл, как дурак, с каменным стояком и пялюсь на неё.

Она что-то ещё говорила, её губы шевелились, но я не разобрал ни слова из-за шума в ушах. Синева её глаз сковывает льдом, а в их глубине протест огнём пылает. Огонь и лёд — то ещё сочетание.

Больше никаких протестов! Она не смеет! Она моя, значит, должна покориться!

Прикоснулся, чуть сжал пальцами её шею, и по телу прошёл ток. Кожа бледная, прозрачная, будто мраморная, и на ощупь такая же прохладная. Да, это именно то, чего я так жаждал. Трогать её, сминать её холёную кожу, оставляя следы, как метку собственника. Чтобы всем и каждому было понятно: эта женщина занята.

Приблизился вплотную и сжал тугие бёдра. Вскрикивает, отталкивает и извивается. Неудержимая, будто порыв ледяного ветра.

Поднимаю и одним рывком на стоящий колом член насаживаю, грубо проталкиваясь внутрь.

Я знал, что это будет сильно, но не знал, что настолько. Одной рукой её держу, другой сам за стенку хватаюсь. Башка, как колокол, из глаз искры, а член пульсирует, зажатый в тугих тисках.

— Не зажимайся, — только и смог прохрипеть.

Потому что воздух выбило нахрен, не вздохнуть, лишь обнажённые инстинкты искрят, как оголённые провода. Не сразу замечаю, что зубами мне в плечо вцепилась и рычит, вгрызаясь под кожу. Неугомонная, как можно быть такой холодной и одновременно так охуительно горячей?

— Влада, — проталкиваю её имя сквозь сцепленные зубы и не знаю, чем дышать.

Прислонил к стенке и с трудом из неё вышел, чтобы войти пальцами до упора. Узкая, слишком узкая и зажатая.

Вода хлещет на башку, а я, как одержимый, потерявший контроль психопат, трахаю её рукой, растягивая, погружая пальцы в горячую глубину.

И она расслабляется, принимает меня — это ни с чем несравнимый кайф. Бёдрами обвивает, руками за плечи мои цепляется, обжигая своим холодом снаружи и жаром внутри, стоило лишь снова в неё погрузиться.

Я брал её стоя, быстро, жёстко и размашисто. Без ласк и церемоний вколачивался, ощущая, как пьянящий экстаз по телу разливается. За несколько секунд до разрядки добрался и щедро её спермой наполнил. Уткнувшись ей в шею, прямо в родинку с правой стороны, я не мог справиться с дрожью во всём теле.

Слишком быстро всё произошло. Давно у меня секса не было, а сейчас понял, что до неё у меня его вообще не было. Будто до этого и вовсе не трахался, натягивал без разбора и выкидывал без сожалений.

Она ёрзает, пытаясь отстраниться, но лишь ещё больше на член насаживается.

И этот её запах!

Даже сквозь пену для душа пробивается её одуряющий и травящий душу запах. Обволакивает, заполняя, затягивая в пропасть. Сука, откуда ты взялась?!

В попытке приглушить это безумие, я щедро размазал вытекающее из неё семя между её ног. Провёл рукой по животу и груди. Пусть и она почувствует мой запах, пропитается им. Напрасный труд! Струи воды смыли его без следа.

Уже через минуту член снова был в полной боевой готовности. А может, он и после первого раунда продолжал колом стоять. Я знаю лишь то, что снова хочу её так, что позвоночник от напряга плавится. Потянулся к её точёной груди, перехватывая руки, когда Ледышка снова попыталась прикрыться.

— Не смей, — прохрипел, отводя её руки в стороны и сминая грудь. — Никогда не смей прятать от меня то, что принадлежит мне по праву.

— Мне холодно, — прошептала она.

Блять, вода хлещет еле тёплая! Для меня самое то, а она вся трясётся и с ноги на ногу переминается.

Выключил нахрен воду и завернув её в своё(!) полотенце, отнёс в спальню.

— Я сама могу…

— Молчи, женщина!

И она замолкает. Умница. Быстро учится.

Ещё ни одну бабу я не укладывал в свою постель. Моя постель, моё полотенце и другие вещи, принадлежащие мне, — это святое. Ни с кем делить их я не привык, так же как и свою женщину. А она сейчас моя. Полностью, без остатка. Оказавшись в моей постели, она тут же попыталась прикрыться одеялом, которое я вырвал у неё из рук.

— Не смей! Ты моя, — напомнил я, в который раз отводя её руки в сторону.

Разум напрочь отключается, когда я чувствую под пальцами шелковистость её кожи. Какая же она красивая! Охрененно красивая! Даже там, между ног, как шёлковая, отлизать тянет.  Точно накрыло, до неё я и в губы-то уже забыл, когда бабу в последний раз целовал. Никогда даже в голову не приходило лизать баб между ног.

Поднёс руку к её лицу, убирая прядь мокрых волос, а она снова зажмурилась.

— Ты боишься меня? Почему?

А рука сама вниз опускается.

Молчит. Её губы дрожат, а глаза всё также смотрят с вызовом. А это, чёрт возьми, заводит! Как обезумевший самец, я хотел только одного — взять её поскорее, подавить этот немой протест. Неважно как, главное, сейчас. И на этот раз я не буду торопиться!

— Я тебя не боюсь, — ответила с вызовом, борясь с моей рукой и пытаясь свести вместе колени.

А врать она не умеет от слова вообще.

Заняв своё законное место между стройных бёдер, я толкнулся в неё так сильно, чтобы почувствовала каждую грань этого контакта. Чтобы поняла, что она принадлежит мне и не смела больше противиться.

А потом это хрень снова случилась: она выгнулась мне навстречу, оплетая бёдрами. Её руки, лёгкие и невесомые, порывисто легли мне на плечи, губы приоткрылись, отзываясь протяжным стоном.

— Легче, — прошептала она.

… и скользнула языком по моей влажной коже.

Получив разряд, я застонал и позорно кончил.

Возращение в реальность было неприятным. Во-первых, я всё ещё прижимала к себе мужчину, чувствуя биение его сердца и вдыхая запах его мокрого тела. Более того, он всё ещё находился во мне, а между ног у меня было мокро и липко. Он опять в меня кончил! Чёрт! Я ведь уже две недели как не принимаю противозачаточные таблетки! Черт возьми, где были его мозги? Ведь далеко уже не мальчик и должен чётко осознавать возможные последствия!

Но и не это казалось сейчас самым неприятным. Намного хуже было то, что всё произошедшее приносило мне непонятное и извращённое удовольствие. И пусть всё прошло быстро, и я не испытала физической разрядки – того огненного урагана, испепеляющего всё на своём пути, мне просто понравилось принадлежать ему, ощущать его на себе и в себе. Чувствовать тяжесть его тела было приятно, несмотря на то, что так низко, как сейчас, я ещё никогда не опускалась.

Наверное, я просто падшая женщина, развратная и распущенная. Непонятно только, откуда во мне всё это взялось с моим страдальчески-необходимым отношением к сексу как к чему-то тягостному и неизбежному?

Моя вечная и нерушимая позиция — «закрыть глаза и думать об Англии*» — раскололась на части. А может, я просто всё это время скрывала истинную натуру, а сейчас вся сущность вдруг вылезла наружу. В любом случае это уже неважно: если я верну Женьку, то

всё остальное уже не имеет никакого значения.

Выскользнув из-под одеяла и подхватив полотенце, я обмотала его вокруг туловища и, на подкашивающихся ногах, поплелась назад в ванную. Он никак не отреагировал. Лежал на спине с закрытыми глазами, будто уснул.

Приняв душ, я облокотилась о раковину и уставилась на себя в зеркало. В последнее время выглядела я неважно: бледная, блёклая, как моль, с огромными кругами под глазами. Зато сейчас я самой себе вдруг показалась как никогда красивой. Я бы даже сказала — неподобающе красивой, с учётом данной ситуации. Лицо изрядно похудело, отчего глаза казались просто огромными, по щекам расплылся задорный румянец, а довершал картину горящий взгляд, который сейчас был абсолютно не к месту.

Я тут же торопливо умылась холодной водой и, вскинув голову, встретилась в зеркале со зглядом Саида. Он подпирал плечом косяк и с интересом разглядывал меня… нас в зеркальном отражении — и нужно сказать,вместе мы смотрелись никудышной парой. Соединить нас мог разве что такой невероятный случай и лишь на очень короткий срок. А его фирменная гадкая ухмылка без слов сообщала, что подумал он о том же, что и я.

— Какой у тебя размер? — прервал он неловкое молчание первым.

— S.

— Размер ноги?

— 37-й.

Он прижал к уху телефонную трубку, которую всё это время держал в руке, и вышел, оставив меня одну. А я, стряхнув недоумение, поспешно отвела взгляд от чертова зеркала и принялась искать свои вещи. Воздуха здесь вдруг оказалось слишком мало, поэтому, торопливо одевшись, я тоже выпорхнула за двери.

После того, как Саид скрылся в ванной, я принялась нервно ходить из угла в угол. Впрочем, при желании в этой спальне можно было запросто и побегать — она была просто необъятной. Взгляд то и дело останавливался на разобранной кровати, и после всего произошедшего мне абсолютно не хотелось здесь находиться. А ещё было очень сложно в себе разобраться: вроде стыдно, а вроде и нет; страшно, но в то же время откуда-то появилось и чувство защищённости. Тревога. Да, наверное. А может, я просто дура — таким, как он, верить нельзя! А я, хватаясь за соломинку, совершила самую большую глупость в своей жизни.

В попытке унять разбушевавшиеся нервы, я запахнула поплотнее разорванную блузку и вышла из комнаты как раз в тот момент, когда дверь ванны распахнулась, являя взору Саида. С мокрыми волосами и полотенцем на бёдрах он излучал скрытую угрозу, а шрамы лишь усиливали производимый эффект. Было в нём что-то звериное и что-то слишком опасное для того, чтобы довериться ему хоть на минуту. Это просматривалось во всём: в выражении его лица, в том, как он шёл, как поводил плечами, отчего рельефные мышцы играючи перекатывались под кожей.

Такое чувство, должно быть, испытывают при встрече с диким хищником. Сердце замирает, а тело парализует. И всё, что остаётся, — это с ужасом наблюдать за его приближением, не в силах пошевелиться.

Примерно с такими мыслями я вжалась в стенку, чтобы не загораживать ему дорогу. Совсем, как в том доме, где он расчищал её себе грубостью, стоило мне только оказаться на его пути.

Сейчас он лишь скользнул по мне равнодушным взглядом и исчез, кажется, в кухне, судя по доносившемуся оттуда звону посуды.

Глупости! Он обычный человек и, как у всех людей, у него тоже есть свои слабости. Тем более что одну из них я уже обнаружила.

— Так и будешь там стоять? — донеслось из кухни через пару минут.

Отлипнув от стенки, я поплелась следом.

— Ешь.

Саид поставил передо мной чашку, и по кухне разнёсся аромат свежесваренного кофе. Следом из микроволновки на стол перекочевала тарелка с какими-то тонкими лепёшками, похожими на блины, и пиала с топлёным маслом.

— Нет, спасибо. Мне не хочется.

Кусок действительно в горло не лез. По привычке я потянулась к кофе и замерла, пронзённая его лениво брошенной фразой.

— Оттого и тощая, как доска.

А в следующий момент я уже прятала улыбку за чашкой кофе. До чего же он предсказуемый! Характер у него нервный… рваный, а язвительные фразы даются ему намного легче, нежели что-то приятное. Но я-то уже поняла, что всё это напускное. Искусственно наращенная броня, созданная для того, чтобы не дай бог не допустить к себе хоть каплю теплоты и света. Если честно, мне его даже жаль. Не то чтобы в моей собственной жизни был переизбыток этого тепла и света, но у меня была Женька…

— Моя дочь, Саид. Ты обещал.

— И свои обещания я выполняю. Ешь. Ты худая. От ветра шатаешься,  — его тон стал жёстче, как и взгляд тёмных очей.

Я же потупилась в тарелку перед собой от греха подальше. Меня так и подмывало огрызнуться.

— Ешь!

Зыркнув в его сторону, я потянулась к лепёшке и откусила приличный кусок. Вкусно!

— Что это? — поинтересовалась я, прожевав.

Было реально очень вкусно!

— Чепалгаш*. В следующий раз сама приготовишь.

— Угу. Без проблем, — отозвалась легко и машинально взглянула на часы.

Полдень в разгаре. У меня был просто сногсшибательный день: успела и в перестрелке побывать, и с ним… В довершение ко всему от меня ожидают горелых блинов, название которых у меня сразу же вылетело из головы. Почему горелых? Всё просто — других я готовить попросту не умею.

— А ты сегодня же приведёшь мою дочь, идёт?

— Возможно.