— А я думал, со мной забот хватало…

— Верно. Но это и была отрада. Ты, я слышал, женился? Взял девицу чистую и непорочную.

— Точно, — кивнул Реми. — И она уже беременная. Весной первенца ждем.

— Хотелось бы самому окрестить, да, видно, не придется. Меня уже наш всевышний к себе призывает. Я не боюсь. Пора. Теперь мне еще легче, ведь ты пришел со мной попрощаться.

— Ну, еще рановато прощаться. На сей раз у меня вшей нет… — Реми неловко глянул на стоявшего рядом кюре: что он о нем подумает! — Может, опять найдется какая-никакая лежанка, поспим, а завтра еще поговорим.

— Конечно. Ты устал с дороги. Отец Дюбуа позаботится. — Поразительно, какая знакомая улыбка! — И накормите его как следует, святой отец. Он всегда ужасно прожорливый был… До утра, потом поговорим, верно ты сказал.

Но утром, когда отец Лаваль еще спал, раздался стук в дверь. Не успел еще отец Дюбуа подойти, как дверь с грохотом распахнулась и ворвались два солдата.

— Это дом священника Андре де Лаваля! — произнес один из них. Это был не вопрос, а утверждение. Мундир грязный, сам небритый.

— Отец де Лаваль болен, — проговорил отец Дюбуа, отступая в глубь комнаты. — Что вам от него нужно?

— Мы пришли его арестовать, — объявил солдат. — Ведите нас к нему.

Последовало молчание, потом вмешался Реми, он как раз заканчивал завтракать:

— Он же с постели не встает уже много недель!

Его одарили презрительным взглядом.

— У нас есть приказ.

— Но за что? — пропищал отец Дюбуа, как испуганная мышка. — Что он мог сделать, он же на смертном одре?

— Мятеж против короны. Будут судить — все по закону.

— Но ведь умирает же человек! Куда его сейчас такого? — Реми встал, подошел поближе.

Солдат в грязном мундире ткнул пальцем второго.

— Позови других! Носилки, наверное, надо.

Тот быстро повиновался. Вошли еще четверо, направились к спальне. Реми не мог поверить своим глазам.

— Вы с ума сошли! Его с места трогать нельзя, зачем его арестовывать?

Старший в команде сплюнул Реми под ноги.

— Уйди, не мешайся тут!

Ярость ударила в голову Реми, он забыл обо всякой осторожности.

— Черта с два! — проговорил он сквозь зубы. — Я сперва поговорю с вашим офицером. Он, наверное, не знает, в каком состоянии отец Лаваль, иначе не дал бы такого приказа!

На лице англичанина появилась издевательская ухмылка.

— Ах, так ты хочешь поговорить с моим офицером, ты, французик! Мы тебе это устроим. Болт, Ситон, в цепи его! Отправится в тюрьму вместе с попом-изменником!

Только теперь, когда три штыка уперлись в него с разных сторон, Реми понял, как дорого ему будет стоить этот его необдуманный поступок.

30

Первые дни у Солей были слишком заполнены всякими делами и разговорами, чтобы все время думать о муже. Ей снова и снова приходилось рассказывать о своем путешествии, особенно о далеком, полном чудес Квебеке, и самой выслушивать все новые и новые новости — а их накопилось так много за время их отсутствия! Да они еще стряпали, работали в огороде, а вечерами все что-то шили, штопали — словом, и руки, и языки были заняты.

Но по ночам она остро ощущала свое одиночество. Постель такая широкая и непривычно пустая, нет этой ласкающей руки, никто так сладко не посапывает у нее над ухом… Она скучала, хотя нельзя сказать, чтобы особенно беспокоилась за него. Молилась, конечно, за его возвращение, но с какой-то уверенностью, что все будет хорошо. Ведь до сих пор господь их оберегал от всяческих напастей. Да и что ему может угрожать?

Прошло десять дней, и ее настроение изменилось. Аннаполис не так уж далеко от них; пора бы Реми вернуться.

— Наверное, он хочет побыть с этим кюре до конца. Ведь он ему вроде отца, — утешала ее Барби.

Конечно, Солей соглашалась с матерью, но волнение ее с каждым днем росло. Почему он не возвращается? Она то и дело выглядывала на тропу, ведущую к деревне, стала хуже спать.

Первого августа пришла неожиданная весть: арестовали отца Шовро, увезли куда-то, наверное, в Галифакс. Более того; исчез и отец Кастэн, видно, тоже опасался ареста. Солей с ужасом выслушала эту весть. Идет охота за священниками, а Реми как раз к одному из них и отправился.

"Боже, спаси его!" — молилась Солей.

* * *

А тут еще беда пришла: трое ребятишек, лет шести-семи, начали кидаться камнями в британский патруль. Год, даже полгода назад все кончилось бы тем, что родители поругали бы их и забрали домой. Теперь все было по-другому.

— Их арестовали по-настоящему! — возмущенно рассказывал Бертин. — Родителей вызвали к коменданту, сказали, что в случае повторения их там и на ночь оставят! Представляешь, совсем малышей!

А Реми все не возвращался. Солей наконец решилась высказать вслух то, что ее так мучило:

— Если бы с Реми ничего не случилось, он бы уже вернулся.

Никто ничего на это не сказал, и ее страх сразу стал во много раз сильнее: выходит, они тоже так думают!

Наконец Пьер ответил:

— Возможно, ему пришлось возвращаться кружным путем, чтобы не напороться на английских патрулей. А то англичане всех в контрабанде обвиняют, даже если ничего такого и нет.

Эмиль тоже решил добавить то, что, как он думал, должно успокоить дочку:

— Он у тебя не дурак, ни в лесу, ни в городе не пропадет. Сумеет о себе позаботиться.

Все эти доводы не успокоили ее. Ведь он сейчас о ней должен заботиться, а вот не возвращается! Она долго плакала, пока не заснула, да и заснула только после того, как убедила себя в том, что нужно успокоиться, иначе это будет вредно для ребенка.

Между тем жизнь шла своим чередом. Созрели хлеба; морковь, турнепс и капусту уже заготовили на зиму, убрав в погреб, вот-вот поспеют яблоки. Анри с Венсаном уже успели их наесться, и у них схватило животы, всю ночь промаялись.

А вокруг назревали более мрачные события. В конце августа в деревне Чипуди, недалеко от устья Малого Кодьяка, к востоку от форта Бозежур — или Камберленда, как его теперь называли, — англичане подожгли церковь. Потом начали поджигать дома, постройки, амбары с зерном и льном. Но тут на них внезапно напал французский отряд из гарнизона в Мирамичи с группой индейцев. В развернувшемся сражении погибло полсотни англичан и еще больше было ранено. Им пришлось отступить. Жители ушли в леса.

В Гран-Пре никто ничего об этом не знал: английские патрули блокировали все дороги. Люди все еще надеялись, что все образуется, как это бывало в прошлом.

Солей уже не находила себе места. Однажды утром, после очередной почти бессонной ночи, она задала матери роковой вопрос:

— А что же мне делать, если он не вернется?

Ответ Барби ее не очень-то утешил.

— Ну что все в таких случаях делают? Как-нибудь перебьемся. Но еще рано терять надежду. Твой Реми, правда, ловкий парень. Даже если и случилось что, выкрутится, я думаю.

"А что, если его уже нет в живых?" — в отчаянии подумала Солей. Нет, вслух она этого не сказала: еще накличешь, чего доброго, беду, но мать как будто прочла ее мысли:

— Да не думай ты об этом! Вернется! Близнецы вон сколько раз пропадут куда-нибудь, мы тут сума сходим, а они — вот они, явились, не запылились. Все как с гуся вода…

Близнецы! Как же она раньше не подумала!

Вечером она улучила удобный момент, когда братья вдвоем сидели, покуривали во дворе, подошла.

— Антуан! Ты ведь бывал в Аннаполисе?

Она поняла, что брат сразу все усек.

— Много раз.

В глазах ее появились слезы.

— Я больше так не могу. Я должна знать, жив он или…

Антуан бросил взгляд на брата.

— Жатва на носу. Папа не отпустит, — видно было, что Франсуа вовсе не хочет сказать этим, что отказывается помочь сестре.

— Верно, — согласился Антуан. — Значит, придется, как обычно…

— Обычно мы его не предупреждаем, — пояснил Франсуа с усмешкой.

— Ой, ребята, я себе не прощу, если с вами что-то случится! И мама с папой мне не простят! Я бы сама пошла…

— Так бы мы тебя и отпустили! — Франсуа выбил трубку о подошву своих сабо. — А с нами ничего не случится. Вдвоем с целой их армией справимся.

— Ну при чем тут армия? Зачем вам с солдатами связываться? Я только хочу, чтобы вы узнали, что там с Реми. Мне совсем не нужно, чтобы вы угодили в тюрьму.

— Или в могилу, — весело подхватил Антуан. — Да нет, конечно. Что мы, дураки какие? Были бы дураки, давно бы попались. Да не реви ты! Небось развлекается там с блондинкой какой-нибудь!

Она замахнулась на него.

— Ладно, ладно, вытащим твоего муженька! Завтра двинем, — утешил сестру Антуан.

— А еще лучше — сегодня! — вставил Франсуа. — Когда все уснут, конечно. А завтра скажешь.

Солей вздрогнула:

— Папа… будет недоволен.

— Он часто бывает недоволен. Но это проходит. А тут — святое дело!

— И когда вас ждать?

Близнецы обменялись взглядами и, не сговариваясь, вместе произнесли:

— Недели хватит.

— Если, конечно, больше времени не потратим на то, чтобы его от блондинки оторвать, — добавил неугомонный Антуан.

На этот раз она даже слегка улыбнулась, но улыбка быстро увяла.

— Я за вас все время молиться буду.

— Ладно. Скажи сперва Пьеру, он сумеет отца подготовить.

Она решила лечь пораньше, а то вдруг родители по ее лицу обо всем догадаются и не пустят ребят. Она очень боялась за них, но еще больше — за Реми.

31

К удивлению Солей, ни Эмиль, ни Барби не высказали неодобрения, когда услышали от Пьера, что близнецов несколько дней не будет дома. Они даже не спросили, куда те отправились. Догадались. Эмиль, во всяком случае, заявил вполне определенно:

— Искать Реми пошли.

Солей бросила на отца взгляд. В глазах ее стояли слезы.

— Я же должна знать… — она не закончила фразу, но все поняли, что она хотела сказать: "Жив он или нет".

Эмиль потрепал ее по плечу:

— Конечно, дочка…

И все. Только теперь к своей молитве о плавающих и путешествующих он добавлял, помимо имени Реми, еще и имена близнецов.

Солей молитвы больше не приносили утешения. Почему господь не вернул ей Реми? А вдруг ее братья не найдут его?

— Они ловкие, сообразительные. Если уж кто и узнает что-нибудь, так это они. Молись за них, — успокаивала ее Барби.

Наступил сентябрь. Эмиль, Пьер, Бертин, Жак и даже еще более постаревший дедушка каждое утро отправлялись в поле. Отсутствие Антуана и Франсуа сказывалось: жатва шла медленнее обычного. Никто не жаловался, только Эмиль порой выражал опасение, что зима, наверное, будет ранняя — надо бы успеть все убрать до дождей.

Вечером второго сентября раздался внезапный стук в дверь. Солей выронила деревянную тарелку, которую держала в руке. Реми? Близнецы? Да нет, они бы не стали стучать. Кто-то чужой. И точно: за дверью стоял Базиль Лизотт.

Даниэль живо оторвалась от мытья посуды — поклонник пришел! Но достаточно было взглянуть на его лицо, чтобы понять — дело совсем в другом. Парень запыхался — видно, бежал:

— Па прислал меня сказать… Полковник, как его, Винслоу, издал прокламацию…

Эмиль медленно поднялся, отложив нож, который он точил.

— Что? Что там еще им от нас надо?

— Все мужчины, включая стариков и детей свыше десяти лет, должны явиться выслушать распоряжение его превосходительства губернатора…

Чувствовалось, что парень уже много раз повторял эти слова. Зазубрил, гладко получалось — а он ведь не особый говорун.

— Вот как! — Лицо Эмиля просветлело. — Может, добрые вести, наконец? Вставили все-таки нашу оговорку в эту их чертову присягу?

Даниэль протянула Базилю кружку с водой, он жадно напился.

— Не знаю, сэр. Всем сказало собраться в церкви, в Гран-Пре, в три часа, в следующую пятницу, пятого…

Эмиль нахмурился:

— В страду полдня терять? Он что, ничего не понимает в хозяйстве?

— Там еще сказано, что у неявившихся будет конфисковано все имущество — и земля… — Парень замолчал. Не очень-то приятно обходить соседей с такой новостью.

— Конфис… Это серьезно? — у Пьера даже челюсть отвисла.

Базиль облизал вновь пересохшие губы:

— Пала говорит, шутить не стоит. Он пойдет.

— Наверное, раз это о присяге, они хотят, чтобы все сразу узнали, — с надеждой произнес Эмиль.

Пьер был другого мнения:

— Такую радостную новость достаточно одному сказать, и она за несколько часов разойдется от Бобассена до Галифакса. Не нравится мне все это: зачем грозиться, если что-то хорошее хотят сказать?