Маурин Ли - Цепи судьбы

Мы приехали в Ливерпуль на машинах и договорились оставить их на автостоянке у Сент-Джон-маркета, хоть и на разных этажах. Теперь Роб проводил меня к моей машине. Когда мы подошли к ней, он пожал мне руку и сказал, что очень хорошо провел время. Пока я размышляла, радоваться мне или огорчаться, что он меня не поцеловал, он привлек меня к себе и чмокнул в щеку. Я по-прежнему не могла понять, что же я чувствую. Может быть, так никогда и не пойму?

Роб сообщил, что на следующий день собирается с Гари в Саутпорт, и спросил, не хочу ли я к ним присоединиться.

— Скорее всего, ты не захочешь, — поспешно добавил он. — В конце концов, ты возишься с чужими детьми всю неделю, и на выходные тебе наверняка хочется от них отдохнуть.

— Мне очень нравится Гари, — возразила я, — и я с удовольствием проведу с вами воскресенье.

— Отлично, — обрадовался Роб. — Так я заеду за тобой в час? Я планировал поехать раньше, но пообещал после работы помочь Бесс в саду.

— Надеюсь, вы не собираетесь подстригать деревья или что-нибудь в этом роде? — быстро спросила я. — У вас самый замечательный сад из всех, которые я видела.

— Да, но он весь зарос сорняками. Соседи жалуются, что они уже лезут к ним.

— Ну, тогда все в порядке. Вот мой адрес. — В моей сумочке лежало письмо от Триш, в котором она писала, что ненавидит Лондон и мечтает вернуться в Ливерпуль. Я протянула Робу конверт.

— До завтра, — сказал он.

Мне тоже было чем заняться после службы. Хильда Доули уже почти купила квартиру. Все складывалось как нельзя удачнее. Квартира принадлежала одной старушке, миссис Эдмундс, которая уже переехала к дочери. Хильде нечего было продавать, а ипотеку ей предложили еще раньше, поэтому заключению сделки ничто не мешало.

Миссис Эдмундс уже передала ей ключ, и Хильда пригласила меня взглянуть на квартиру.

— Хозяйка пообещала, что отдаст мне любую мебель, которая мне понравится, — хвасталась она, — поэтому я сказала, что оставлю себе все. Эта мебель подходит сюда гораздо лучше, чем любое современное барахло. Меня устраивает абсолютно все.

Клиффорд Томпсон и миссис Доули были уже там. Приобретение собственной квартиры и наличие бойфренда изменили Хильду почти до неузнаваемости. В школе все удивлялись тому, как хорошо она выглядит. Каким-то образом ее редкие волосы стали казаться гуще, и даже кроличьи зубы торчали не так сильно.

Миссис Доули была одета в облегающее черное платье и черные кружевные колготки, отчего выглядела, как овца, переодетая в ягненка.

Меня изумило то, какими гармоничными были отношения Хильды и Клиффорда. Я не сомневалась в том, что они уже спят вместе. Между ними чувствовалась настоящая близость, они постоянно касались друг друга и обменивались быстрыми ласковыми взглядами. Можно было подумать, что они знакомы уже давным-давно.

Квартира была очаровательной. Она была оформлена в викторианском стиле. Мне очень понравился изысканный, выложенный плиткой камин, неправильной формы гостиная, старинная ванная комната со сводчатым потолком. Как правило, я не любила старинную мебель. Чаще всего она очень большая и громоздкая. Но в квартиру на верхнем этаже старого дома вела узкая лестница, и там были низкие потолки. Поэтому и мебель была соответствующая. Единственное слово, которое пришло мне на ум, — это «изящная». Крохотная кухня нуждалась в капитальном ремонте, но Хильда решила оставить все, как есть, пока не подкопит денег.

Она явно наслаждалась своей новой ролью хозяйки и в скором будущем владелицы жилплощади в одном из лучших районов Ливерпуля. Из окна гостиной были видны блики на реке Мерси, протекающей меньше чем в миле от дома.

Вскоре я поняла, зачем Хильда пригласила свою мать. Она мстила ей за все те годы, в течение которых та заставляла ее чувствовать себя маленькой и незначительной. Теперь Хильда взяла верх. Это у нее был симпатичный бойфренд и чудесное жилище. Я бы ничуть не удивилась, если бы Хильда и Клиффорд вдруг объявили, что собираются пожениться. Я не могла не посочувствовать миссис Доули. Она была такой жалкой в своем сексуальном наряде и за все время не проронила ни слова.

Вернувшись домой, я сказала Чарльзу и Марион, что за мной заедут знакомые, с которыми я поеду в Саутпорт.

— Это папа одного из моих учеников с сынишкой, — пояснила я.

— А как насчет жены этого папы? — приподнял бровь Чарльз.

— Она умерла.

— Сколько ему лет? Мне кажется, он староват.

— Ему двадцать восемь, — ответила я, — он всего на три года старше меня.

— Он тебе нравится?

— А ты думаешь, я поехала бы с ним в Саутпорт, если бы он мне не нравился?

— Думаю, нет, — вынужден был признать Чарльз. — Можно, я буду что-нибудь делать на улице, когда он приедет? Ну, например, подстригать кусты? Тогда я смогу хорошенько его разглядеть.

— Как хочешь.

Итак, когда Роб подъехал к нашему дому, Чарльз подстригал живую изгородь, которой за долгие годы придал идеальную форму. Я часто видела, как люди восхищаются живой изгородью Чарльза, и мне казалось, что некоторые из них проделывают достаточно долгий путь, чтобы получить эту возможность. Вероятно, эта изгородь уже стала достопримечательностью.

Окно в машине Роба было опущено, и Чарльз, наклонившись, пожелал ему доброго утра.

— Привет, — ответил Роб.

Я открыла дверцу. Она издала еще более громкий скрип, чем дверца со стороны водителя, и я увидела, что она висит на одной петле. Не знаю почему, но я хихикнула. У всех остальных моих знакомых были вполне респектабельные машины.

Мы провели вместе замечательный день: играли в футбол на берегу, прокатились на некоторых из наиболее спокойных аттракционов, много гуляли по пирсу. Именно здесь познакомились мои родители, и мне вдруг очень захотелось узнать точное место их встречи. Сидела ли моя мать на скамье или облокотилась на перила и смотрела на море? Я представила себе ее и Кэти. Они шли рядом, и у каждой в руках было мороженое.

Мы попили чаю на Лорд-стрит, а потом пошли в кино на Вуди Аллена в «Бананах». Гари не понял ни слова, но смеялся до упаду. Мы с Робом не отставали. Выйдя из кинотеатра, мы решили пообедать. Ввиду затруднительного финансового положения Роба я настояла на том, чтобы заплатить за обед.

— Это неправильно, — попытался возразить Роб.

— Не смеши меня, — фыркнула я. Я взяла Гари за руку и вместе с ним вошла в шикарный с виду ресторан, не оставив его отцу ничего другого, кроме как последовать за нами.

— Это смешно и старомодно, — то, что ты должен за все платить только потому, что ты мужчина, — продолжила я, когда мы расположились за столиком. — Я почти ничего не плачу за свое содержание, поэтому трачу зарплату только на себя. Разве ты никогда не слышал о феминизме?

— Слышал, конечно, но никогда не встречал ни одной феминистки, если только ты не феминистка.

Я призналась, что не знаю, феминистка я или нет.

Когда мы возвращались домой, уже стемнело. Гари заснул на заднем сиденье. Я чувствовала, как каждый раз, когда Роб переключал скорости, его рука касалась моей.

— Это был хороший день, — сказал он. Я согласилась с ним, и он продолжил: — Может быть, как-нибудь, при случае повторим? — На это я тоже согласилась, и он предложил следующую субботу. — Мы могли бы поехать в честерский зоопарк. Гари будет в восторге.

— Хорошо, — ответила я, нимало не заботясь о том, что тот факт, что я свободна две субботы подряд, свидетельствует о моей убогой личной жизни.

— Я не задену твоего самолюбия, если предложу поехать в моей машине? — поинтересовалась я.

Роб ответил, что это разорвет ему сердце, но если я не хочу, чтобы меня видели разъезжающей на груде металлолома, то мы можем поехать и в моем автомобиле.

— Ты можешь за мной заехать. Какая у тебя машина?

— «Фольксваген-жук», ярко-красный. Ему всего два года. — Я купила его в кредит. Это была идея Чарльза — взять беспроцентный заем или что-то в этом роде.

— Ух ты! — восхитился Роб.

— Я говорила тебе, что не бедствую.

— В Уганде я водил новехонький джип. А эту машину я купил за полторы сотни, чтобы перевозить свою задницу с места на место, пока не определюсь с жильем. — Он хлопнул по рулю «морриса».

Роб остановил машину у домика в Эйнтри и еще раз поцеловал меня в щеку.

— Как я уже сказал, это был замечательный день, — прошептал он.

Я зашла в дом и обнаружила, что Марион уже легла спать, а Чарльз ожидает моего возвращения, чтобы всласть пожаловаться мне на жизнь. Именно в этот день их брак распался. Возможно, навсегда. Судя по всему, во всем была виновата машина Роба.

Барни навсегда запомнил чувство полного отчаяния, которое он испытал, глядя, как его брат с другом направились, хромая, в направлении Дюнкерка. Он вздохнул и завел двигатель своего грузовика. Можно было придумать множество причин в свое оправдание, которые позволили бы Барни развернуть машину и поехать с этими парнями. Например, что он неправильно понял приказ, или поломался грузовик, произошел несчастный случай, он потерял сознание, а когда пришел в себя, оказалось, что он находится на борту корабля, идущего в Англию, но не имеет ни малейшего представления, как он туда попал. Барни уже остался без водителя, который вышел на минутку по нужде и был ранен в плечо во время воздушного налета на их колонну. Его пришлось оставить в Дюнкерке вместе с другими ранеными, и теперь Барни предстояло уже в одиночку проделать путь в расположение своей части.

Он ничуть не удивился бы, если бы обнаружил, что теперь его часть находится совсем в другом месте, а вовсе не в Сен-Валери, куда она направлялась, когда ему было предписано отвезти с десяток тяжелораненых солдат в Дюнкерк. Местечко Сен-Валери находилось в сотне миль от нынешнего местонахождения Барни, и в его отсутствие могли поступить самые разнообразные распоряжения. Как ему следует действовать в этом случае?

Хуже всего было то, что его путешествие страшно затянулось. Дорога была забита беженцами всех возрастов, от малышей до стариков, пытающимися убраться подальше от наступающей гитлеровской армии. Барни мог только медленно ползти вперед. Он не решался пользоваться клаксоном, боясь еще больше напугать этих несчастных людей. До недавнего времени почти все они вели самое заурядное существование. Сейчас они несли самые ценные вещи в чемоданах или мешках, ведя за руку или держа на руках крохотных ребятишек. Лошади напрягались изо всех сил, таща за собой переполненные повозки. Детские коляски были нагружены постельным бельем и одеждой.

То, как медленно он вынужден был ползти, то и дело останавливаясь и снова трогаясь, напомнило Барни день, когда они с Эми возвращались из Лондона. Тогда он проклинал заторы, осыпая их всеми известными ему ругательствами. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, с чем ему пришлось иметь дело теперь. По крайней мере, тогда он возвращался домой, а рядом с ним сидела Эми.

Барни вспомнил, как плохо ему было, когда они добрались домой. Эми уложила его в постель, поставила ему на лоб компресс и заварила чай. Лежа рядом с ним, она рассказывала ему, как сильно его любит.

Эми… Барни свернул с главной дороги на узкую проселочную, напрочь лишенную движения. Он остановил грузовик и ссутулился за рулем. Ему казалось, что он попал из относительно мирной жизни в жестокий, агрессивный мир. Здесь царили совсем другие законы, а человеческая жизнь утратила всякую ценность.

— Ф-фух! — громко выдохнул он. Из нагрудного кармана Барни извлек чернильную ручку и маленький блокнот в ярко-красной обложке. По меньшей мере четвертая часть страниц была заполнена его аккуратным мелким почерком. Это был его дневник. Когда-нибудь он отошлет его Эми.

Барни проставил дату и продолжил писать: «Доставил в Дюнкерк двенадцать раненых. Их отправят в Англию. На обратном пути встретил Хэрри и его друга, Джека. Очень грустно. Очень голоден». Он минуту грыз ручку, затем продолжил: «Очень хочется пить. Люблю тебя больше, чем весь чай Китая, моя дорогая Эми». Барни понимал, что последняя фраза кажется бессмысленной, но был уверен, что жена его поймет.

Остановив грузовик, Барни почувствовал, что у него кружится голова. Он и в самом деле был очень голоден и страшно хотел пить. Все припасы он раздал раненым. Кроме того, он не спал со вчерашнего утра.

Все, что у него оставалось, это пачка «Синиор сервис». Сигарета не избавит его ни от голода, ни от жажды, зато поможет успокоить нервы. Но в кабине грузовика было слишком жарко. Барни выбрался из нее и сел на обочине, в тени ярко-зеленой живой изгороди, покрытой белыми цветами. Цветы были очень душистыми, а тень кустов дарила прохладу. Здесь было очень тихо, и он мог бы легко забыть (или сделать вид, что забыл), где находится и что происходит в этой части света.