– Посмотри, Виктория, у тебя остались синяки, – негромко сказал Грант.

Она взглянула на бледные чернильные пятна, портившие ее совершенную грудь, и пожала плечами, затем с довольной улыбкой посмотрела на него, на его тело – все тело целиком.

– Видишь, я тебе навредил. – Грант по-прежнему продолжал рассматривать ее. – Тут следы от моих пальцев. – Он притронулся к ее груди с осторожностью врача, обследующего раненого, и она издала что-то наподобие мурлыканья.

Могло ли быть что-то еще хуже, чем то, что он сделал, – он дал ласкать себя, чтобы под конец облегчиться на пол, а ей доставил удовольствие ртом. Таких вещей Грант никогда не позволял себе даже с куртизанками.

Когда Виктория потянула за угол одеяло, накрывавшее колени Гранта, его мужская плоть снова отвердела. Помоги ему небо! Виктория тут же наклонилась вперед, и он повернулся ей навстречу, понимая, что бесполезно бороться с тем, чего он жаждал так сильно. Как бы ни был велик его стыд, он собирался повторить это безумие с самого начала...

Услышав голоса детей, плещущихся в воде поблизости, они мгновенно замерли. Виктория с расширившимися глазами вскочила на ноги и стала поспешно одеваться. Грант последовал ее примеру. Потом он привел в порядок их маленькое убежище и туго скатал испачканное одеяло. Хотя было уже достаточно светло, им все же удалось покинуть хижину незамеченными. Никто также не видел, как Грант выбросил одеяло в контейнер для мусора.

Во время отлива вода спала, поэтому они легко прошли к ближайшей бухте.

– Грант, посмотри! – вдруг закричала Виктория, указывая на их лошадь и радостно хлопая в ладоши.

По берегу шел незнакомый человек, держа лошадь под уздцы и разыскивая ее хозяина. При виде этой картины Грант представил, как он сам, с поводьями в руке, подводит лошадь к прибитому к берегу бревну, а Виктория, возбужденная, выбегает на пляж и наклоняется к бревну, чтобы снять свои туфли. Потом она поворачивается к Гранту и с лукавой улыбкой манит его, широко раскинув руки. Он роняет поводья и следует за ней, как жеребец за кобылой...

Грант тут же отругал себя за глупость. На обратном пути он не слушал Викторию, радостно щебетавшую до самого отеля, и старался не реагировать на запах ее волос, когда ветром их относило ему на плечо. Хорошо хоть, что он сидел впереди нее и ему не нужно было смотреть на блудницу.

Лишь когда они спешились перед отелем, Грант увидел ее лицо – оно пылало, а губы ее выглядели очень соблазнительно.

Мужчины, слонявшиеся у подъезда, тут же уставились на Викторию с почти осязаемым голодом, но она в ее блаженном состоянии ничего не замечала. Лишь когда один из мужчин смачно присвистнул, она повернулась и смущенно улыбнулась.

Грант оглядел нахалов ледяным взглядом, недвусмысленно говорившим, что он убьет каждого, кто подойдет хоть на шаг ближе.

– Послушай, приятель, – сказал один из мужчин. – Тебе нет нужды знать, как выглядит наша кровь.

А другой тут же добавил:

– Я бы сказал, парень не знает, как с нами поделиться. Может, нам его научить?

– Я не делюсь тем, что принадлежит мне. – В голосе Гранта прозвучало с трудом сдерживаемое бешенство.

Мужчины попятились, словно только тут разглядели, с кем имеют дело.

Естественно, Грант не мог представить Викторию в руках другого человека. От одной мысли об этом в нем вскипала кровь... Куда девалась его пресловутая бесстрастность? Теперь он воспринимал все чрезвычайно обостренно. Виктория доставила ему удовольствия больше, чем можно было мечтать, и он утратил контроль над собой. Если выдержка откажет ему и сейчас, что тогда? Все, чего он достиг таким тяжелым трудом, будет погублено.

Грант чувствовал себя в точности тем, кого презирал все эти годы, – мужчиной, не справляющимся со своими слабостями. А Виктория была его слабостью, к которой он все больше привыкал. Сейчас он это понимал, как никогда. Взрослый мужчина не может так изводиться, проведя с женщиной какие-то несколько часов. Он не должен исходить желчью или страдать от колик при мысли, что она не с ним, а с другим.

Но все эти рассуждения не меняли дела. Грант ее скомпрометировал – не полностью, но... О Боже, этого тоже достаточно. Теперь он должен на ней жениться. Он знал, что Виктория – внучка графа, леди. Нужно было проявить больше сдержанности. Без сомнения, ничего этого не произошло бы, если бы он не распускал руки.

Он поддался зову плоти. Этот зов едва не погубил одного его брата – и убил другого.

Хотя Грант и выглядел подавленным, Тори не унывала. Она была на седьмом небе, проигрывая в уме все сцены, вспоминая, как Грант ласкал ее тело и целовал ее кожу. Подобных ночей, несомненно, не было ни у кого на свете. А теперь он должен провожать ее прямо до комнаты.

Она вставила ключ в замок и, не отпирая его, повернулась к Сазерленду:

– Ты не хочешь поцеловать меня на прощание?

Вместо ответа она увидела его испуганный взгляд. Нет, так не годится. Ей хотелось, чтобы он смотрел на нее так, как вчера, когда нависал над ней на локтях. Но тогда он был в отчаянии и словно разум потерял от желания поцеловать ее, притронуться губами к ее коже.

– Тебе нужно переодеться и обсохнуть. – Грант протянул руку и открыл дверь.

Оказалось, что Кэмми уже встала. Тори покраснела. Не написано ли у нее на лице только что пережитое наслаждение?

– Где ты была? – воскликнула Кэмми. – Я уже собралась посылать за констеблем.

– Ты не поверишь, что с нами приключилось, – поспешно сказала Тори. – Наша лошадь куда-то подевалась, и мы застряли на пляже. – Во всяком случае, это не было полной ложью.

Кэмми удивленно подняла брови, и Грант поспешно спросил:

– Как прошел ваш вчерашний день, мисс Скотт?

Тори посмотрела на того и другого. «За этим вопросом скрывается нечто большее», – подумала она.

– Мой день, к счастью, прошел хорошо, – с довольным видом сообщила Кэмми. – В самом деле, у меня большая новость. Тори, я была у доктора.

– Но я считала, что он придет не раньше чем через пару дней, – заметила Тори. – Почему ты мне не сказала?

– Мы не говорили тебе, потому что я опасалась за диагноз. Врач задавал мне кучу вопросов и еще несколько часов делал разные пробы. – Кэмми выдержала паузу и сказала: – Теперь я знаю все о своих болячках.

Тори опустилась на койку.

– Ну и...

Кэмми взяла листок и прочитала:

– «У пациента выявлены признаки хронической дегидратации организма и патологическая реакция пищеварительной системы на чужеродный белок». Это мудреное выражение означает, – пояснила она, – что я не пью достаточного количества воды и что у меня не усваивается рыбная пища. Отсюда и моя забывчивость, и сумбур, и физическое истощение.

Рыбная пища? Тори пришла в ужас. Значит, каждый раз, принося для них рыбу, она неумышленно отравляла свою подругу?

– Но... но мы только рыбу и ели все это время.

– Совершенно верно.

– Значит, если ты будешь пить воду и перестанешь есть рыбу, все будет хорошо?

– Нет, с этим будет немного сложнее. Мне придется принимать что-то, чтобы восстановить водно-солевой баланс и состав крови. Я должна также окрепнуть физически. Этот недуг приучил мой организм отвергать пищу, поэтому еще несколько недель я буду питаться бульонами. Но забывчивость должна пройти немедленно.

– Значит, ты можешь полностью поправиться? Кэмми кивнула.

– Это путешествие немного отбросит меня назад, – сказала она. – Из-за морской болезни. Но потом все наладится.

Тори вскочила и обняла подругу. Годы тревог и неведения остались позади. Теперь, когда враг известен, с ним можно бороться. Что-что, а бороться Камилла Скотт умела.

Подумав о замечательной новости дня и о времени, проведенном с Грантом, Тори вздохнула.

– Это лучший день во всей моей жизни, – с улыбкой произнесла она.

Грант тупо смотрел в чашку с черным кофе и даже не поднял глаз, когда Йен прошел в кают-компанию и плюхнулся в кресло.

– Если посмотреть на все это философски... – Йен плавно вынул чашку из рук Гранта и сделал большой глоток. – Словом, я видел, как ты пришел сегодня утром.

– Ну и что?

– Значит, вы с Тори... Ты не зря добивался?

– Откуда ты знаешь, что я был с ней, а не в борделе? – проворчал Грант. С таким же успехом он мог перефразировать вопрос, заменив «бордель» на «луну». Выразительный взгляд Йена остался неподвижным. – Погоди, – Грант щелкнул пальцами, – я знаю. Если бы я был в борделе, ты увидел бы меня там.

Йен покачал головой; мрачный тон Гранта ничуть не испортил его хорошего настроения.

– Моими компаньонами были бренди и сигары – с ними я провел вечер на палубе в праздных мечтах о возвышенном. – Грант никак не откликнулся на шутку, и Йен спросил: – Может, скажешь еще, что на самом деле жалеешь об этом?

Нашел о чем спрашивать...

– Конечно, жалею, – тихим голосом ответил Грант.

Йен хмыкнул:

– Или это только слова – или ты это внушаешь себе.

Грант вздохнул.

– Ты не понимаешь.

– Тогда объясни. – Йен уперся сапогами в край соседнего кресла.

– Год назад я обещал уважаемому человеку разыскать его внучку и оберегать ее. Я сказал ему, чтобы он не беспокоился на этот счет. Я поклялся, что буду ее временным опекуном, если окажется, что ее родители погибли. И он мне поверил, зная, что я никогда не нарушаю слова.

– Ну, что сделано, то сделано...

– А ты знаешь, что еще он мне сказал? Если он умрет прежде, чем мы вернемся, я должен стать ее постоянным опекуном. Вот насколько этот человек мне доверял!

Йен выглядел озадаченным.

– Значит, ты все испортил...

– У него не было причины не доверять мне. – Грант его прервал. – Я заработал свою репутацию, я трудился над ней и, чтобы упрочить ее, во многом себе отказывал.

Йен энергично покачал головой.

– Жизнь слишком коротка, чтобы не ухватить счастье там, где ты можешь его найти, особенно когда это никому не причиняет вреда. Женись на ней – и со всем этим самобичеванием будет покончено. Ты сам знаешь, что должен это сделать. Может, тебе уже сейчас нужно гордиться как будущему папе...

Грант пробежал рукой по затылку.

– Нет, в данном случае это исключено.

Йен нахмурился, но потом вдруг заулыбался, осененный догадкой:

– Хитер дьявол! В самом деле, ты сильный человек, Грант.

– Если ты будешь держать язык за зубами, мы сможем избежать женитьбы.

Брови Йена приподнялись.

– Я все же не понимаю, почему ты не хочешь.

– А тебе не кажется, – Грант вздохнул, – что у графа для нее может быть лучший выбор? Да, они без денег, но у них остается старинный титул. У меня же нет своей земли, и я на десять лет старше...

– Все это несущественно в сравнении с тем фактом, что она предпочла тебя. Ты – ее выбор.

Грант вскочил на ноги.

– Ничего она не предпочла, и не было у нее никакого выбора! Она лишилась родителей, лишилась детства, и теперь я лишил ее чего-то еще, к чему она так и не прикоснулась в своей жизни, – ухаживаний, поклонников, сезона, наконец, возможности наслаждаться молодостью и отсрочить свое решение до встречи с порядочным человеком. А что, если и ухаживания, и поклонники появятся у нее уже после того, как я на ней женюсь?

– Мне кажется, ты отпускаешь ей не очень-то большой кредит доверия.

– А ты слишком большой.

Грант принялся нервно мерить шагами комнату, которая теперь казалась ему намного меньше, чем обычно. Йен нетерпеливо вздохнул.

– Я собираюсь увидеться с ней сегодня. Что ей передать от тебя? Может, цветы?

– Скажи, что я буду занят эту неделю.

– Идиоты в нашем роду вроде бы не встречались. Или это несчастье постигло только тебя?

В ответ на угрюмый взгляд Гранта Йен только пожал плечами и, быстро допив его кофе, пошел прочь.

Грант с досадой ударил кулаком по столу. Он хотел напрочь забыть о вчерашней ночи и о том, что пренебрег приличием и честью, – забыть все, чем он занимался в хижине с непорочной девушкой. Он обошелся с ней как со шлюхой: наставил синяков и показал такие вещи, которые ни одной приличной леди в голову не придут. Это тревожило и мучило его. Ему и прежде не нужно было увиваться вокруг нее – теперь же чем скорее они расстанутся, тем лучше.

После столь несчастливого дня Грант беспокойно ворочался в постели и размышлял. Почему он не хочет брать то, что ему предлагает Виктория? Формально они не должны жениться, но если человек считает себя истинным джентльменом, он должен сделать ей предложение. Тогда он может обладать ею целиком и полностью...

Услышав легкий стук, Грант вскочил на ноги, натянул брюки и распахнул дверь.

Перед ним в платье, раздуваемом на ветру, стояла Виктория.

Грант схватил ее за руку и втащил в комнату.

– Черт побери, как ты добралась сюда?