Вообще с матерью было трудно разговаривать. Она или была зла оттого, что не пьяна, или зверела от выпитого. Марине даже легче становилось, когда за нею закрывалась входная дверь. Это означало, что до вечера никто тебя не обидит, а там видно будет. Единственным знаком внимания со стороны матери был ежедневный телефонный звонок с указанием съесть давно проглоченный бутерброд и никому не открывать, кроме Софьи Львовны.

Соседка, жалея девочку, перед обедом заходила за нею – и Лялечке веселее, и малышка не томится одна в пустой квартире, просиживая дни то за телевизором, то у окна, с тоскою глядя на прохожих. Марина была по-детски сердечно благодарна за заботу. Она изо всех сил старалась вести себя хорошо, чтобы, не дай бог, не получить от гостеприимных хозяев замечания. А во всех играх с Алисой всегда поступала так, как хотелось подруге, подыгрывая той во всем. Марина больше слушала, нежели говорила сама. Она впитывала спокойную атмосферу этого дома, чтобы остаток дня провести в воспоминаниях о прекрасно проведенном времени. Это помогало отвлекаться от того, что обычно ожидало ее после возвращения матери. Каждый день для девочки разделялся на две половины: светлую, связанную с общением с Зингерами, и мрачную, полную страха и слез, в которой главной героиней была ее мать.

Время шло, девочки стали ходить в одну школу, в один класс. Софья Львовна забирала после занятий обеих. Она знала, что иначе Марина будет сама переходить дорогу, нести тяжелый потрепанный портфель. Ольга не брала в голову такие мелочи, а Софья Львовна уже не могла поступать иначе. Она чувствовала на себе ответственность за жизнь этого открытого, несчастного существа, которое досталось такой бесшабашной матери.

Маринка после уроков оставалась у Зингеров: обедала, делала уроки. Она постоянно восхищалась тетей Соней, которая никогда не повышала голоса, умела спокойно объяснять непонятное, знала столько интересных вещей, и тем, что здесь она слышит в свой адрес только похвалу и добрые слова. А дома сроднившаяся с дымящейся сигаретой мать будет называть ее тупой уродиной, точной копией отца-проходимца и заходиться в истерике о своей загубленной жизни. Марина удивлялась, что чужие люди видят в ней столько хорошего, а родной человек без конца говорит страшные вещи, суть которых ей была понятна не до конца.

– И не смотри на меня своими ведьминскими глазищами! – Резкая, несдержанная в словах Ольга готова была вцепиться в торчащие соломенные хвостики дочки. – Растишь вас, о себе забываешь, а ради чего? Попадется какой-то самец, и все мысли сосредоточатся только на трахании. Мозги из головы вон – сплошной зов природы. Что ты сидишь над этими уроками? Одна у нас дорога – к плите и пеленкам. Там твои физика и химия не нужны. Так что сильно не пыжься, как бы чего не вышло.

Такие монологи становились нормой каждодневного общения матери и дочери. Незначительно менялись слова, но суть оставалась постоянной. Нормальное существование становилось для Ольги чем-то из области фантастики. Молодая женщина опускалась в безвозвратную пропасть алкогольного дурмана, постепенно теряя человеческий облик. Став взрослее, Марина пыталась уговорить ее лечиться, но каждый раз натыкалась на полное нежелание матери изменить свою жизнь. Один из таких разговоров девочка запомнила на всю жизнь.

– Ты хочешь, чтобы я смотрела на мир трезвыми глазами? – страшно улыбаясь, как-то ответила Ольга.

– Что в этом плохого, мама?

– А то, что я не считаю себя алкоголичкой и тебе не позволю! Я завяжу в любой момент! А пока пила и буду пить, поняла?

– Брось, ради меня, – Марина чуть не плакала, видя, что ее слова вызывают у матери очередной взрыв раздражения.

– Еще чего, – ухмыльнулась Ольга. – Из-за тебя вообще все мои беды.

– Что ты такое говоришь?

– Что слышишь. И хватит учить мать жизни, моду взяла. Уйди с глаз, уродина, смотреть на тебя тошно…

Марина закрылась в ванной и долго плакала. Потом посмотрела в зеркало на свое опухшее от слез лицо, бесцветные прядки волос, собранные в хвост черной резинкой: «Конечно, я такая страшная… Поэтому она меня не любит. Если я не нужна родной матери, то буду ли вообще нужна кому-либо?»

С того дня Марина смотрела на свое отражение, подавляя растущую неприязнь к каждой черточке лица, каждой клетке тела. При этом она старалась не озлобляться по отношению к матери. Она прониклась к ней жалостью, хотела хоть чем-то облегчить ее страдания. А в том, что мать страдает, она не сомневалась. Девочка ждала ее поздних приходов, укладывала в кровать, снимала грязную обувь, одежду и беззвучно плакала, уткнувшись лицом в подушку. Она долго не могла уснуть, провожая глазами блики от фар, изредка плывущие по потолку. А рядом на диване оглушительно громко храпела мать. Марина даже радовалась этим неприятным, лишающим покоя звукам – они означали, что та жива, проспится и завтра встретит новый день. «Когданибудь он не наступит для нее» – эта мысль все чаще приходила к Марине, но она гнала ее, стараясь думать о другом. О том, что ее мать одумается. Мечтала, что произойдет событие, которое полностью изменит их жизнь. Для этого нужно набраться терпения, без него никак не обойтись. Маринка укрывалась одеялом с головой, чтобы в кромешной темноте предаваться своим мыслям. Ее фантазии рисовали приход в их дом мужчины-хозяина, мужчины-опоры. И мама станет совсем другой. На самом деле ей не хватает именно этого чувства защищенности. Наверное, безуспешные поиски найти его и сломали молодую женщину, так и не познавшую женского счастья. Девочка съежилась от очередного приступа раскатистого храпа. Он возвратил ее в мрачную реальность.

Конечно, Ольга пыталась устроить свою личную жизнь. Только кандидаты попадались все больше из категории летунов: залетит, словно мотылек на свет, – и был таков, потом – любители разлить на троих. Там уже не до любви и высоких материй – выпить бы и, в идеале, чем-то закусить.

Единственный плюс ее, пропахшей алкоголем и дешевым табаком, – она никогда не приводила собутыльников в дом. Это было ее неписаным правилом, так что Марина ни разу не стала свидетельницей пьяных оргий. Хотя девочке вполне хватало созерцания полубесчувственной матери, вваливавшейся среди ночи в квартиру.

В недолгие периоды просветления, рыдая, ругая себя, Ольга умоляла Зингеров о помощи. Несколько раз она на коленях стояла перед Софьей Львовной. Она благодарила и тут же просила об очередном одолжении. Чаще это касалось денег. Слабо веря в искренность даваемых женщиной обещаний, соседи все же давали и деньги, и одежду, даже помогали устроиться на очередную работу. Они делали это ради Марины.

Ее благодарность Зингерам не поддавалась описанию, а привязанность к Алисе стала болезненно необходимой. Марине страшно было представить себя вдали от этих прекрасных людей, посланных небесами, чтобы заполнить пустоту в ее затравленной душе. Больше всего девочке хотелось, чтобы в ее семье царил такой же порядок вещей, как в доме Алисы. Она мечтала о таком же покое, рассудительности, внимании, культе терпимости. Взрослея, Марина задумывалась о будущем, о мужчине, который будет с нею рядом. Пусть не красавце, но обязательно порядочном и непьющем. Они проживут долгую, счастливую жизнь. Воспитают детей в строгости и ласке. Всю свою нерастраченную детскую фантазию и любовь Марина передаст им. Они никогда не услышат криков, упреков, обидных слов. Наверное, для шестнадцатилетней девочки это были очень серьезные планы. Но для Марины ее мечты о будущем носили характер психотерапии. Она находила успокоение, уходя в призрачный мир своих грез. Реальность ее страшила, лишала возможности нормально мыслить, а вот полные радости и тепла мечты согревали, вселяли уверенность.

Да, мечтать хорошо, но время шло. Нужно было решать, в каком направлении двигаться дальше. Школа окончена, аттестат оставлял желать лучшего. В сравнении с отличными отметками Алисы Маринкины результаты были более чем скромными. Наверняка в институт ей не поступить. Это автоматически означало разлуку с подругой, то, чего она панически боялась. Ведь Алиса готовилась к вступительным экзаменам в медицинский. Марина закрывала глаза и видела Ляльку, облаченную в белоснежный халат: «Какая же она красивая! Жаль, что волосы придется подбирать под белой аккуратной шапочкой. У Алисы они рыжие, длиннющие, густые, не то что у меня – соломенный пушок. Заколку трудно подобрать, слетают, не держатся».

Поморщившись от сравнения явно не в свою пользу, Марина резко открыла глаза. Решение пришло неожиданно. Конечно, рядом с врачом обязательно есть медсестра, санитарка, в конце концов. И ею станет для Алисы она, только она! Точно, теперь ей дорога в медучилище. Туда тоже конкурс, но нужно постараться. Она сделает это. Ведь тогда ежедневное общение с подругой в перспективе станет реальным. Словно груз с плеч свалился. Марина повеселела и на вопросы Софьи Львовны убедительно отвечала, что нашла свое призвание.

Алиса усмехнулась, услышав о планах подруги. Застенчивая и немногословная, она была готова со шваброй и тряпкой в руках идти по жизни рядом с подругой. Такая жертвенность и радовала, и тревожила Алису. Она понимала, что играет в жизни Марины гораздо более важную роль, чем та – в ее. Мир в белокурой головке полностью зависел от присутствия рядом Ляльки.

– Послушай, Маришка, может быть, у тебя совсем иное призвание? Прислушайся к себе. Мы и так будем вместе, как всегда, понимаешь? – Однажды вечером, отложив свою программу экзаменационных билетов, Алиса решила убедить подругу не следовать слепо детской привязанности.

– Что ты, Ляля?! Ты ведь знаешь, что без тебя я становлюсь живым трупом. Мне кажется, что если тебя долго не будет рядом, я… Я умру. – Марина покрылась красными пятнами и опустила глаза. Ее передернуло от одной мысли о долгих одиноких днях и вечерах без привычного общения.

– Не говори так, прошу тебя. Мне становится страшно, – тихо сказала Алиса, взяв Марину за руку. – Посмотри на меня.

– Мне стыдно, – прошептала та, едва сдерживая слезы.

– Ты мне как сестра, но, прошу тебя, не нужно настолько привязываться. Мы близки сейчас и будем близки даже в разлуке.

– Я так люблю тебя, Лялька, – обняв подругу, прошептала Марина. – Я хочу сделать что-нибудь для тебя, для твоих родителей. Что-то очень важное и нужное, чтобы хоть как-то отблагодарить за все.

– Перестань. Самая большая благодарность – это то, что ты так сильно чувствуешь привязанность к нам. Спасибо.

– Ты благодаришь меня?

– Конечно, – улыбнулась Алиса, отстраняясь. Она хотела видеть глаза подруги. – Я очень рада, что ты у меня есть.

Марина светилась от счастья. Она готова слушать Ляльку часами, а эта короткая фраза стоила многих беспокойных минут, проведенных в размышлениях о будущем. Они связаны незримыми нитями на всю жизнь. И это самое лучшее, что может быть, – Марина улыбалась, глядя в смеющиеся карие глаза.

– И все-таки я буду поступать в медучилище. Ты не сможешь меня отговорить, не надо, – наконец проговорила Марина.

– Как знаешь, – вздохнула Алиса. – Но у тебя должна быть своя жизнь, свой взгляд на мир. Ты не можешь всегда быть чьей-то молчаливой тенью.

– Ты очень деликатна, ценю.

– Я стараюсь для тебя, глупая!

– И ты туда же, – вздохнула Марина.

– К слову пришлось, не обижайся.

– На тебя? Никогда!

– Машка, ты невозможная! – Алиса покачала головой.

– Но ты же готова терпеть меня рядом?

Этот разговор возымел обратное действие. Ляля хотела переубедить, а только еще сильнее укрепила девушку в ее намерениях. Правда, поступить с первого раза Марине не удалось: сыграла роль нездоровая атмосфера в доме. Заниматься приходилось нерегулярно из-за перепадов в настроении и состоянии матери. Потеряв очередную работу, она слонялась по квартире, как привидение, придираясь ко всему. Денег не хватало на самое необходимое. Раздражение и озлобленность женщины выливались на дочь. Часто, не выдерживая ее брани и упреков, Марина захлопывала за собой дверь и садилась на голых ступенях подъезда. Благо на улице лето и нет пронизывающего холода. Звонить к Зингерам ей было стыдно. Они и так принимают в ее судьбе достаточно участия. Будить их среди ночи Марине казалось недопустимым.

А рано утром, открыв дверь, Софья Львовна прижимала руку к сердцу: девочка спала на подоконнике, свесив голову на грудь. Она провела здесь всю ночь и под утро, выбившись из сил, заснула тяжелым сном. Осторожно разбудив Марину, Софья Львовна забирала ее к себе. Пожурив ее за то, что не позвонила сразу, укладывала спать в кабинете Захара Борисовича и отправлялась на рынок. Потом на работу уходил отец Алисы, а вскоре просыпалась она сама. Увидев спящую подругу, плотнее закрывала дверь кабинета и качала головой. Она считала Марину очень мужественной, ведь каждый день вариться в аду по силам не каждому. Лялька решила, что сама никогда бы не смогла выдержать такого. Она вообще наблюдала за происходившим с Мариной с ужасом. Ей, выросшей в заботе и любви, было жутко видеть такие взаимоотношения между матерью и дочерью.